— Ваша светлость, — быстро произнесла Амелия, — пожалуйста, не судите моего отца слишком строго. Его вынудили исключительные обстоятельства.

— Никто не знает этого лучше, чем я, — объяснил ей Томас, не отрывая взгляда от лица ее отца. – Извинитесь перед Амелией, — вновь повторил он, — или я буду вынужден указать вам на дверь.

Амелия затаила дыхание. Казалось, что все присутствующие затаили дыхание, за исключением, возможно, Томаса, который был похож на древнего воина, требовавшего беспрекословного повиновения.

— Я сожалею, — произнес граф, смущенно моргая. – Амелия, — он повернулся и наконец–то посмотрел на дочь, — ты же знаешь, что я…

— Я знаю, — сказала Амелия, прерывая его. Этого было достаточно. Она знала своего отца, знала его обычную добрую манеру поведения.

— Кто этот человек? — спросил ее отец, указывая на мистера Одли.

— Он сын старшего брата моего отца.

— Чарльза? – в смятении ахнула Амелия. Того мужчины, за которого ее мать должна была выйти замуж?

— Джона.

Того, который утонул. Любимца вдовствующей герцогини.

Лорд Кроулэнд кивнул, бледный и потрясенный.

— Вы уверены в этом?

В ответ Томас только пожал плечами.

— Вы можете сами взглянуть на портрет.

— Но его имя…

— Было Кэвендиш при рождении, — произнес мистер Одли. – Я стал Кэвендишем–Одли в школе. Вы можете проверить документы, если пожелаете.

— Здесь? – спросил ее отец.

— В Эннискиллене. Я приехал в Англию только после службы в армии.

Отец Амелии одобрительно кивнул. Девушка вспомнила, что ему всегда хотелось поступить на военную службу. Но, конечно же, он не мог этого сделать. Ее отец унаследовал графский титул в возрасте семнадцати лет, и кроме него не имелось ни одного наследника мужского пола. Графство Кроулэнд не могло рисковать потерей последнего графа, прежде чем у того появится шанс произвести потомство. Таким образом, теперь у графа было пять дочерей. Амелия задумалась, а не было ли отцу временами жаль, что он так и не отправился в армию. Результат получился тот же самый. Наследника у графства так и не появилось.

— Я уверен в том, что он кровный родственник, — спокойно сказал Томас. – Остается лишь определить законность его происхождения.

— Это – катастрофа, — пробормотал ее отец и подошел к окну, чтобы выглянуть наружу.

Взгляды всех присутствующих устремились вслед за ним — на что еще можно было смотреть в такой безмолвной комнате?

— Я добросовестно подписал контракт, — произнес граф, все еще рассматривая лужайку перед домом. – Двадцать лет назад я подписал контракт.

Глаза Амелии расширились. Она никогда не слышала, чтобы ее отец говорил таким тоном. Его голос был напряженный, с трудом контролируемый, подобно туго натянутой и дрожащей струне, ожидающей, что ее вот–вот порвут.

Кроулэнд резко обернулся.

— Вы понимаете? – потребовал он, и было трудно понять, к кому он обращается, пока его взгляд, наконец, не остановился на лице Томаса.

— Ваш отец приехал ко мне со своими планами, и я с ними согласился, полагая, что вы законный наследник герцогства. Она должна была стать герцогиней. Герцогиней! Вы думаете, что я согласился бы отдать свою дочь, знай я, что вы всего лишь… только…

Лицо ее отца покраснело и скривилось, пока он пытался понять, кем же теперь был Томас. Или мог бы быть, если подлинность претензий мистера Одли будет установлена. Амелия почувствовала себя больной. Из–за себя. Из–за Томаса.

— Вы можете называть меня мистером Кэвендишем, если пожелаете, — сказал Томас пугающе спокойным голосом. – Если вы думаете, что это поможет вам свыкнуться с этой мыслью.

Но ее отец еще не закончил.

— Я не позволю, чтобы мою дочь обманули. Если вы не докажете, что являетесь настоящим и законным герцогом Уиндхемом, можете считать помолвку недействительной.

«Нет!»

Амелии хотелось выкрикнуть это. Он не мог так просто разорвать все это. Он не мог сделать это с нею. Она яростно посмотрела на Томаса. Несомненно, он сейчас что–нибудь скажет. Кое–что произошло между ними. Они больше не были незнакомцами. Она ему нравилась. Он проявлял к ней интерес. Он будет бороться за нее.

Но нет.

Ее сердце оборвалось. Сокрушенное собственным тяжелым весом.

Очевидно, что он не будет.

Потому что когда ее разум прояснился достаточно, чтобы она смогла сосредоточиться на его лице, Амелия увидела, что Томас кивает. И он произнес:

— Как пожелаете.

— Как пожелаете, — эхом повторила девушка, неспособная поверить в это. Но никто ее не услышал. Это был только шепот. Всего лишь охваченный ужасом шепот женщины, на которую никто, казалось, не обращал внимания.

Никто не смотрел на нее. Ни один из них. Даже Грейс.

А затем ее отец повернулся и посмотрел на мистера Одли, указав на него пальцем.

— В таком случае, — сказал граф, — если вы — герцог Уиндхем, то тогда вы женитесь на ней.

Позже той ночью, и каждую последующую ночь в течение многих недель, Амелия вновь и вновь переживала этот момент. Она видела, как ее отец двигается, поворачивается и указывает пальцем. Она видела, как его губы произносят слова. Слышала его голос. Видела шок на лицах всех присутствующих.

Видела ужас мистера Одли.

И каждый раз, когда эта сцена проигрывалась в ее памяти, она что–то говорила. Что–то умное, или что–то язвительное. Может быть, что–нибудь остроумное или яростное.

Но всегда что–то.

В реальности, однако, она не произнесла ничего. Ни слова. Ее собственный отец пытался навязать свою дочь человеку, которого она не знала, в присутствии людей, которых она действительно знала, и она не сказала…

Ничего.

Она даже не раскрыла рта. Амелия чувствовала, что ее лицо застыло, словно какая–то отвратительная горгулья, пойманная в ловушку в вечном мучении. Ее подбородок упал вперед, а ее губы окаменели в отвратительной, потрясенной маске.

Но она не произнесла ни звука. Ее отец, вероятно, гордился таким ее поведением. Никаких женских истерик с ее стороны.

Мистер Одли, казалось, был также взволнован, но он вернул свое самообладание намного быстрее, даже если первыми словами, которые он произнес и были:

«Ох», и «Нет».

Амелия подумала, что она, возможно, больна.

— О, да, — предупредил мистера Одли ее отец, и Амелия узнала этот его тон. Отец не часто его использовал, но никто не осмеливался противоречить ему, когда он говорил таким тоном. – Вы женитесь на ней, даже если я буду вынужден вести вас к алтарю, приставив ружье к вашей спине.

— Отец, — произнесла Амелия, ее голос надломился на этом слове, — Ты не сделаешь этого.

Но отец не обратил на нее внимания. Вместо этого он сделал еще один яростный шаг по направлению к мистеру Одли.

— Моя дочь помолвлена с герцогом Уиндхемом, — прошипел он, — и она выйдет замуж за герцога Уиндхема.

— Я не герцог Уиндхем, — произнес мистер Одли.

— Пока еще нет, — ответил ее отец. – И, возможно, никогда им и не станете. Но я буду присутствовать в тот момент, когда правда выйдет наружу. И удостоверюсь, что моя дочь выходит замуж за правильного человека.

— Это безумие! — воскликнул мистер Одли. Теперь он явно был обеспокоен, и Амелия едва не рассмеялась от ужаса всей этой ситуации. На это стоило посмотреть: мужчина был доведен до состояния паники при мысли о женитьбе на ней.

Она посмотрела вниз на свои руки, наполовину ожидая увидеть на них нарывы. Возможно, саранча пронеслась бы по комнате.

— Я ее даже не знаю, — произнес мистер Одли.

На что ее отец ответил:

— Об этом едва ли стоит беспокоиться.

— Вы сошли с ума! – выкрикнул мистер Одли. – Я не собираюсь жениться на ней!

Амелия прикрыла свой нос и рот руками, глубоко вздохнув. Она дрожала. Ей не хотелось расплакаться. Больше всего она не хотела именно этого.

— Прошу прощения, миледи, — пробормотал мистер Одли в ее сторону. – Ничего личного.

Амелия каким–то образом умудрилась кивнуть. Это не был вежливый кивок, но, может быть, это был великодушный кивок. «Почему никто не скажет что–нибудь?» — думала она с удивлением. Почему они не спросят ее мнения?

Почему все, казалось, решили, что она не может говорить за себя?

Все происходило так, словно она наблюдала за всеми ними издалека. Они бы не услышали ее. Амелия могла визжать и кричать, но никто не услышал бы ее.

Амелия посмотрела на Томаса. Он уставился прямо перед собой, неподвижный, словно изваяние.

Она взглянула на Грейс. Конечно же, Грейс могла бы прийти ей на помощь. Она ведь была женщиной. Она понимала, что это значит, когда чья–то жизнь рушится на глазах.

А потом Амелия опять посмотрела на мистера Одли, который все еще продолжал что–то бормотать, подыскивая аргументы, которые позволили бы ему избавиться от нее.

— Я не соглашался на это, — произнес мистер Одли. – Я не подписывал никакого контракта.

— Он тоже не подписывал, — заметил ее отец, кивком головы указав на Томаса. – Это сделал его отец.

— От его имени, — практически выкрикнул мистер Одли.

Но граф и глазом не моргнул.

— И здесь вы неправы, мистер Одли. В контракте вообще не указано его имя. Моя дочь, Амелия Гонория Роуз должна выйти замуж за седьмого герцога Уиндхема.

— В самом деле? – наконец–то подал голос Томас.

— Разве вы не просматривали эти бумаги? – спросил Томаса мистер Одли.

— Нет, — ответил Томас. – Я никогда не видел в этом необходимости.

— Черт побери! – выругался мистер Одли. – Я связался с шайкой проклятых идиотов.

Амелия не видела причины противоречить этому.

Мистер Одли посмотрел прямо на ее отца.

— Сэр, — сказал он, — я не женюсь на вашей дочери.

— О, нет, вы женитесь.

И в этот момент Амелия поняла, что ее сердце разбито. Потому что эти слова произнес не ее отец.

Это был Томас.

— Что вы сказали? – переспросил мистер Одли.

Томас пересек комнату, остановившись только, когда он оказался почти нос к носу с мистером Одли.

— Эта женщина провела всю свою жизнь, готовясь стать герцогиней Уиндхем. Я не позволю вам так просто разрушить ее жизнь. Вы меня поняли?

И все, о чем она смогла подумать, было: «Нет».

Нет. Она не хотела быть герцогиней. Ей это было совершенно безразлично. Она просто хотела его. Томаса. Мужчину, в ожидании которого она провела всю свою жизнь, и которого она совсем не знала.

До сих пор.

До того момента, когда он, стоя рядом с нею и рассматривая некую бессмысленную карту, объяснил ей, почему Африка больше Гренландии.

До того момента, когда он сказал ей, что ему нравится, как она командует.

До того момента, когда он заставил ее почувствовать, что она имеет значение. Что ее мысли и убеждения кое–чего стоили.

Он сделал ее чувство полным.

Но сейчас этот мужчина находился здесь и требовал, чтобы она вышла замуж за кого–то еще. И Амелия не знала, как остановить все это. Потому что если она заговорит, если выскажет им все, что хочет, и он опять откажется от нее…

Но Томас не спрашивал ее, насколько она смогла понять. Он спрашивал мистера Одли. И мистер Одли ответил «нет».

Амелия сделала вдох и уставилась в потолок, пытаясь притвориться, что находящиеся рядом с нею двое мужчин не спорили о том, кто из них должен жениться на ней.

— Нет, я не понимаю, — продолжил мистер Одли, весьма раздраженным тоном. – Извините.

Амелия оглянулась. Было трудно отвести взгляд. Это походило на несчастный случай с каретой, кроме того, что это была ее собственная жизнь, которая рушилась у всех на глазах.

Томас смотрел на мистера Одли убийственным взглядом. А затем, он произнес:

— Полагаю, что я убью вас.

— Томас!

Крик вырвался из ее горла прежде, чем Амелия смогла остановиться, чтобы подумать. Она бросилась через комнату и схватила его за руку, чтобы удержать его.

— Вы можете украсть мою жизнь, — прорычал Томас, словно сердитый обиженный зверь, пытаясь вырвать у нее свою руку. – Вы можете украсть даже мое имя, но, клянусь Богом, вы не сделаете этого с нею.

Так вот, что это было. Томас думал, что поступает благородно. От разочарования ей хотелось заплакать. Томас ничуть не изменился. Он провел всю свою жизнь, делая только правильные вещи. Никогда ничего для себя лично. Всегда ради Уиндхема. А теперь он думал, что поступает правильно ради нее.

— У нее есть имя, — резко возразил мистер Одли. – Уиллоуби. – И, ради Бога! Она ведь, дочь графа! Она найдет себе кого–нибудь еще.

— Если вы — герцог Уиндхем, — проревел в бешенстве Томас, — вы будете соблюдать свои обязательства.

— Если я — герцог Уиндхем, то тогда вы не можете указывать мне, что мне следует делать.

— Амелия, — с убийственным спокойствием произнес Томас, — отпустите мою руку.