Карсон и Куинн тоже могли бы составить интересную команду, но, если честно, сложно сказать, кто в этой паре был бы мастером, а кто учеником. Они оба слишком упрямы, чтобы выполнять четкие указания от других. Хотя я верю, что и Карсон сможет произвести впечатление на Куинна.

Мои мысли внезапно прерываются, когда я слышу крик в своем наушнике. «Руки вверх! Руки вверх!». Все остальное происходит для меня слишком быстро, чтобы я могла что-то разобрать.

Раздается выстрел…сердце быстро стучит в груди, ноги едва касаются земли… через динамик я слышу приказ о наступлении. Но еще до этого Куинн подает нам соответствующий знак рукой.

Земля содрогается перед моими глазами. Звук собственных шагов отдается в ушах. И меня накрывает эйфорией. В этот момент, всего на секунду, я обратила внимание на лунную дорожку. Отражение блестящего шара в спокойных водах реки.

«Графиня» представляет собой большую парусную лодку. Я замечаю, что она качается не только из-за волн, но и от того ажиотажа, который сейчас происходит на ее борту.

- Назад! – Проктор стоит с пистолетом на палубе и отдает приказы. – Подозреваемый внизу. Группе из двух человек обыскать остальную часть лодки. Узнайте, есть ли кто-либо еще на этом судне.

Я слышу приказ. Я следую за Куинном, пригибая, как и он, голову, чтобы пройти, Карсон идет прямо за мной. Но мои глаза внимательно цепляются за каждую деталь, пытаясь понять, почему они до сих пор не обнаружили Эйвери.

- Куинн...

- Мы найдем ее, - уверенно говорит он.

Чем глубже мы спускаемся в каюты, тем темнее становится вокруг. Толща сгустившегося воздуха оседает вокруг нас. Ощущение, словно мы спускаемся в подземелье или гробницу. Холод впивается в мою кожу, и я крепче сжимаю обе руки вокруг моего оружия, чтобы придать себе больше уверенности.

Шум от развернувшейся операции на верхней палубе исчезает, и это наполняет меня чувством глухой досады. Я понимаю, что стены покрыты обивкой. Это мне знакомо - мой похититель сделал то же самое в своем подвале. Пока мы спускались, ступеньки скрипели под нашими ногами, и тут мои уши улавливают один прекрасный звук.

Хныканье.

Это звуки ужаса, но это прекрасно. Именно такие звуки издавала я, когда Джексон Рэнделл Ловетт был застрелен рядом со мной, и, ослепленная яркими лучами фонариков, я смотрела прямо на стволы пистолетов. А затем и в глаза агентов ФБР.

Эйвери издает подобные звуки сейчас.

- Обыскать комнату, - командует Куинн. – Осмотреть все.

Как сложно следовать этому приказу, сейчас все, что я хочу, это броситься к Эйвери, но я должна следить за порядком. Мы уже нарушили достаточно правил. Мне нужно быть здесь и убедиться, что она переживет это.

- Чисто! – кричит Карсон.

- Чисто, здесь тоже, – отзывается Куинн из угла подземелья.

Потому что это место именно им и является. Ад в чреве корабля.

Я заканчиваю проверять свой угол, не выпуская из рук рукоятку пистолета.

– Чисто.

Только я не уверена…

Вдоль одной из стен выведена красивая надпись: «Она идет во всей красе…».

И на противоположной стене: «Ее стены говорят...».

На еще одной стене, прямо на настенных панелях, написана еще одна строка из страшного стихотворения: «И будет уж совсем не та волос агатовая прядь, Не те глаза, не те уста…».

И прямо над Эйвери расположена надпись, выполненная идеальным подчерком: «Мы все ученики в школах, где никто не становится мастером».

Последняя подсказка – цитата из Эрнеста Хемингуэя. Как поэтично.

Я глубоко выдыхаю и встречаюсь газами с Куинном. Он кивает мне один раз, и я не колеблюсь. Я убираю пистолет в кобуру и падаю на колени рядом с Эйвери.

- Все хорошо, - уверяю я ее. Мои руки освобождают ее обнаженные плечи от веревок. Красное платье изуродовано. Пальцами я чувствую рубцы, покрывающие ее кожу. Ее тело трясётся, она истощена, конечности дрожат. – Ш-ш-ш…- пытаюсь успокоить ее я, - Эйвери, все будет хорошо.

Я продолжаю вновь и вновь повторять слова заверения о том, что все закончилось, пока санитары спускаются вниз. Карсон находит то, чем можно перерезать цепи, и принимается освобождать Эйвери.

Ее тело измученно. Ее разум не в лучшем состоянии. Ее некогда яркие, сверкающие глаза закрыты и отказываются встречаться с моим взглядом. Она ни разу не подняла взгляд от пола, не дала понять, что узнала хоть кого–то из нас. Она лежала на полу, избитая и напуганная, так долго, что сейчас находилась в шоке.

Но она жива.

На этом ее история не заканчивается.

Она не вскакивает на ноги и не бросается с криками радости в объятия своих спасителей, как это обычно происходит в кино. Она даже не станет плакать от облегчения. Она будет дрожать, ее будет выворачивать наизнанку, пока медики не обследуют ее и не дадут успокоительное, чтобы она смогла уснуть.

Сейчас я хочу, чтобы она смогла пережить еще одно событие, ставшее таким важным для меня. Я хочу, чтобы он был убит на ее глазах. Я боюсь, что она никогда не сможет зайти в темную комнату или выключить свет в своей лаборатории, чтобы проверить доказательства, не опасаясь, что он появится снова.

Это все, чем я могу помочь ей сейчас.

Я следую за санитарами, сопровождающими Эйвери. Они поднимаются на палубу, я обхватываю ее руку и крепко сжимаю до тех пор, пока ее голова не начинает поворачиваться ко мне, и ее глаза встречаются со мной, они на самом деле смотрят на меня.

Нарушая протокол, я тяну ее в сторону убитого мужчины, все еще лежавшего на палубе.

– Посмотри на него, - я показываю ей способ выжить, пережить все это. –Запомни и сохрани его в своей памяти.

На мгновение ее взгляд фокусируется на обмякшем теле, и дрожь утихает. Затем, чуть развернувшись ко мне, она произносит:

– Спасибо.


***


Уже за полночь, мы находимся по-прежнему в больнице, обслуживающей Арлингтонское отделение полиции. Теплый кофе и пончики. Тысяча молитв, произнесенных в коридоре. Медсестры слабо, но обнадеживающе улыбаются. Копы, расположившиеся в зале ожидания.

Эйвери держалась молодцом. Пока никто не решался встретиться с ней, и это к лучшему. Она еще не готова. Но позже она по достоинству оценит то, что многие ее коллеги, борцы с преступностью, предложат ей свою поддержку. Когда она будет готова принять ее.

Я сидела, прислонившись спиной к прохладной стене и наслаждалась тишиной. В этом крыле больницы тихо, свет приглушен. Верхнее освещение перегорело, и мои глаза, отчаянно нуждающиеся в отдыхи от люминесцентных ламп, испытывали облегчение.

Не знаю, как давно я закрыла глаза, мне казалось, всего на секунду, но вдруг я чувствую, как теплая чашка скользнула в мои ладони. Горячая… намного теплее, чем дурацкий кофе, который я пила раньше. Я делаю глоток.

– Спасибо.

Куинн сползает на пол рядом со мной.

– Я хотел разбудить тебя, но ты так мило выглядела.

Я улыбаюсь.

- Видимо, это плохо.

- Ужасно. – Он поднимает свою чашку кофе и делает большой глоток. – В кармане Саймона нашли мой зуб.

- Ты собираешься потребовать его обратно?

- Очень смешно, – он поглядывает на меня. – Скорее всего, его передадут в хранилище улик, где он и сгниет.

Я пожимаю плечами и снова опираюсь на стену.

– Слишком грустно. Мы могли бы похоронить его с причитающимися почестями. Я знаю, как ты будешь скучать по нему.

- Не будь такой задницей.

Тишина оседает между нами, пока мы неторопливо пьем кофе. Мне некомфортно, и сердце сжимается в тревожном чувстве.

– Мне нужно увидеть маму и Колтона… прежде чем все это затянет меня. – Говорю я, нарушая тишину.

Он проводит ладонями вдоль своих бедер, разглаживая складки на брюках. Даже в этот момент ему важно, чтобы его одежда была в порядке.

– Я уже принял решение по этому поводу, – говорит он, продолжая разглаживать уже несуществующие складки. – Я только что выдержал свой разбор полетов. Проктор завалил меня бумажной работой.

Я поворачиваюсь и смотрю на Куинна.

– Он не мог сделать исключение на сегодняшний вечер?

Куинн со смехом фыркает.

– Возможно, сделал бы. Но там все еще стоит вопрос касательно смерти Коннелли.

Мое дыхание замирает в груди

- Коннелли был объявлен пропавшим без вести. Тело так и не нашли. После той ночи, когда ты начала подозревать его, я возобновил расследование по факту его исчезновения.

Взгляд Куинна рассеянно скользит по потертому линолеуму.

Я крепче цепляюсь в чашку. Вдыхаю.

– Необходимо заявление от меня, – говорю я. – Все в порядке. Я поеду с тобой в отделение. Давай сделаем все официально.

Он тяжело вздыхает.

– Видимо, федералы никогда полностью не закрывали расследование по его делу. Когда они явились сюда, я подумал, что их заинтересованность в этом деле была связана и с Коннелли. На это были некоторые намеки… и меня это беспокоило, Бондс, – он внимательно смотрит на меня. - Из-за тебя. Я бы хотел, чтобы все закончилось совсем не так.

Гнев охватывает мое лицо.

– Потому что ты хочешь, чтобы меня отстранили.

Он тихо чертыхается.

– Неужели ты думаешь, я хочу видеть, как моего напарника будут судить федералы?

- Тогда о чем ты говоришь, Куинн?

Он забирает из моих рук чашку кофе и ставит ее на пол. Внимательно смотрит в мои глаза.

– Они тщательно обыскали лодку Саймона и нашли журналы. Ему нравилось вести записи. И одной из них была запись о том, как он покончил со своим наставником. Он даже отметил место, где сжег тело.

Мое сердце бешено бьется в груди, кровь стучит в венах.

– Это невозможно. Это не вписывается в его профайл. Совсем. Он не был способен на убийство своего хозяина…

- Проктор хотел, чтобы я поставил подпись под этим делом. Я подписал. Дело закрыто. Они все еще продолжают осматривать место преступления, ищут следы Коннелли… но маловероятно, что им еще хоть что-нибудь удастся найти.

Я сглатываю жесткий комок в горле.

– Но… ты же знаешь, что это неправда. Ты знаешь…

Куинн прижимает палец к губам. Все мое тело замирает в этот момент. Его глаза неотрывно смотрят в мои, когда он произносит: – Я ничего не знаю.

Он еще на мгновение удерживает мой пристальный взгляд. Затем поднимается и уходит.

А я смотрю ему вслед - вслед своему напарнику.

Глава 17

Темное логово

КОЛТОН


Я заканчиваю набивать очередную коробку костюмами Джулиана. Бетани захотела, чтобы я взял некоторые из них, сказав, что они будут хорошо на мне смотреться, и что Джулиан хотел бы отдать их мне – но мне не нужны костюмы моего брата в память о нем.

Кроме того, они не слишком хорошо на мне смотрятся.

Я планирую передать их одной из многочисленных благотворительных организаций. На этот раз это будет настоящее пожертвование. Мой брат любил использовать фиктивные благотворительные взносы, как прикрытие для отмывания денег. Кажется уместным, что последним своим деянием он «передаст» в благотворительные фонды то, что считал самым ценным своим достоянием. Свои чертовы костюмы.

Вчера, во время похорон, я был обеспокоен по поводу присутствующих на них людей. В одном я был уверен - мой брат заботился о Бетани. Его двойная жизнь закончилась вместе с его смертью, и, скорее всего, она ничего об этом не знала. Я надеялся, что ей не придется узнать обо всем сейчас и страдать из-за этого. Мой брат вполне мог совмещать помолвку, жизнь примерного семьянина с Бетани и свой нечистый на руку бизнес. Кажется, даже лежа в своей могиле, он был полон гордости, что ему это удавалось. Похороны прошли гладко.

Я поднял последний ящик, перенес его в прихожую и бросил на пол. То, что я делаю это для Бетани, заставляет меня чувствовать себя чуть менее дерьмово. Я до сих пор не знаю, почему Субъект, или Саймон, кем он оказался, решил убить Джулиана. Почему он вдруг почувствовал, что мой брат стал угрозой, которую необходимо устранить. Единственным преступлением, о котором знал мой брат, было то, как я прервал жизнь Марни. И что я создал имитацию сцены преступления таким образом, чтобы она выглядела как серийное убийство.

Я знаю, что именно Джулиан удалил часть записи с камер видеонаблюдения, те кадры, которые аналитики так и не смогли восстановить. Но я совершенно не понимаю, зачем он это сделал. И теперь уже никогда не узнаю.

У Сэди есть теория об этом. Она так же хороша, как и любая другая. Сэди думает, что у Субъекта было что–то на Джулиана, чем он мог шантажировать его. Поэтому он смог заставить его удалить запись и предоставить доступ в клуб. Саймон действительно являлся одним из членов клуба. Он использовал псевдоним, и его членский профайл был полностью фальшивым. Вся информация о нем была настолько неприметной и обычной, что я даже не заметил его во время своих поисков.