Анастасия Эльберг - Мир между нами

Хозяин квартиры пожал плечами.

— В том состоянии, в котором человек прибывает после нескольких глотков вашего кофе, доктор, так можно воспринять все, что угодно. Думаю, если бы вы сказали мне, что вы гей, я бы не удивился.

Вивиан поболтал остатки глинтвейна в чашке и посмотрел в сторону окна. Дождь не успокаивался: казалось, еще пара часов — и улицы города превратятся в одну сплошную реку.

— Когда вы лежали в больнице, я ознакомился с вашей медицинской картой. Там было упоминание о том, что когда-то, еще в Англии, в студенческие годы, вы посещали психоаналитика. Я вспомнил об этом, снова открыл карту, узнал имя специалиста, к которому вы ходили, и позвонил ему. Доктор Старк. Интереснейший человек. Мы проговорили четыре часа, и он пригласил меня в гости. Думаю, нужно как-нибудь освободить выходные и поехать в Англию. Нам будет что обсудить, особенно если учесть, что мы занимаемся исследованиями в одной и той же области. Вы помните, почему вы ходили к психоаналитику, Адам?

— Конечно. У меня была депрессия.

— Доктор Старк прописывал вам какие-то лекарства?

— Я их не пил. Ненавижу лекарства.

Доктор Мори закурил в очередной раз.

— Ничего конкретного я от доктора Старка не добился, хотя мог сказать, что вы мой пациент, и он переслал бы мне выписки, сделанные в ходе сеансов. Депрессия не начинается на ровном месте. В вашей жизни произошло что-то неприятное?

— Если выражаться как можно более точно, это было результатом сложной моральной дилеммы, с которой я не хотел справляться. Я даже пытался покончить с собой.

— Полагаю, это было связано с личной жизнью.

Адам пару раз кивнул и поднялся для того, чтобы снова наполнить чашки глинтвейном. Вивиан проследил за его действиями и вернулся к изучению ночи за окном.

— После разговора с доктором Старком я подумал, что ничего не знаю о вашей личной жизни. Я не знаком ни с одной вашей бывшей женщиной, не замечал за вами интереса к обсуждению этой темы. И на днях мне представился случай поговорить с Джеральдом Гентингтоном. Я спросил у него, как развивались ваши отношения с женщинами во время университетской учебы. Джеральд сказал мне, что с трудом может припомнить какие-то серьезные романы.

— Я и так плохо успевал — мне не хватало только кем-нибудь увлечься.

— Но, в конце концов, вы увлеклись. Правда, объект вашего увлечения об этом не узнал. Не знает и по сей день, я прав?

Адам не ответил. Он убрал со лба волосы и посмотрел на пепельницу, в которую собеседник стряхивал пепел. В принципе, ему было все равно, куда смотреть, но только не в глаза доктору.

— Вас это смущает? Если да, то вы можете воспринимать меня как врача, а не как вашего знакомого. Думайте о том, что вы рассказываете мне это в терапевтических целях.

— Да, вы правы.

— Как отреагировал бы Джеральд, если бы узнал, что вы пытались покончить с собой из-за него? Вы когда-нибудь думали об этом?

— Не думаю, что это бы ему понравилось.

Вивиан оставил сигарету тлеть в пепельнице и, обхватив чашку ладонями, посмотрел на Адама.

— Что вы ощущали, когда поняли, что неравнодушны к нему? Стыд? Возмущение? Ненависть к себе?

— Скорее, ненависть к себе.

— К своей природе, к своим желаниям? Вы думали о том, что у вас нет права это чувствовать?

— Давайте я расскажу вам кое-что, доктор — так вы лучше поймете.

Адам достал из кармана брюк свои сигареты, закурил и сделал пару глубоких затяжек.

— Когда-то у отца был большой дом за городом, мы организовывали там семейные праздники. Мой тринадцатый день рождения мы тоже справляли там. Вы, конечно, знаете, что у евреев тринадцатилетие — это важная дата, совершеннолетие. Толпа гостей, музыка, поздравления, подарки… к концу вечера мама с отцом должны были уезжать, а мы с друзьями оставались праздновать до утра. Водительских прав у мамы нет, машину должен был вести отец, и я отправился его искать. Его не было у бассейна, в зале его я тоже не нашел, равно как и на кухне. Тогда я поднялся наверх. Там было несколько спален в ряд — обычно в них никто не жил, и туда редко кто-то заходил, так что почти все двери были закрыты. Я это знал, но все равно проверял каждую. Одна из дверей оказалась открытой… — Адам сделал паузу, и по его лицу без труда можно было понять, что ему неприятно продолжать свой рассказ. — И я увидел отца с его коллегой. Вы не представляете, какой я испытал шок. Если бы я увидел его с женщиной, я бы еще смог понять, но с мужчиной…

— Как я понимаю, вы не говорили об этом с отцом.

— Конечно же, нет. Но этот случай не выходил у меня из головы. В конце концов, я буквально приказал себе не думать об этом, но эта мысль все равно сидела где-то глубоко-глубоко в моей голове. Я не мог отделаться от нее.

— Этот случай разрушил образ отца, который до этого представлялся вам мужественным?

— Скорее, я думал, что отец совершил что-то неправильное. В жизни есть законы, мужчины должны любить женщин, женщины должны любить мужчин. И еще больший шок я испытал тогда, когда осознал, что меня не привлекают женщины. Я им нравился, но в постели не ощущал ничего. А мужчины… с ними я чувствовал себя еще хуже.

Доктор Мори смотрел на Адама, сложив руки на столе перед собой. Глинтвейн в чашках уже давно закончился, но хозяин квартиры не торопился наполнять их.

— Судя по всему, у вас есть мысли насчет того, что вы должны чувствовать в постели — с женщиной или мужчиной. Расскажите мне об этом.

— Не знаю, что вам сказать, доктор. Но… хотя бы что-то.

— Это должны быть приятные чувства? Неприятные? Вы думали о том, какую роль вы хотите играть, как вы хотите себя ощущать?

— В любом случае, то, что я ощущал, было неправильно.

Адам выдержал долгую паузу, отставил от себя пепельницу и продолжил.

— Когда я встретил Джеральда, то подумал — может, это то, что я искал? По крайней мере, он был первым человеком, к которому я испытывал что-то, кроме дежурного любопытства. Хотя, конечно, я не мог ему об этом сказать. Вы представляете, как это прозвучало бы?

— Вас не утомляют эти рамки — «правильно» и неправильно»?

— Вы видите гораздо шире рамок «правильно» и «неправильно», доктор. Но я бы не рискнул назвать вас счастливым человеком.

Вивиан надел очки, которые до этого лежали перед ним на столе.

— Вы правы. Но я не отрицаю очевидного, Адам. И я допускаю мысль, что уже завтра сделаю то, о чем сегодня думаю с отвращением. Скажите, а к Афродите вы что-то чувствуете?

— Не знаю, доктор. То есть, конечно, чувствую… но я и понятия не имею, что.

Адам поднялся, подошел к окну и присел на подоконник. Вивиан некоторое время молча смотрел на него, а потом тоже встал и отодвинул стул.

— Ну, чем мы будем заниматься? Продолжим сидеть и говорить о жизни? Или же все-таки поедем гулять? Думаю, все нас ждут.

— Гулять? — Адам сделал паузу. — Знаете, доктор… по-моему, это неплохая мысль.

— Вот и хорошо. Если я испортил вам настроение, кто-то ведь должен вам его поднять. Одевайтесь.

Проигнорировав реплику про испорченное настроение, Адам направился в спальню. Доктор Мори достал сотовый телефон и набрал номер.

— Добрый вечер. Я хотел бы заказать такси. — Он продиктовал адрес и подождал, пока собеседник на другом конце провода запишет его. — Через полчаса? Благодарю вас. Мы ждем.

Высокий мужчина в полицейской форме обернулся, заметив движение возле входной двери.

— Добрый день, доктор, — поприветствовал он вошедшего. — Я уже думал, что вы не придете…

— Я выполняю свои обещания. Добрый день, офицер.

— Капитан Энтони Паттерсон, — представился полицейский, после чего кивнул в сторону человека в деловом костюме, занимавшего одно из кресел у его рабочего стола. — А это — доктор Эдгар Блаунт, наш независимый эксперт.

Доктор Мори снял плащ, отдал его хозяину кабинета и, подойдя к столу, посмотрел на сидевшего.

— Не ожидал тебя здесь увидеть, Эдгар, — сказал он. — Когда мы встречались в последний раз, твоя практика приносила тебе большой доход. Теперь ты работаешь с полицией?

Доктор Блаунт не поднял глаз, занятый изучением каких-то бумаг.

— Я добровольно помогаю полиции, — заговорил он. — Дела у меня до сих пор идут хорошо.

— Надеюсь, обиды остались в прошлом? Если нет, нам будет тяжело сосредоточиться на совместной работе.

Эдгар бросил на собеседника короткий взгляд и снова вернулся к документам. Капитан Паттерсон с интересом слушал диалог и после секундного колебания задал вопрос:

— Вы знакомы?

Обращался он, скорее, к Эдгару, чем к Вивиану, но на вопрос ответил доктор Мори.

— Да, мы знакомы. Когда-то нас связывали профессиональные интересы, но в результате личного конфликта мы немного повздорили.

— Я с тобой не вздорил, — возразил Эдгар. — Со мной вздорил ты, даже если учесть, что дело касалось моей жены.

Капитан Паттерсон уже понял, как обстоят дела, и поэтому поспешил перевести разговор в профессиональное русло.

— Хочется верить, что доктор Мори прав, и обиды на самом деле остались в прошлом. Мы собрались тут для того, чтобы обсудить кое-какой вопрос касательно убийства братьев Тейлор.

Вивиан занял второе кресло.

— Я слушаю. Детектив Мэдисон сказала, что вам требуется моя консультация как психиатра, но я вижу здесь своего коллегу и не понимаю, что нового смогу сказать.

Доктор Блаунт вернул на стол документы, выпрямился в кресле и положил руки на подлокотники.

— Виктор Фонтейн когда-то был твоим пациентом, так? — спросил он.

Вивиан легко пожал плечами.

— Был, — согласился он. — Но, если я не ошибаюсь, мы должны говорить об убийстве братьев Тейлор?

— Верно. Мы говорим об убийстве братьев Тейлор. Какой диагноз ты ему поставил?

— Я не могу обсуждать подобные вещи при посторонних.

— Тут нет посторонних. У него была депрессия после того, как он попытался порвать со своей зависимостью от морфия. Правильно?

Доктор Мори кивнул, не нарушая молчания.

— Когда он приходил к тебе на сеансы, он принимал морфий?

— Не понимаю, к чему ты клонишь, Эдгар.

— Я объясню.

Доктор Блаунт откинулся в кресле и скрестил руки на груди.

— Один из братьев Тейлор, Ник, занимался продажей наркотиков. У него было большое количество покупателей, не меньше продавцов. Огромная империя, которую любой хотел бы прибрать к рукам. Они продавали, в том числе, и морфий. Правда, мы до сих пор не знаем, каким образом они умудрялись достать его в таких количествах и где. Понимаешь, Вивиан, многие с завистью смотрели на империю братьев Тейлор, но мало кто решился бы просто взять и убить их обоих. Этот человек, должно быть, имеет очень большое влияние в криминальном мире.

— То есть, Виктор Фонтейн убил сыновей Леона Тейлора потому, что хотел получить доступ к морфию? — закончил его мысль Вивиан. — Тогда я не понимаю, почему он до сих пор жив. Зная быстроту реакции Леона Тейлора, после убийства братьев ему оставалось бы жить не больше суток.

Эдгар достал сигареты и вопросительно посмотрел на капитана Паттерсона, который слушал их диалог. Капитан кивнул, и доктор Блаунт закурил.

— Ты прав, — снова заговорил он, обращаясь к Вивиану. — Поэтому мы склонны думать, что у Виктора Фонтейна есть сообщник. Кто-то, кто помогает ему. Он доверяет этому кому-то, а этот кто-то, в свою очередь, имеет хорошие связи с влиятельными людьми из криминального мира.

— Настолько влиятельными, чтобы они смогли убедить Леона Тейлора не мстить за смерть сыновей?

— Нет. Но настолько влиятельными, чтобы помочь Виктору Фонтейну скрыть тот факт, что это он убил братьев Тейлор.

Доктор Мори потушил сигарету и наклонился к Эдгару.

— Иными словами, ты хочешь сказать, что я помогаю Виктору Фонтейну?

— У меня была такая мысль. Но потом я подумал, что это нелогично. Тебе наплевать на деньги, власть тебе не нужна. Твердыми моральными принципами ты не отличаешься, но я хорошо тебя знаю — ты не станешь помогать кому-то из криминального мира. А вот Афродита Вайс вполне могла бы заниматься чем-то подобным.

Пару секунд Вивиан молчал, размышляя над услышанным.

— Зачем ей этим заниматься?

— Разве ты не знаешь, за кого она когда-то вышла замуж?