Лана даже представить попыталась эту картину, перепугалась, и мысленно посетовала, до чего можно додуматься под влиянием стресса. Зато, когда ближе к полудню зазвонил телефон, и она услышала голос дочери, это был поистине счастливый момент. Они не разговаривали неделю. Лана подозревала, что Слава попросту запретил педагогам отвечать на её звонки. И это было той самой опасной чертой, за которую они ступили. Они начали сражаться за ребёнка, методами недостойными, но остановиться за этой чертой всегда трудно. На памяти Ланы было слишком много подобных примеров, и повторений, тем более в отношении собственной дочери, она не желала.

– Мама, я соскучилась! Почему ты не приехала? – Голос Сони звучал возбуждённо, обрадовано и требовательно одновременно.

– Солнышко, я тоже соскучилась. – Лана очень старалась не расплакаться. После пережитого стресса сделать это очень тянуло. – Извини, что не смогла тебя забрать. Я не в Москве. Но Фрося тебя встретила, ведь так? Вам будет весело в дороге.

– Я хочу домой.

Лана зажмурилась на секунду.

– Я знаю, малыш. Но сейчас поехать домой не получится. Зато ты увидишь другой дом, в котором я жила.

– Когда жила?

– Давно. До… встречи с папой.

– А папа с тобой?

– Папа работает, – быстро соврала Лана. И тут же переспросила: – Ты не испугалась новых охранников?

– Нет. Только я уже взрослая, меня не надо носить на руках.

– Тебя несли на руках?

– Да, до самой машины. Ты скажешь им, что я взрослая?

– Конечно, дорогая. Как только вы приедете. А сейчас дай трубку Фросе. – Услышав голос подруги, позволила себе выдохнуть. – Я не верю, что всё получилось.

– Если бы не получилось, я бы сама начала отбиваться, – бодрым голосом известила её Афродита. И чуть понизив голос, чтобы не особо привлекать детское внимание, продолжила: – Но это было очень круто. Мы перехватили, схватили, вышли через вип-зону. Лана, я тебе клянусь, никто ничего не понял. Мы даже не показывались в зале ожидания. Каких-то пятнадцать минут, и мы уже мчим из Шереметьево. Через несколько часов будем в Нижнем. Нужно песню про это написать. В рэп-стиле. Как думаешь, мне пойдёт?

– Тебе всё пойдёт, – успокоила её Лана и добавила: – Спасибо. Ты столько сделала, не испугалась…

– Да чтобы я этого слизняка испугалась? Лана, да я бы его сама!..

– Верю, верю! Приезжайте скорее, я вас жду.

Настроение поднялось. Лана ходила по комнатам с новыми обоями и побелёнными потолками, зашла в детскую и придирчиво ту оглядела. Стены, потолок, окно. На полу дорогой ковролин, у стены новая детская кроватка, укрытая стёганным розовым покрывалом. А в углу белый плюшевый мишка, почти копия, оставленного Соней в доме Игнатьевых. Лана очень постаралась обставить комнату как можно более привычно для Сони, во вкусе дочки. Чтобы та, переселившись в новый дом, не впала в панику, ей хватит полного непонимания ситуации и стресса от расставания с отцом. Слава не был отцом из новогодней детской истории, но уделял Соне каждую свободную минуту, в его духе было завалить девочку подарками, оправдывая свою занятость, но не признавать его доброго отношения, Лана не могла. Он принял Соню однажды и безоговорочно, и никогда не позволял себе лишних вопросов или неприятных намёков. Он вообще не любил говорить о том, что до него у Ланы был муж. И не хотел думать, что кто-то другой может предъявить права на его семью. Слава был жутким собственником, и даже если в душе не считал, что Соня ему родная, он желал считаться её единственным отцом. Формально или нет. Именно поэтому столько сил было положено на сохранение тайны рождения её дочери. Тот факт, что Соня не является Игнатьевой по крови, было тайной за семью печатями.

И растили Соню, как принцессу. В принципе, этого Лана и хотела, соглашаясь на предложение Славы о замужестве, она в первую очередь думала о дочери. Понимала, что сама вряд ли сможет дать ребёнку многое. Что поделать, она не из тех женщин, которые, оказавшись в столице в трудной жизненной ситуации, способны построить империю на руинах собственного женского счастья. После того, как она уехала, Ваня ни разу не пытался с ней связаться. Он говорит, что она сбежала от него, от случившегося ужаса, от смерти Паши, и, наверное, это так. Она сбежала, но скорее от обстоятельств. Но не скрылась в неизвестном направлении. Ваня отлично знал, что она остановилась у тётки в Москве, но так и не приехал, и даже не позвонил. Прошёл месяц, за ним второй, и стало ясно, что ждать его бессмысленно. Мама по телефону осторожно рассказывала о том, что он переживает, и, кажется, пьёт, но это ведь не было оправданием. И после некоторых сомнений и мучительного желания вернуться домой, Лана решила попробовать начать новую жизнь. После столь значительного перерыва вернуться на родную улицу с животом, в надежде убедить в первую очередь бывшего мужа в том, что ребёнок его, было трудно решиться. В основном, морально. Можно было доказать, можно было положить перед ним результаты анализов, но, поразмыслив немного, Лана поняла, что это ничего, по сути, не изменит. Переступить через всё случившееся будет слишком трудно. И она осталась в Москве, решив, что и у неё, и у дочери, шансов здесь значительно больше. И не ошиблась. Она сделала всё, чтобы её принцесса была окружена любовью, красотой и росла уверенной и смелой. Не такой, какой была её мать. Которой долго-долго пришлось даже не учиться быть женщиной, а воспитывать в себе женщину, с самого начала. Потому что Лана прекрасно осознавала, почему Вячеслав Игнатьев на ней женился. Не потому, что разглядел её прекрасную душу. Его больше интересовала её фигура, правильный овал лица и очаровательная улыбка. А её – стабильность в жизни, которую он готов был ей дать. На этом они и построили свой брак.

Свекровь, незабвенная Мария Николаевна, говорила, что на этих принципах держатся самые крепкие браки. Лана готова была с ней согласиться. Правда, никто не даёт стопроцентной гарантии, что в один далеко не прекрасный день, один из супругов не сойдёт с ума. Как произошло в их семье. Если бы не Славино сумасшествие, они бы, наверняка, прожили вместе всю жизнь. Они ведь даже не ссорились никогда. До недавнего времени. А затем Игнатьев решил поиграть в мачо.

Если честно, даже интересно, каким он станет мужчиной. Если всё-таки повзрослеет до такой степени. Если ему в полёте одна из особо предприимчивых любовниц не подрежет крылья.

Ещё до приезда Сони с Фросей, позвонил Игнатьев. Лана подошла к столу, на котором лежал телефон, долго смотрела на экран, на безликий силуэт вместо фотографии мужа, она только на днях удалила его снимки из телефона, после его очередного выпада в её сторону с экрана телевизора. Телефон играл знакомую мелодию и вибрировал, делал это шумно и несколько зловеще, и в первый раз Лана не решилась ответить. Телефон затих, и она вздохнула с облегчением. Но, как выяснилось, ненадолго. Не прошло и пяти минут, как Игнатьев позвонил снова. Он добивался разговора с ней, и Лана решила, что ей скрываться от него недостойно и даже жалко. Не будет она прятаться. И ответила ему, и даже поздоровалась совершенно ровным, как ей показалось, тоном. На что Слава отозвался разгневанным рыком.

– Что ты сделала?

Притворяться непонимающей было глупо, и Лана просто оповестила:

– Забрала дочь. Если я живу здесь, значит, и она будет жить здесь.

– Ты украла ребёнка, Лана?

– Слава, не бросайся такими обвинениями. И ты, и я знаем, что это лишь громкие слова. Это моя дочь, и она будет жить со мной.

– Это ещё неизвестно.

– Тебе очень хочется так думать.

– Лана, что бы ты ни говорила, но ты выкрала Соню. Я не знаю, кто тебе помог, наверное, эта сумасшедшая с красными волосами, но факт остаётся фактом. Ты хоть представляешь, какую психологическую травму Соне нанесла? И считаешь, что это не будет учитываться в суде?

– Я не понимаю, о чём ты говоришь, – твёрдым тоном произнесла Лана. – Я попросила подругу встретить мою дочь и привезти домой. Я имела на это право, и не обязана была кого бы то ни было, включая тебя, ставить об этом в известность.

– Правда? А то, что сопровождающие педагоги были вынуждены вызвать полицию?

Эта информация вызвала некоторую тревогу, но Лана решила не поддаваться.

– Если они потеряли ребёнка, это их проблема. Значит, они не столь квалифицированны, как мы с тобой думали. Фрося подошла и предупредила. – И для того, чтобы придать веса своим словам, добавила: – У нас есть свидетель.

– Ты окончательно спятила!

– Не спятила, – успокоила его Лана. – Просто я с тобой развожусь.

– Нет, любимая, ты кое-что путаешь. Это я с тобой развожусь.

Всё-таки сумел испортить ей настроение. Когда Игнатьев отключился, Лана прерывисто выдохнула, понимая, что от недавнего облегчения ничего не осталось. В душе поселилась тревога.

С которой следовало немедленно что-то сделать, чтобы никто не заметил и не почувствовал.

Когда Соня вылезла из подъехавшего к дому автомобиля, закричала, кажется, на всю улицу:

– Мама!

А Лана на мгновение забыла обо всём на свете. Застыла на крыльце и только смотрела на дочь, которую не видела три недели. Три недели, в которые перевернулась их жизнь. Соня улыбалась, совсем не выглядела встревоженной или расстроенной, и выросла. Несомненно выросла. Всего за несколько недель в лагере её дочка выросла и казалась повзрослевшей, а Слава хочет отправить её учиться в закрытую школу, чтобы они не видели её месяцами, а при редких встречах только отмечали, насколько она без них повзрослела? И что становится личностью, человеком, которого они совсем не знают, которого не они воспитывали?

Соня даже забыла оглядеться по сторонам на незнакомой улице, толкнула низкую калитку и побежала по дорожке к матери. Лана поймала её и прижала к себе. Глаза закрыла, когда руки дочери крепко обняли её за шею.

– Как же я по тебе соскучилась, – проговорила она, прижимая девочку к себе.

А Соня уже отстранилась, отступила на шаг, и сбивчиво принялась пересказывать свои новости.

– Мама, в лагере было круто! Правда, немного скучно. Но я там со многими познакомилась, с одной девочкой из Берлина, её зовут Мадлен. Представляешь, Мадлен! Помнишь, у меня была такая кукла? Правда, Мадлен на куклу совсем не похожа, она не такая красивая. Но классная, нам было весело. А ещё Ольга Станиславовна сказала, что у меня лучше всех получается учить стихи на немецком. Это меня Мадлен научила. Я на английском умела, а на немецком нет. А теперь научилась. Здорово, правда?

– Очень здорово. – Лана пригладила дочке волосы. – И ты так выросла.

– Правда? – Соня этому обрадовалась, закружилась на месте. – У меня новое платье. Мне Ольга Станиславовна купила, потому что я на своё зелёное пролила вишнёвый сок. Ой… Ты будешь злиться?

– Из-за сока? Нет, конечно.

Лана поднялась, а Соня обхватила её за талию, привалилась к ней и пожаловалась:

– Мы так долго ехали. Мне надоело ехать. Но меня больше на руках не носили, только после самолёта.

Лана снова погладила её по волосам, а сама смотрела на Фросю, которая не торопилась бежать к ней навстречу и обниматься, а хмуро поглядывала по сторонам. Затем её взгляд остановился на доме, и подруга окончательно помрачнела.

– Лана Юрьевна, вам ещё нужна помощь?

Лана обратила свой взгляд на бравого молодого человека в тёмной одежде, который неслышно приблизился к ней. У чёрного внедорожника стоял ещё один, помоложе и не такой серьёзный, но глазами не стрелял, видимо, не положено было.

– Думаю, что нет. Спасибо вам огромное. И передайте Константину Михайловичу, что я очень ему благодарна. Непременно позвоню ему в ближайшее время, и сама это скажу.

– Я могу оставить пару человек присмотреть…

– Нет, что вы. Думаю, это лишнее.

– Всё-таки я оставлю вам номер телефона.

– Спасибо.

Охранники, или кем уж они были в штате Шохина, один Бог знает, вернулись в машину, правда, Лана заметила, что более молодой бросил ещё один любопытный взгляд на Афродиту, прежде чем уехать. А вот сама Фрося прошла через калитку на участок, обогнув два чемодана с Сониными вещами, продолжала осматриваться, и взгляд её не предвещал ничего хорошего. Так и вышло. Как только представилась возможность, и они с Ланой остались с глазу на глаз, Фрося громким шёпотом вопросила:

– Ты сошла с ума? Ты собираешься здесь жить с ребёнком?

Лана сразу отвечать, а уж тем более оправдываться, не стала. Прошла в дом, наблюдала, как Соня, будто любопытный котёнок, исследует новую территорию, свернула на кухню и там уже обернулась к подруге. Попыталась её убедить: