А когда Майк увидел в любимом камине обертки от конфет и какую-то промасленную тряпку, настроение вконец испортилось. Он тут лишний, чужой. Вокруг по саду бегали и пронзительно визжали дети.

Майк отказался обедать и, сославшись на крайнюю занятость, покинул свой загородный особняк. Выезжая из поселка, у него почему-то возникло глупое чувство, будто он уезжает отсюда, из своего загородного насиженного гнезда навсегда.

Суть была в том, что Кристина не вписывалась в интерьер его особняка. Майк не раз представлял себе картинку. Кристина в саду. Задумчиво и сосредоточенно бродит среди цветов. Бережно и нежно ухаживает за ними. Вокруг порхают бабочки, гудят деловые шмели.

Нет, никак не вписывалась Кристина в нынешнее состояние его загородного дома.

«Может, продать его к чертовой матери?» — внезапно с тоской подумал Майк, «Купить избу в дальней деревне. Вести затворнический образ жизни. Как Левитан. Может, удастся написать что-то стоящее? Может, еще не все кончено?».

Майк внезапно разозлился и до упора вдавил в пол педаль газа. Джип обрадовано взревел, как «Боинг» при взлете и радостным урчанием, глотая все новые и новые порции вкусного высокооктанового бензина, помчался по прямому, как стрела шоссе.

«Приделать крылья и взлететь!» — подумал Майк.

И тут же на заднем сидении возникла Кристина. Она обеими руками придерживала свою знаменитую широкополую шляпу и недовольно морщилась.

— Вы не могли бы ехать потише? Голова кружится, — манерно попросила она.

— Голова не задница, не отвалится! — бросил через плечо Майк.

Он еще сильней вцепился руками в руль и давил, давил на педаль газа.

— Истинный джентльмен никогда не позволит себе подобного! — высокомерно ответила Кристина.

— А твой этот? Армян французского разлива! Он истинный джентльмен?

— Это,… — с ударением сказала Кристина, — совсем не то, в чем вы подумали.

— Я о тебе вообще не думаю! Выбросил из головы.

Кристина придвинулась чуть ближе к переднему сидению, протянула свою изящную ручку и начала… гладить Майка по щеке. Только этого не хватало!

— Майк! Милый! — вполголоса сказала она, — Не надо. Все не так плохо.

— Не называй меня «милый»! — рявкнул Майк. — Я тебе не «милый»!

Кристина со вздохом убрала руку, отодвинулась вглубь салона.

— У них в парижах так принято? — не унимался Майк, — Уводить чужих девушек! Конечно, ему все дозволено. Всемирная знаменитость. Что хочу, то и ворочу. Морду бы ему набить, твоему гению!

Кристина на пассажирском сидении только тяжко вздыхала.

— И ты, тоже хороша! — злился Майк, — Даже не позвонила! Ничего не объяснила. В конце концов, мы цивилизованные люди, могли бы объясниться. Спокойно и просто. Я не дебил, не кретин безмозглый, все могу понять. Почему, почему ты даже не позвонила?

— Ты для меня пройденный этап!

— Ах, ты… стерва-а!!! — ошарашено прошептал Майк.

— Ну, ты чо, в натуре, совсем оборзел!? — голосом вокзальной бомжихи ответила она.

Майк на секунду оцепенел. Потом в ярости повернул голову, уже открыл рот, чтоб бросить ей в лицо все обидные, злые, жестокие слова, какие только знал.

Но именно в это мгновение Кристина со вздохом приподнялась над сидением, стала почти прозрачной, и, как струйка дыма медленно вылетела в приоткрытое окно джипа. В салоне остался только запах ее духов. Потом и он выветрился.

Майк встряхнул головой и еще крепче вцепился в руль.


На следующий день он стоял на лестничной площадке второго этажа пятиэтажки и настырно звонил в дверь Кристины. За дверью не было ни звука. Но Майк с упорством, достойным лучшего применения, давил на кнопку звонка.

Давил и давил, будто хотел окончательно вдавить эту треклятую кнопку в стену.

Потом, спустившись на несколько ступенек, присел на них и, опустив голову на руки, сидел в неподвижности неизвестно сколько времени. Может, три минуты. Может, три часа. Дворовой пес, шлявшийся неизвестно где двое суток и теперь покорно ждущий милости хозяев. Алкаш, вернувшийся из вытрезвителя, которого склочная, вконец озверевшая жена не пускает на порог собственного дома. Мальчик Мишутка, потерявший ключи, и ждущий у запертой двери пустой квартиры, когда оперная мама вернется домой. А возвращалась она обычно далеко за полночь после спектакля или очередного банкета.

Майк сидел на ступеньках, понурив голову, и ждал.

Ждал, ждал, ждал, ждал.

Он сидел на ступеньках, понурив голову, как Иванушка.

Редкие соседи, снующие вверх-вниз по лестнице, не оставляли этого без внимания.

— Чего ждешь, парень? Криску, чтоль? Так уехала она. Навсегда, говорят.

— Не дождешься ты своей Жульеты! Иди ищи, какую другую.

Майк только недовольно морщился и отмахивался от соседей, как от надоедливых мух. На предложения мужиков отметить это дело, залить горе водкой, излить душу, (может, и полегчает?), только отрицательно мотал головой и отмалчивался.

Сколько дней он провел на ступеньках лестницы перед квартирой Кристины, он и сам не знал. Два, три, может, уже неделю? Майк не помнил.

Каждое утро он садился в джип и, как на работу, ехал во двор пятиэтажки Кристины. Иногда привозил с собой бутылку вина. Прятал ее на европейский манер в бумажный пакет и, время от времени глотал какое-то вино. Какое именно, тоже не помнил. Не все ли равно. Главное затуманить голову. И снять хотя бы на время какую-то непривычную тупую боль, где-то в самой середине груди. Кажется, там находится сердце? Или должно находиться, если оно вообще имеется в наличии.

Разумеется, не обошлось без визита местного участкового мента. В один из дней перед Майком возник, козырнул, и что-то строго спросил молоденький парень в форме. Майк не расслышал, был весь в себе, потому со вздохом достал бумажник и сунул участковому свой билет члена союза художников. Обычно этого было достаточно, чтоб отвязались.

— Ваша машина припаркована во дворе? — спросил участковый.

Майк молча кивнул. Участковый подозрительно осматривал его с ног до головы.

— Непорядок. В нашем дворе посторонним машинам парковаться нельзя!

— Есть такой закон? — вяло спросил Майк.

— Во избежании! — мрачно молвил участковый. И даже поднял вверх указательный палец.

Потом долго осматривал со всех сторон членский билет Майка. Сравнивал фотографию с оригиналом. Не найдя никаких несоответствий, с вздохом, вернул билет Майку.

— У нас контингент жильцов разнопестрый…. — продолжил участковый.

Он так и выразился, «разнопестрый». Разномастный, стало быть. Ненадежный, короче. В смысле, общественного порядка.

— Могут стекла разбить. Могут шины проколоть! — философски продолжал юный участковый мент.

— Все под Богом ходим! — согласился Майк.

— Лучше не ходите на моем участке. Лучше на другом, каком. Вам стекла побьют, вам наплевать. У вас, по всему видно, денег черт на печку не вскинет. А у меня показатели накроются. Медным тазом.

Майк молчал. Он был до того равнодушен, готов был слушать участкового вечно.

— И долго вы собираетесь здесь сидеть?

— Долго! — кивнул Майк. И собравшись с духом, понизив голос, посвятил участкового в свои далеко идущие планы, — Собираюсь квартиру купить в вашем доме. Конкретно в этом подъезде. У девушки Кристины. Знаете такую?

— Всех знаем, кого надо, — мрачно ответил участковый, — Только, думается мне, в ближайшие годы вы ее не увидите. Эмигрировала за границу. По моим сведениям.

— Я подожду. А вдруг…

— Хозяин, барин!

Молоденький участковый, козырнул и спустился по лестнице.

В один из дней, точнее, ранним утром, Майк не сориентировался, где в данную секунду Кристина, не проснулся еще окончательно. Был абсолютно уверен, она на кухне колдует над овсянкой. И он распахнул настежь дверь ванной.… У себя в мастерской Майк, естественно, никогда не закрывал дверь ванной. У него и запоров изнутри не было. Какой смысл запираться? От кого? Не в коммуналке, чай, живем. Если заглянет под утро какая из девиц, во время принятия хозяином водных процедур, что такого? Как это в том анекдоте? «Чего уставилась? Слесаря не видела, что ли?». То, что он увидел, еще долго будет стоять у него перед глазами. У Майка тогда перехватило дыхание. И даже заболело сердце.

«Афродита! Боттичелли!» — вихрем пронеслось тогда у него в голове.

Кристина и вправду была до дикости в эту секунду похожа на прелестную обнаженную молодую девушку со знаменитого холста Боттичелли. Если кто помнит ту картину. Она не вскрикнула, не смутилась. Может, просто не заметила Майка. Или сделала вид, будто не замечает ошарашенного взгляда Майка. Не видит его самого. Она продолжала стоять, едва укрытая махровым полотенцем, в слегка расслабленной позе, о чем-то задумавшись.

Сердце, сердце. С той секунды Майк явственно начал ощущать, у него болит сердце.

Кстати, бывают люди вообще без сердца. Их так и называют в народе, «бессердечные». Таким, наверняка, жить гораздо легче. Ни тебе шоков, ни стрессов, ни депрессий. Жизнь — сплошное удовольствие. Только Майк Кустофф, к сожалению, не из их числа. У него, все-таки, есть сердце, как ни верти. Не самой лучшей модификации, но все-таки. Ничего, ничего. Побарахлит, покапризничает и заработает на полную катушку. Как любой другой двигатель внутреннего сгорания. А пока….

Надо ждать, ждать. Вдруг….

Где ты сейчас, хромоножка моя, ненаглядная? Ненаглядная и ненавистная. Изящно ковыляешь по Елисейским полям под ручку со своим всемирно-известным кумиром? Или сидишь в летнем кафе под зонтиком и чинно благородно поглощаешь пломбир с клубникой?

Может, и вправду тебе выпал один шанс из тысячи. Вытащила из мешка с кучей черных шаров один единственный белый. Бывает. Что ж, может быть, может быть…

Там тебе, разумеется, комфортнее. Здесь же наша жизнь пока не очень приспособлена для таких, как ты. Здесь надобно ежедневно бороться, выгрызать, толкать локтями и кулаками соперников. Бороться, бороться. Жизнь — это борьба. Так нас учили в детстве. Иначе, сам не заметишь, как упадешь на самое дно. Помнишь еще нашего классика Алексея Пешкова? Его пьесу «На дне»? Всем нам, за редкими исключениями, предстоит найти свое дно, свое болото. Опуститься, успокоиться и не квакать.

В любом случае, я рад за тебя. Самым искренним образом. Все-таки, я тоже приложил лапу к твоему восхождению на Мон-Мартр. Или где ты сейчас там?

Пришли при случае хотя бы открытку с Эйфелевой башней. Тебе пустяк, мне будет приятно. Хоть одна живая душа помнит обо мне.


Вдруг…. Ох, уж это пресловутое «вдруг». Но в жизни самое важное связано именно с этим «вдруг». Майк медленно поднял голову. Услышал со двора длинный гудок собственной машины. Вспомнил, он оставил джип не запертым. И с опущенными стеклами.

«Наверняка, местные пионеры школьники развлекаются! А может, уже угоняют!» — равнодушно подумал он.

Майк медленно поднялся со ступенек, тщательно отряхнул сзади джинсы и еще медленнее спустился по ступенькам во двор пятиэтажки.

Ослепительно светило солнце.

Выйдя из подъезда, он поднял голову, посмотрел на свою машину и вздрогнул. В салоне его джипа на заднем сидении сидела… Кристина! Она была в широкополой шляпе с темной вуалью, но он сразу узнал ее. Она медленно обмахивала лицо старинным веером, манила его пальчиком и загадочно улыбалась.

Майк Кустофф, пожалуй, впервые в жизни вдруг почувствовал необычайную легкость в груди, истинную радость без подмеса. Счастье! Счастье и Радость, величиною с небо!

Это волшебное состояние заполнило каждую клеточку его тела.

Стараясь не расплескать, не потревожить это необычайное состояние своей души, Майк медленно, осторожно шаркая кроссовками по пыльному двору, не в силах отвести взгляда от лица Кристины, направился к машине.

Кристина, по-прежнему улыбаясь, с прямой спиной и гордо вскинутой головой, сидела на заднем сидении машины, обмахивалась веером и манила его пальчиком.

Майку казалось, он видит какой-то прекрасный сказочный сон.

Но это был не сон.


Странную картину могли бы наблюдать жители пятиэтажек, в одном из спальных районов мегаполиса. Разумеется, если бы выглянули из своих не всегда опрятных окон. Посреди двора стоял роскошный джип последней модели. На заднем сидении того джипа восседала какая-то благородная дама в одеяниях конца девятнадцатого века. В ней невозможно было узнать девушку Кристину из третьего подъезда.

Благородная дама, слегка приподняв от лица вуаль, улыбалась и манила пальчиком в белой перчатке маленького мальчика с мусорным ведром в руках.

Растерянно улыбаясь, не веря своим глазам, мальчик Миша Мырдин медленно, как бы, нехотя брел к шикарной машине, повинуясь, зову благородной дамы. Он виновато улыбался и изо всех сил пытался спрятать за спину ненавистное мусорное ведро.