– Лана, кто этот герой? – заинтересовалась девица, ощупывая Сизыха взглядом.

Лана совсем не обрадовалась тому, что они все оказались лицом к лицу, и только негромко проговорила:

– Это не герой.

А Иван решил подтвердить, что на звание героя он совсем не претендует.

– Я муж. Бывший.

Глаза у Фроси загорелись нездоровым блеском. Лана это заметила, и мысленно застонала. Но было поздно.

– Так вы тот самый, – вроде как обрадовалась подруга. – Негодяй!

Иван поджал губы и бросил на Лану красноречивый взгляд. А странной девице поддакнул:

– По всей видимости, да. – И решив не заострять внимания на том, что думала и говорила про него все эти годы бывшая жена, заговорил об актуальном. – Девочки, я бы на вашем месте проявил немного больше осторожности. Замки на этой двери не выдерживают никакой критики. А эти типы, уверен, вернутся. – Он на Лану посмотрел. – Ты ведь знаешь, что им нужно?

Та отвела глаза, неохотно призналась:

– Догадываюсь.

– Тогда реши эту проблему. Пока они тебе ночью по башке не дали. Я здесь дежурить ночью не собираюсь.

– А я тебя и не просила!

– Я могу попросить, – влезла Фрося, а новому знакомому с таким интересным прошлым протянула руку. И официально представилась: – Афродита.

Услышав имя, Иван нахмурился ещё больше. И глупо переспросил:

– Серьёзно?

Фрося растерялась, посмотрела на Лану, а та только пожала плечами.

Не желая разбираться в женских причудах и переглядываниях, Иван лишь попросил:

– Будьте осторожны. И запирайте двери. – Неожиданно для самого себя взмахнул рукой. – И разберись уже с этим разводом! – Ткнул пальцем в сторону дороги, откуда недавно отчалили бравые молодцы. – Потому что это ненормально.

Лана как раз собралась повторить ему истину о том, что это не его дело, но из дома послышался голос Сони.

– Мама, можно мне уже не прятаться? Вы с Фросей меня совсем не ищете!

Иван замер, услышав детский голос, обернулся и снова посмотрел на Лану. В его голове закружились и завертелись мысли, вопросы, он снова обернулся на дорогу, но пока формулировал совсем другие советы, даже распоряжения, Лана выдала привычное:

– Тебя это не касается! – и захлопнула дверь. А он остался стоять на крыльце. И только услышал негромкое восклицание Афродиты:

– Он меня не узнал?

10

Фрося улетела в тот же день. Жалела, что не может остаться дольше, но работа звала обратно в Москву, причём немедленно. Лана уверяла подругу, что справится сама, в конце концов, ей не так уж мало лет, и этот довод опечалил обеих. Через несколько дней Лане должно было исполниться тридцать, и её саму в ступор вводила сама мысль об этой дате, а Фросю то, что они не смогут отпраздновать вместе.

– Нечего тут праздновать, – ворчливо проговорила Лана, обнимая подругу перед стойкой регистрации в аэропорту. Фрося выглядела странно и нарядно в шляпе с широкими полями и в огромных совиных очках, закрывающих половину лица. Это служило маскировкой, но Лане казалось, что лишь привлекает внимание. К тому же, Фрося без конца очки приподнимала и стреляла глазками вокруг, выискивая кого-то. Она уверяла, что репортёров, но Лана считала, что потенциальных поклонников, всё-таки Афродита была по-настоящему творческой натурой, и без дозы славы и признания, не могла полноценно начать свой день.

Они расцеловались на прощание.

– Я обязательно тебе позвоню, – говорила ей Фрося между поцелуями в щёку. – Обязательно первой. – Она предупреждающе ткнула в Лану пальцем. – Ни в коем случае не разговаривай ни с кем, пока я не позвоню. Я хочу первой тебя поздравить.

– Конечно, конечно, – покивала та, невинно улыбнулась, а Фрося погрозила ей пальцем. Потом присела на корточки и обняла Соню. Попросила:

– Слушайся маму.

Соня скроила смешную рожицу.

– Я всегда слушаюсь. – После чего поинтересовалась: – Ты возьмёшь меня с собой на концерт, когда мы вернёмся домой?

Лана с трудом удержалась от вздоха. Соня слишком часто вспоминала о Москве, и была уверена, что они вернутся домой в ближайшее время.

Фрося же кивнула.

– Конечно. А пока будь умницей.

Фрося улетела. Лана шла через просторные залы аэропорта, крепко держала дочь за руку, а думала о том, как объяснить Соне, что их жизнь изменилась, окончательно и бесповоротно. И о Москве вспоминать не стоит, по крайней мере, в ближайшее время.

– Хочешь мороженого? – спросила она. Понимала, что пытается задобрить, а это явно не педагогично, но поделать с собой ничего не могла.

Соня крепко держалась за её руку и с любопытством оглядывалась.

– Хочу молочный коктейль, – быстро сориентировалась она в ответ на предложение матери.

– Хорошо.

– Клубничный!

Лана улыбнулась.

– Как скажешь.

На такси вернулись в город, вышли у большого торгового центра и присели за столик в одном из ресторанчиков. От еды Соня отказалась, Лана заказала для неё молочный коктейль, а для себя чай. И пока дочь с увлечением поглядывала на незнакомый проспект за окном, Лана наблюдала за ней. Для восьмилетней девочки, Соня относилась ко всему чересчур серьёзно. По крайней мере, Лане так казалось. И, признаться, немного волновало. Соня была ребёнком энергичным, любознательным, но не гиперактивной, она никогда не хулиганила, не имела привычки испытывать родительское терпение. Из-за этого слыла ребёнком едва ли не идеальным. Но Лана прекрасно знала, что это заслуга не характера Сони, не её каких-то врождённых качеств, это работа Марии Николаевны, её свекрови. Не смотря на то, что родную внучку та в Соне так и не признала, но разрешила называть себя бабушкой, и строго и пристально следила за Сониным воспитанием. Соню с самого малого возраста приучали к хорошим манерам, определённому поведению, сдержанности и этикету. Ей нельзя было бегать по дому, разбрасывать игрушки, задавать вопросы, потому что детские «почему» Мария Николаевна называла невоспитанностью. До семи лет Соня даже за стол с взрослыми не садилась, а когда немного подросла, ей разрешили есть в столовой вместе со всеми, но если она будет вести себя соответственно. И Соня очень старалась. Быть вежливой, примерной, говорить и вести себя так, как нравится бабушке. Странно, но, не смотря на то, что Мария Николаевна была строга, а порой попросту придиралась к девочке, та её искренне любила. И очень старалась соответствовать, как называла это свекровь. По поведению и страсти анализировать свои поступки, Соня вела себя старше своего возраста.

Соглашаясь на брак со Славой, Лана думала в первую очередь о дочери. Ей очень хотелось, чтобы у Сони было всё самое лучшее. Так и случилось. Лучшие игрушки, лучшие наряды, няни и гувернантки, репетиторы и даже личный тренер по верховой езде появился после того, как в прошлом году, на день рождения, Слава подарил ей лошадь. У Сони были великолепные манеры, и она получала отличное образование, последнее, что оставалось сделать, чтобы завершить картину, это, как угрожал Слава, отправить девочку в закрытую школу в Европе. Где с неё не спустят глаз следующие лет семь-восемь, и она вернётся оттуда вышколенной благородной девицей. Как дрессированная королевская болонка. Из Сони старательно лепили принцессу, представительницу семьи Игнатьевых, наверное, потому, что своих детей у Славы быть не могло. И Мария Николаевна об этом прекрасно знала, потому, в итоге, и согласилась на их брак. Им нужен был ребёнок. И свекровь сделала всё возможное, чтобы названная внучка не переняла врождённую провинциальность матери. Что именно провинциального Мария Николаевна в ней видела, она Лане никогда не объясняла, но на мнение невестки по всем, даже повседневным вопросам, накладывалось вето хозяйки дома. Лане потребовалось много лет, прежде чем она смогла понять, как же свекрови угодить, и, наверное, только тогда Мария Николаевна смирилась с их со Славой браком, и, хотя бы, разумом Лану приняла. Сердце и душа свекрови остались нетронутыми.

Но всё равно Соня бабушку любила, а вот маму Ланы видела редко, чаще слышала её голос по телефону, и всерьёз родным человеком не считала. Хотя, став старше, приняла и её, как бабушку. Но эта бабушка была другой, молодой и вечно чем-то была занята, жила далеко, и всерьёз не принималась. К тому же, мама Ланы, встречаясь с внучкой пару раз в год, каждый раз впадала в ступор от сдержанности и аккуратности Сони, не присущими ребёнку её возраста. И только пеняла дочери вполголоса:

– Кто из неё вырастит? Принцесса Диана? Как она будет жить?

Жить Соне предназначалось в огромном доме Игнатьевых и вскоре стать достойным представителем семьи и бизнеса. Но не сложилось. И теперь Лана, глядя на дочь, тоже задалась сложным вопросом: как Соня будет жить в изменившихся обстоятельствах? Дочка сидела за столиком маленького ресторанчика при торговом центре с таким видом, будто за ней наблюдал директор её частной школы. Или бабушка, которой в последний год рядом нет, но она всё видит и всё оценивает. Так ей говорил папа. Соня сидела с прямой спиной, аккуратно сложив руки на столе, будто за партой, ей не приходило в голову откинуться на спинку стула или помотать ногой. Это было категорически запрещено, и называлось неподобающим поведением. А ещё она очень вежливо и отчётливо поблагодарила официантку, когда та поставила перед ней высокий стакан с молочным коктейлем. Девушка восприняла это по-своему, кажется, умилилась и улыбнулась девочке в ответ.

– Соня, я хочу с тобой поговорить, – сказала дочери Лана, когда официантка отошла от их столика. Соня осторожно тянула через трубочку густой коктейль, а на мать взглянула с интересом. А вот Лана нервно облизала губы. – Ты ведь уже взрослая, правда? Ты всё понимаешь. И поэтому я не буду от тебя ничего скрывать, и скажу, как есть.

– Ты поругалась с папой?

От вопроса в лоб Лана несколько растерялась. После чего осторожно кивнула.

– Можно и так сказать. Но, боюсь, что в этот раз всё серьёзнее.

Соня оторвалась от коктейля, нахмурилась, как может хмуриться ребёнок, но у неё между бровей появилась едва заметная морщинка. И Лане вдруг стало не по себе. Совсем недавно она эту морщинку уже видела, только та была глубже и на лбу у Ивана Сизыха. Но тот же взгляд в упор, непонимание и беспокойство.

– Вы что, разводитесь? – громким шёпотом, будто рассказывала страшную сказку, переспросила Соня.

А Лана решила выяснить:

– Что ты знаешь про развод?

– Да всё знаю! У нас в классе в этом году у двоих родители развелись, у Алёны Королёвой и у Димы Касаткина.

Лана разминала в чашке с чаем чайной ложечкой дольку лимона. Затем согласилась:

– Развод – это неприятно.

– Так ты с папой разводишься?

– Это не совсем верная постановка вопроса, дорогая. – Поймала себя на том, что разговаривает с дочерью тоном свекрови, и захотелось самой себе дать по губам. – У нас с папой не ладятся отношения в последнее время, мы часто ссоримся… думаю, ты знаешь об этом. И мы пришли к выводу, что нам лучше пожить отдельно.

– А я? – Соня казалась перепуганной и растерянной. Лана поспешила улыбнуться ей.

– А что ты? Ты будешь со мной, у нас с тобой начнётся новая… совсем другая жизнь. Здесь. А папа…

– Папа останется в Москве?

– Ты же знаешь, папа много работает.

Соня сидела тихо-тихо, не пила коктейль, и обдумывала странные новости. А Лана внимательно за ней наблюдала, пыталась поймать каждую эмоцию, каждую мысль, мелькнувшую на детском личике. Дочка распереживалась, сильно. Она явно думала об отце, и это было понятно, но Лану злило. Ведь если вдуматься, попробовать вспомнить, то так сразу и не придёт на ум, когда в последний раз Игнатьев уделял Соне внимание. Он был то в разъездах, то на встречах, то на переговорах, появлялся дома к ужину, хорошо, если пару раз в неделю, привозил Соне очередной подарок или давал обещание, которое никогда не сдерживал, но она всё равно его ждала и считала замечательным папой. Так же, как и бабушку любила. Просто любила, не смотря ни на что. И глядя в расстроенное лицо дочки, Лана почувствовала себя виноватой. За то, что не смогла сделать так, чтобы детство ребёнка прошло без подобных потрясений. Что не смогла быть женой, какую хотел видеть рядом с собой Слава, за то, что не смогла удержать мужа, психанула, уехала и разрушила свой брак. Ведь, если бы не уехала, возможно, они со Славой смогли бы всё уладить, и Соне сейчас не пришлось бы свыкаться с мыслью, что их семьи, ей привычной и понятной, отныне не существует.