Она аккуратно обошла его, собираясь уйти. Но напоследок решила ещё раз образумить.

– Забери заявление. Даже если его осудят, это ничего не изменит. Ни для тебя, ни для меня.

Вересов неожиданно задумчиво хмыкнул.

– Может, ты и права.

Как известно, дорога в ад вымощена именно благими намерениями. Лана поняла, какую ошибку совершила уже на следующий день. Пашка забрал заявление, заявил о примирении сторон, и можно было бы вздохнуть свободно, как и сделали Ванины родители, но только не он сам.

– Ты с ним встречалась, – сказал он жене. – Ты клялась мне, что будешь держаться подальше, но соврала.

– Я пыталась с ним поговорить. Объяснить, насколько всё глупо. Вы же друзья…

– Перестань говорить мне о дружбе! Мы с ним не друзья. Он мне не друг, он не хочет им быть. Потому что он хочет мою жену.

– Это его проблемы. Не мои, и не твои.

– Ты серьёзно хочешь, чтобы я в это поверил?

– Ты о чём?

– О том, что Пашка Вересов никогда ничего не сделает просто так.

Лана нервно сглотнула.

– На что ты намекаешь?

Сизых разглядывал жену со злым прищуром, после чего развёл руками.

– Я не намекаю, я спрашиваю.

– Ты с ума сошёл?

– То есть, ты пол лета шушукалась с ним по всем углам, разъезжала в его машине, а он у нас добренький и всепрощающий?

Лана швырнула в него подушку.

– Не смей мне этого говорить! Я же не спрашиваю тебя, по каким углам и с кем ты треплешься последние недели, что появляешься за полночь и пьяный! Почему я должна входить в твоё положение, понимать, что ты переживаешь и зол, закрывать на всё глаза, а ты будешь меня в измене обвинять?

– Почему он забрал заявление?!

– Потому что я его попросила! – закричала она в ответ. – Да, да, я попросила! Я сходила и попросила! Потому что я не хочу, чтобы тебя, дурака, посадили!

– Конечно, муж со статьёй в личном деле тебе не нужен! У тебя же планы! На свою жизнь, на мою… На чью ещё? Что ты там напланировала, расскажешь? Или я уже не фигурирую в твоих планах?

Она отвернулась от него и решительно покачала головой.

– Я не буду это слушать.

– Будешь! Если я говорю…

Лана топнула на него ногой, потому что не знала, что ещё сделать. Не с кулаками же бросаться? Или уже можно?

Ваня неожиданно схватил её за руку повыше локтя и попытался встряхнуть. Лана привстала на цыпочки, чтобы не было так больно, попыталась его оттолкнуть от себя.

– Не трогай меня!

– Я просто хочу знать правду, – потребовал он глухим, страшным голосом. – Просто скажи.

– Что сказать? Ты же всё равно не поверишь. Ты уже всё решил, поэтому смотришь на меня бешеными глазами! Отпусти меня, мне больно!

Дверь в их комнату открылась, и заглянул Владимир Иванович. Отрывисто, понимая, что ничего хорошего не услышит, спросил:

– Что у вас происходит?

Иван ослабил хватку, и Лана смогла его от себя оттолкнуть. А свёкру сказала:

– Ваш сын сошёл с ума. – На мужа кинула пылающий взгляд. – Ещё раз тронешь меня, я сама на тебя заявление напишу, псих! – Она схватила кофту и кинулась к двери, протиснулась мимо свёкра. – Я буду ночевать у мамы.

– Я проверять не буду! – выкрикнул ей вслед муж.

Обидно было до слёз. Ту минуту, что шла до дома матери, слёзы лились рекой, Лана не успевала их вытирать. А на душе было противно и тяжело. Но далеко не так тяжело, как на следующее утро, когда Ваня позвонил в дверь, а Лана, открыв и собираясь начать разговор, смогла увидеть только его спину и две сумки со своими вещами.

– Господи, – ахнула мама у неё за спиной, а Лана с трудом втянула в себя воздух. Руки тряслись, и она вцепилась в дверную ручку со всей силы. Необходимо было за что-то держаться. Но собралась с силами и сказала матери:

– Это к лучшему.

Она совсем так не думала, совсем. Это казалось невероятной глупостью, невозможно было поверить, что её брак распадётся вот так. Год назад всё казалось несокрушимым, она так ждала свадьбу, она хотела замуж, за своего Ваню и ни за кого другого, и вот он бросил её вещи на крыльце дома матери и просто ушёл.

Невозможно было поверить. Что Пашке удастся всё так легко.

Но раз удалось, значит, что-то было не так? Значит, они с Ваней что-то упустили, о чём-то не договорились… не слишком сильно любили?

– Что, вот так и разведёшься с ним? – спрашивала мама с видимым недоверием. А Лана злилась. В последние дни она только и делала, что злилась, затем плакала, затем снова начинала злиться. Дорога перед её домом будто всю жизнь перечеркнула, и на другую сторону возврата уже не было. Прошла неделя, а муж не сделал попытки встретиться и поговорить. Но что лукавить, она тоже не пыталась его увидеть. Всё ещё помнила, как он уходил. Повернулся спиной и ушёл, без всяких объяснений.

– Мама, он вышнырнул мои вещи, меня, а ты хочешь, чтобы я бегала за ним и пыталась что-то объяснить? Мне объясняться не в чем. Я всё рассказала ему честно. Если он не поверил или додумал, это его проблемы. Я не буду оправдываться.

Любовь Аркадьевна печально покивала, после чего негромко проговорила:

– Вот и прошла любовь.

Лана внутренне съёжилась. Потому что любовь не прошла, верить в это не хотелось, но столько всего разом навалилось, и справиться они не сумели. Доверия не хватило, и, наверное, мудрости. В заявлении на развод она именно так и написала: отсутствие доверия. Не любви.

Не знала, чего ждал Ваня, возможно, что она испугается, захочет его вернуть, будет просить прощения и что-то обещать, но вместо этого Лана сама подала на развод. Проревела всю ночь, говорила себе, даже вслух, что это ошибка, но на развод подала. Если муж не поверил в её честность, то она в его поверила – он никогда не будет относиться к ней, как прежде. Для него она предательница. А прожить с ним жизнь, без конца доказывая своё отношение и любовь, у неё столько сил нет. И Лана отдавала себе в этом отчёт.

– Поедем со мной в Москву, – предложил ей Пашка. Он как всегда был спокоен и улыбчив. Будто не было последних недель, будто они, как и два месяца назад, просто болтали. Ни о чём, по-дружески. – Ну что тебе здесь делать? Будешь постоянно сталкиваться с Ванькой, будешь нервничать. А надо выкинуть всё из головы и начать сначала.

Лана взглянула на этого доброго самаритянина скептически.

– Можно подумать, что ты когда-то начинал сначала. Ты не знаешь, что это такое.

– Вот и узнаем. Снимем квартиру, оглядимся и придумаем, чем заняться. – Он протянул к ней руку, погладил по щеке. Лана не дёрнулась, не отступила, но почувствовала холод. И на щеке, от его прикосновения, и в душе. Пашка совершенно не ощущал своей вины, и появился на её пороге, как ни в чём не бывало. Лучший друг. С претензией на большее. Его совесть была абсолютно чиста, и это Лану поражало. Пашка словно не был настоящим, будто и, правда, сошёл со страницы глянцевого журнала. Он всегда улыбался, излучал оптимизм, и у него не было никакой нужды задумываться о совести, своих поступках или о чужих чувствах. У него всё было просто, как на белоснежной странице с разноцветными, для настроения, буквами.

– Я никуда не поеду. Я не нужна тебе, Паша. В твоей насыщенной, радостной жизни я тебе не нужна.

– Малыш, ты не знаешь, о чём ты говоришь. Ты просто не знаешь. В столице ты заговоришь по-другому. Оглядишься и поймёшь, чего ты всегда хотела.

Она отвела его руку.

– Я беременна.

Он замолчал, отступил на шаг. На Лану смотрел, после чего усмехнулся.

– Ты развелась три дня назад, а теперь говоришь, что беременна?

Она лишь пожала плечами.

– Ванька знает?

– Это не твоё дело.

Вересов не улыбался, было видно, что он пытается обдумать новость. Даже нахмурился, что было непривычно. Прошло полминуты, и он вдруг кивнул.

– Ну и ладно, не знает и не знает. Ты же не собираешься рожать ребёнка здесь? У него под носом? Лана, надо уезжать.

Она взглянула с любопытством.

– Ты предлагаешь мне выйти за тебя замуж?

Он секунду медлил, затем кивнул.

– Да. Если ты хочешь замуж…

– Ты же сам говорил, что женщине нельзя без мужа.

– Говорил, – согласился Паша. И снова улыбнулся. – Ты запомнила.

– Запомнила. И также говорил, что роды испортят мою фигуру, что я быстро постарею и перестану быть красивой. Что я стану обычной, а это не твой уровень.

Он смешно закатил глаза.

– Лана, ну что ты!

– Кому-то из нас двоих ты врёшь, Паша. И я никуда с тобой не поеду.

– Я тебя люблю!

Даже такое признание, самое главное, из его уст, не прозвучало серьёзно. Пашка снова веселился. Поэтому Лана покачала головой и пошла в дом. А он всё стоял под окнами, улыбался, кричал, что докажет, а Лана в какой-то момент устала и задёрнула занавески. Отошла от окна. И для самой себя проговорила ему в ответ в тишине комнаты:

– А я тебя нет. Я тебя ненавижу.

Под утро её разбудил вой сирен. Лана в полусне поднялась с постели, выглянула за штору, и в небе, совсем рядом, увидела алое зарево. За дверью уже послышались шаги матери и отчима и их обеспокоенные голоса.

– Пожар? Толя, там пожар.

Отчим спустился вниз и оттуда крикнул:

– Точно, Вересовы горят.

Лана скомкала в руке штору. Стояла и смотрела на зарево. За дверью торопливые шаги, а она всё стояла, стояла, а потом в одно мгновение сорвалась с места. У дверей только замешкалась, пытаясь просунуть непослушные ноги в кроссовки.

– Лана, ты куда собралась? – накинулась на неё мать. – Тебе не нужно там быть, там может быть опасно!

Но она уже распахнула дверь и помчалась к дороге. Бесконечный вой сирен заглушал людские голоса. Кто-то кричал, кто-то ругался, кто-то просто причитал. Народ собрался неподалёку от распахнутых ворот Вересовых, Лана протискивалась мимо них, не понимая и злясь, отчего все так столпились, просто стеной встали. А у неё не слушались руки, пересохло в горле, от едкого дыма и запаха гари затошнило. Обогнув пожарную машину, она остановилась, потрясённая. Дома за воротами просто не было. Его не было! Обвалившаяся крыша, чёрные стены, из окон рвалось пламя. А вокруг суетились люди, но все их усилия казались такими жалкими на фоне бушующего огня.

– Где Паша? Вы его видели? Где Пашка? Паша!

Она принялась оглядываться, лихорадочным взглядом скользя по лицам переполошённых соседей, но кого искала, не видела.

– Паша!

Внезапно её схватили за плечи и поволокли в сторону, она упиралась, как могла, пока не услышала нетерпеливый голос мужа. Точнее, уже бывшего мужа. Дом трещал и разваливался, послышался ещё хлопок, крики и проклятия, а Ваня выкрикнул ей в лицо:

– Уйди отсюда! Тут опасно!

Он стоял перед ней в одной футболке и шортах, грязный, в саже, волосы всклокочены, и смотрел на неё каким-то странным взглядом. Потом тише сказал:

– Это я вызвал пожарных. Похоже, газ взорвался…

Ей неинтересно было про газ. Лана смотрела на мужа с ужасом, не понимая, отчего тот говорит таким проникновенным, осторожным тоном.

– Пашка где?

Иван на мгновение, но отвёл взгляд.

– Он был в доме, Лана. – Он замолчал, сделал судорожный вдох, после чего коротко качнул головой.

А она закричала.

8

Вой сирен в ту ночь вспоминался особенно остро почему-то. Не запах гари, не пламя, пожиравшее дом, а сирены. Они оглушили, и заставили потерять ощущение реальности. И до сих пор, слыша сирены на улице, а в Москве этот звук звучал часто, Лана внутренне замирала, и так и не смогла привыкнуть. Иногда он снился ей, и она просыпалась с сильно бьющимся сердцем. А ещё она не сможет забыть обвинения, посыпавшиеся на них с Ваней со всех сторон, словно это они, именно они были виноваты в Пашкиной смерти. Вересовы были убиты горем, они винили их и грозили всевозможными карами. И тогда, находясь под давлением случившегося, в ужасе и невозможности осознать случившееся, Лана была с ними согласна. И уже неважно было, сколько усилий приложил сам Паша к тому, как, в итоге, развивалась ситуация и чего именно он хотел добиться. Это было неважно. Он был мёртв, а они с Ваней живы. После похорон сына, Вересовы затеяли расследование, точнее, всеми возможными средствами давили на следствие, не веря, не желая верить, что Пашка сам виноват в своей смерти. Была ли это ужасная случайность, или он где-то просчитался и не смог в последний момент предотвратить трагедию, никто не узнает. Было установлено, что он не закрыл вентиль на газовом котле, а в его крови был обнаружен алкоголь, и дальше разбираться никто не стал. Следствие пришло к выводу о фатальной небрежности, и расследование на этом завершилось. Что совсем не помешало Вересовым продолжать обвинять друзей сына в его смерти. Что довели, накрутили, разбили мальчику сердце.