По пути к автобусной остановке, располагавшейся сразу же за воротами ярмарки, она забежала на кухню и украла с противня еще горячую булочку. Ждать автобуса пришлось не больше минуты. Поднявшись по ступенькам и опустив деньги в кассу, Мишель спросила у всех, на какой автобус пересаживаться, чтобы добраться до питомника. Оказалось, не надо было пересаживаться никуда. Минут через семь водитель объявил: «Питомник» — и показал, как лучше до него добраться.

И вот она уже стояла у большого здания из красного кирпича, с виду похожего на старую фабрику или завод. Табличка «Окружной питомник» свидетельствовала о том, что она попала туда, куда надо, но другая табличка — на двери — объявляла, что сегодня питомник не работает. В последней отчаянной надежде Мишель подергала ручку двери, но та не поддалась. Она застучала — никто не отозвался и не вышел.

И тут до нее донесся знакомый трубный звук, и Мишель невольно повернула голову. Конни!.. Итак, она там, где и должна быть, и остается одна проблема: как войти внутрь. Наверняка должен быть запасной ход, а огромного слона, конечно же, держат прямо во дворе — где отыщешь клетку для такой махины? А дверь должна быть — даже не дверь, а ворота. Не на вертолете же они переправили Конни внутрь!

Мишель побрела вдоль здания, затем вдоль длинного забора. Когда же она услышала из-за забора глухой топот: тум-тум, тум! — сомнений не осталось. Конни где-то во дворе, и явно недовольна, оказавшись в незнакомом месте.

Мишель повертела головой в поисках лестницы. Ничего не найдя, она обратила внимание на мусорные контейнеры и деревянные ящики, сваленные на тротуаре. Подтолкнув один пустой контейнер к стене, она взгромоздила на него деревянный ящик и взобралась. Судя по всему, она занозила руку, но была слишком взволнована, чтобы обращать внимание на такую мелочь. Перевесив голову через забор, она увидела перед собой большущий двор — наполовину зацементированный, наполовину утрамбованный. Конни стояла в самом центре, и каждая ее нога была привязана к острому железному штырю, торчащему из земли. Из длинного низкого строения в дальнем конце двора доносились голоса других обитателей зверинца: встревоженные ревом слона, они лаяли, подвывали, мяукали, скреблись о металлические сетки.

Бросив булочку на землю, Мишель перелезла через ограду и повисла над землей. Помедлив немного, она набралась духу и спрыгнула вниз. Забор был на редкость высоким, от удара из легких вышибло весь воздух, она упала, сбив в кровь колени.

Конни ее заметила и приветствовала появление подружки громким трубным звуком. Звери в ответ подняли невообразимый шум и, будь в питомнике хоть кто-то, он бы наверняка выбежал посмотреть, что происходит. Сперва Мишель возмутило, что Конни оставили одну, без друзей-слонов и присмотра, но в следующее мгновение ей пришло в голову, что в этом есть свои преимущества: никто не помешает ей увести слониху при условии, что она сумеет освободить старушку от пут.

Конни снова затрубила, и Мишель, подобрав с земли, подала подруге булочку и успокоила как маленького ребенка:

— Я принесла тебе угощение, — сказала она. — Но только не надо делать столько шуму — вдруг кто-нибудь придет?

Конни опустила хобот и с фырканьем обнюхала лицо Мишель. Потом Конни стала медленно раскачиваться взад и вперед, что было верным признаком того, что она расстроена. У Мишель сердце чуть не разорвалось от жалости и страха. Да, она нашла своего друга, но что она сможет сделать теперь?

Когда во двор донесся жалобный звон разбитого стекла, тут же сменившийся торжествующим ревом мужских голосов, Мишель испуганно обернулась. Из клеток послышался целый ураган звуков — животные словно взбесились. Мишель оглянулась в поисках убежища, но ничего, кроме горы пустых деревянных ящиков не увидела.

Великанша-слониха испуганно задергалась, в глазах ее появился ужас. Когда она, взметнув хобот, заревела от отчаяния, Мишель словно со стороны увидела жуткую картину — разъяренный, способный на все в своем бешенстве слон-убийца и она — крохотное существо рядом с ним. Но тут же глупый страх был снова вытеснен заботой о друге.

— Конни, не надо, давай потише! — умоляюще сказала она. — Ты только все испортишь.

С треском распахнулась дверь в здании из красного кирпича, и во двор ворвался мужчина: в руке у него был обрезок трубы, а глаза горели такой животной злобой, что у Мишель подкосились ноги.

— Это слон-убийца! — заорал он. — Отойди от него!

Во дворе уже появились и другие люди, и когда они бросились в сторону Конни, Мишель поняла, что должна их остановить. Недолго думая, она встала перед слоном и развела руки, словно могла в одиночку остановить эту исполненную злобы толпу. Мужчина, ворвавшийся первым, выругавшись, оттолкнул ее в сторону, и Мишель упала на цементное покрытие, вскрикнув от боли.

— Прочь от этого зверя, слышишь, ты, дуреха! — огрызнулся мужчина. — Тебе повезло, что ты до сих пор еще жива!

Поймав Мишель за руку, он рывком поднял ее на ноги. Она пыталась объяснить ему, что они совершают ужасную ошибку, что Конни самая добрая и нежная слониха в мире, что она…

Но мужчина ее уже не слушал. И никто не слушал. Они были ослеплены злобой, жаждой крови, а может быть — еще и страхом. Один из мужчин, постарше других, схватил Мишель.

— Здесь не место для девочки, — сказал он не без сочувствия. — Гарри, выведи ее! Нам ни к чему зрители, тем более дети.

— Но Конни совсем не опасна! — взмолилась Мишель. — Это была случайность…

— Это не случайность, дочка. Эта тварь — убийца, и цирк ответит по суду за то, что позволил зверю убить человека. Ну-ка, Гарри, выведи девочку и сделай так, чтобы она не сумела войти снова.

Невысокий, крепко сбитый мужчина схватил Мишель за руку и поволок в сторону кирпичного строения. Мишель отбивалась изо всех сил, но силы были слишком неравны, и через полминуты перед ней захлопнулась входная дверь. В бессильной ярости она заколотила по двери и только осознав, что руки ее в синяках и кровоточат, остановилась.

Упав на тротуар, она зарыдала, мотая головой и причитая. Никогда за всю свою жизнь она не чувствовала себя такой беспомощной. Окруженная людьми, которые ее любили и боготворили, она в любой ситуации умела заставить выслушать себя. Но сегодня у нее ничего не вышло.

Ее захлестнула ненависть ко всем мужчинам на свете, и когда чья-то рука коснулась ее плеча, она, не раздумывая, отмахнулась кулаком.

— Я тебе не сделаю ничего плохого, де… Мишель, это ты?

Мишель заморгала, смахнула слезы и увидела перед собой знакомое лицо — лицо Стива Лэски.

— А что вы здесь делаете? — воинственно спросила она.

— Хочу посмотреть — может, смогу остановить эту шайку. Один из моих людей слышал, как группа буянов сговаривалась устроить суд Линча и, не дожидаясь решения властей, прикончить старую слониху. Я звонил твоему отцу, но его не оказалось на месте, и я оставил ему телефонограмму. Мои человек сейчас старается собрать подмогу, но чувствую, что мне придется попытаться самому. По крайней мере, можно попробовать их удержать, пока не подоспеет помощь.

— А вы-то о чем беспокоитесь? Конни не ваш слон! — выпалила Мишель.

Губы Стива сжались, желваки заиграли, но когда он заговорил, голос его звучал ровно, почти безжизненно:

— Циркачи должны помогать друг другу в беде.

Мишель недоверчиво уставилась на него. Тех было так много, а он один. Она раскрыла рот, чтобы отговорить его, но страх за Конни оказался сильнее.

— Я пыталась их остановить, — всхлипнула она. — Но они меня вышвырнули как котенка. Если вы их не остановите, они… они…

— Я сделаю все, что смогу. Но ты оставайся здесь — подальше от неприятностей. Толпа в бешенстве способна на все.

— Дверь заперта, — заторопилась Мишель, — но они высадили окно. Я слышала, как они разбили стекла. Вы ведь их остановите, правда, остановите?

Стив поглядел на нее, словно хотел что— то сказать, но тут же, повернувшись, побежал к углу строения. Мишель чуть успокоилась, и снова все в ней взбунтовалось. Она не могла просто так ждать и ничего не делать. Нужно совсем спятить, чтобы оставаться на месте, когда рядом будут убивать твоего друга! Может быть, они не посмеют поднять руку на Конни, если во дворе окажутся сразу два свидетеля?

И она кинулась к углу здания, за которым только что скрылся Стив. Найти разбитое окно было делом нескольких секунд. Не думая, что она может пораниться об осколки оконного стекла, Мишель пролезла внутрь, пробежала через кабинет и длинный коридор.

Уже сквозь рев, лай и тявканье в клетках она расслышала неистовые звуки — это трубила Конни. Едва ворвавшись во двор, она увидела, что творится, и пронзительно завизжала: Конни была обложена со всех сторон пустыми ящиками, которые горели. Пламя уже лизало брюхо старой слонихи, хобот корчился от невыносимой боли, глаза закатывались, а из горла вырывался звук, поразительно похожий на детский плач…

Мишель метнулась к огню, ничего не соображая от бешенства и горя, и когда один из мужчин попытался остановить ее, толкнула его с силой, которой сама от себя не ожидала. Но в следующую минуту она словно на стенку налетела, потому что увидела Стива Лэски и поняла, почему толпа внезапно замолкла.

Стив стоял посреди горящих ящиков и, бледный как мел, целился в толпу из маленького ружья. На глазах у Мишель несколько человек медленно, но угрожающе двинулись на Лэски.

Мишель вскрикнула, и Лэски повернул голову в ее сторону. Потом губы его шевельнулись, словно он говорил «Прости!», и он повернул ружье в сторону огня.

В следующую секунду прозвучал выстрел. И Мишель увидела, как Конни рухнула на колени и упала на бок, как изогнувшийся в волнах океана большой серый кит. Прогремел еще выстрел, и Мишель стало ясно, что Конни теперь уже мертва и ничто на свете — ни ее обещания и мольбы, ни ее плач, ни ее молитвы — не смогут вернуть ей старого друга.

Жгучая боль пронзила ее. Она снова закричала во весь голос, и на этот раз из горла вырывались слова настолько страшные и некрасивые, что если бы мать ее слышала, она бы упала в обморок.

Народ молча расступился, когда Мишель метнулась к пламени. Какая-то часть ее сознания упорно отказывалась верить, что Конни мертва, ей казалось, что еще есть шанс, и она гладила кончик хобота, обводила пальцем застывший глаз, скребла под огромным, как опахало, серым ухом и верила, что чудо еще может произойти и Конни вот-вот снова встанет на ноги.

Она не заметила, что пламя подступило к ней вплотную, зато это заметил Стив Лэски. Мишель отчаянно забилась в его руках, пинаясь, царапаясь ногтями, кусаясь, но все было бесполезно: единственное, что удалось ей сделать, — это расцарапать в кровь ему лицо.

— Прости, Мишель, — сказал он, когда она обессиленно затихла. В его голосе не было злости — одно только сожаление. — Мне пришлось так поступить — я не мог позволить, чтобы она умирала в муках.

— Убийца! Убийца! Ненавижу тебя! — взвизгнула она.

Руки Стива разжались, и вот она уже в других сильных руках, руках отца. Она услышала голоса, вопли, ругательства. Это подоспела помощь — но ей уже было все равно, потому что Конни нельзя было помочь. Она всхлипнула — и зарыдала, сотрясаясь всем телом. Почему, почему Стив не подождал еще хотя бы несколько секунд?! Он убил слониху, и она никогда не забудет и не простит того, что он сделал, даже через пятьдесят, даже через сто лет!..

Грязно ругаясь и угрожая людям Лэски, самозваные судьи и палачи — несмотря на свое бахвальство, в душе подавленные — начали расходиться, предоставив Стиву и его рабочим тушить пламя.

Мишель наотрез отказалась уйти. В ноздри бил запах обгорелого мяса, и вид обуглившейся с боков туши, еще недавно бывшей ее другом, навсегда врезался ей в память…

Мишель и раньше случалось страдать, но никогда ее не переполняла такая всепожирающая, безумная ненависть. Теперь она никогда больше не улыбнется рассказу Кланки о ссоре двух циркачей, закончившейся кулачным боем. Злоба в любом своем виде безобразна и отвратительна. После всего увиденного сегодня она уже никогда не сможет жить спокойно и безмятежно. И главным виновником трагедии была даже не толпа — она не запомнила этих людей, — главным виновником был Стив Лэски.

Она затихла в руках отца, решив, что сердце ее разбито и никогда больше не удастся его склеить.

Стив перед тем, как уйти, попытался заговорить с ней. Мишель сидела на ящике, тупо уставившись на пыльные тапочки, ожидая, пока отец заберет ее домой, когда рядом присел на корточки старший из братьев Лэски.

— Прости, Мишель, — сказал он ласково. — Это было самое тяжелое из того, что мне когда-либо приходилось делать в жизни.

— Но вы же могли подождать! У вас же было ружье! Вы могли задержать их, могли заставить их потушить пламя! И если вы рассчитываете, что я вас однажды прощу — никогда! И не надейтесь!