— Почему вы зовете друг друга братьями, ведь тот же Дизель совершенно на те…

— Так, стоять! Ты где это Дизеля успела увидеть? — мигом напрягся я. Дизель и моя Али — вот даже рядом их упоминать не стоит.

— Так сегодня же, когда твои вещи привозили, а Саваж на нас с Мари рассердился. Он немного грубоватый, должна я тебе сказать, хотя в итоге мы не в претензии, потом-то мы поняли, что он за нас переживал и за вас всех. Эти бородатые — вот кто по-настоящему гадкие пугающие личности — назвали нас с Мари продажными женщинами, а один топтался на ее капоте и фару разбил… — Она все тарахтела, не отрываясь от процесса готовки, а у меня затылок взмок и сердце забахало.

Сорвавшись с табурета, я ломанулся в прихожую, где должны были валяться мои джинсы с телефоном. Батарея сдохла, но зарядка Али, торчавшая тут же в розетке, подошла. Три пропущенных от Фино, столько же от Ноа и с десяток от Дизеля, зато вот от засранца Саважа ни одного.

— Ну? — буркнул, стоило одному из игроманов ответить. — Насколько все хреново?

— Можем считать себя официально на военном положении со Скорпами, — поведал он сразу главное. — И тут это… твоя пропажа приезжала с еще одной су… подружкой. Вещи привезла, Саваж наехал на них в своей обычной манере «у*бывайте отсюда на х*й, озабоченные богатые стервы», но тут как раз Скорпы подвалили, слово за слово, короче, телки драпали не оглядываясь, и, скорее всего, для тебя уже точно без шансов…

— Я сейчас у Али.

— У кого? А, ну ясно. И че, она тебя еще не поперла?

— Я в одном хреновом полотенце, а она готовит мне жрачку, — не скрывая торжества, хвастанул я.

— А этот… муж ее где?

— Не здесь. И не будет.

— В смысле — сегодня?

— В смысле — никогда. — Ноа засопел, сто пудов намереваясь толкнуть какую-нибудь отрезвляющую и усаживающую меня на жопу речь, но я не дал ему возможности. — Я вам сегодня нужен?

— Да не особо, все же пока разрулилось. Развлекайся, но не обольщайся, что это на… — Я отключился, не собираясь слушать этого кайфоломщика.

— Уходишь? — Принцесса появилась в дверном проеме с деревянной лопаткой в руке.

Она как-то очень нервно переминалась с одной босой ступни на другую и тревожно всматривалась в лицо.

— Да как же! — фыркнул я. — Надеешься, что кормить меня не придется?

— Вовсе нет. Просто я в курсе, что бываю раздражающей, и ты выглядел сердитым. Это из-за нашего с Мари визита? О, кстати, знаешь, мне тут почудилось, что этому вашему суровому Саважу приглянулась Мари. — Я моргнул изумленно, осознавая, что мне не показалось раньше — моя принцесса обладала своеобразной привычкой моментально перескакивать с одной темы на другую. — Он, конечно, всячески демонстрировал нам неуместность и несвоевременность нашего визита, но так смотрел на нее и прикасался по-особенному. Я такие вещи всегда замечаю, люди часто в касаниях, особенно неосознанных, способны говорить больше и честнее, нежели любыми словами, а иногда и вовсе то, что вслух никогда не произнесут. Но Мари утверждает, что я по большей части все же идеализирую и романтизирую…

— Принцесса, у тебя ничего не сгорит? — Ее роскошные губы превратились в идеальную «О», и она метнулась обратно на кухню. — А этой твоей Мари скажи, что ни хера она не понимает! Тоже мне критиканша!

— Нет, ты что, она не критикует! Она замечательная и просто защищает меня всегда, когда надо и когда не надо, и к тому же все, что она говорит, — правда.

Да много она понимает, Мари эта!

— Надо мне с ней как-то познакомиться, — пробурчал я ревниво. Сообщу как раз этой… подруге, что вакансия защитника принцессы закрыта отныне.

— Ну как? — с любопытством заглянула мне в глаза Али, как только я сунул в рот первую партию ее стряпни.

— Пахнет супер, — заверил я ее, стараясь не морщиться, разжевывая эти мелкие хернюшки — мидии. — Очень вкусно!

На самом деле, я был парнем гамбургеров, жареной картошки и дешевой китайской жратвы в картонных коробках, но эта фигня тоже была вполне съедобна. А еще более съедобной ее делало то, как восхищенно принцесса наблюдала за тем, как я закидываюсь едой.

— Ты так быстро ешь, словно кто-то может прийти и отнять у тебя все, — улыбнулась она. — И у тебя просто потрясающе красивый рот.

Я чуть не закашлялся, одновременно смущаясь и кайфуя от этого ее высказывания.

— Детка, когда ты живешь вместе с толпой вечно голодных мужиков, то нужно уметь не только есть со скоростью света, но и быть готовым вырвать себе пайку у этих наглых задниц с боем и отстоять ее потом, — пояснил я, в минуты прикончив содержимое своей тарелки, и, протянув руку через стол, погладил губы Али. — А для того чтобы описать, каким я вижу твой рот, у меня нет пристойных слов. Придется над этим поработать. Ну или можно заимствовать чужое, уж раз я так косноязычен сам по себе.

«Ее глаза на звезды не похожи,

Нельзя уста кораллами назвать,

Не белоснежна плеч открытых кожа,

И черной проволокой вьется прядь.

С дамасской розой, алой или белой,

Нельзя сравнить оттенок этих щек.

А тело пахнет так, как пахнет тело,

Не как фиалки нежный лепесток.

Ты не найдешь в ней совершенных линий,

Особенного света на челе.

Не знаю я, как шествуют богини,

Но милая ступает по земле.

И все ж она уступит тем едва ли,

Кого в сравненьях пышных оболгали».

(Уильям Шекспир, сонет 130, перевод С. Маршака — прим. Авторов)

Пораженно распахнув глаза, Али машинально ухватила с вилки первую макаронину и тут же скривилась и испуганно охнула.

— Господи, я совсем не посолила! Почему ты мне не сказал? Это же невозможно есть! И откуда ты знаешь Шекспира? Господи, ты правда прочитал мне 130-й сонет Шекспира?

Глава 12

Шекспир!

Татуировки, криминальный район, монстробайки, грубая речь и… сонеты Шекспира!

Будто прочитав мои суматошные мысли, Рик ухмыльнулся:

— А что? Не вяжется такой простой парень и Шекспир?

— Ну, не то чтобы совсем не вяжется, но ты до этого никак не дал понять, что… — как закончить мысль, не обидев Мангуста, я не знала. Растерялась.

И правда, Алеена, с каких пор ты стала таким же снобом, как твой бывший муж? Разве возраст, социальный статус, цвет кожи или наличие официального диплома имеют какие-то преференции перед жаждой знаний, добрым сердцем и золотыми руками?

— Прости, прости. Я не хотела тебя обидеть, честно-честно, — я быстро закивала головой, будто пытаясь скоростью мельтешения убедить Мангуста в искренности своих слов.

— Эй, принцесса! Какие обиды? Мы сами до сих пор удивляемся тому, что ма Линде удалось хоть что-то вколотить в наши тупые башки. А Шекспира она всегда любила больше всех. Да и сейчас предпочитает почитать томик с его пьесами вместо очередного модного шоу по телевизору. Она же у нас училка. Она нам наизусть столько читала вечерами — вместо комиксов и глупых сказок. Так мы и привыкли к Шекспиру, Бернсу, Киплингу, Байрону. Ты любого из братьев спроси — у нас эти стишки от зубов до сих пор отскакивают. Очень помогает, знаешь ли, в общении с су… Ну, помогает по жизни здорово, в общем. — Рик как будто немного смутился, даже вроде покраснел и машинально ткнул вилкой в уже пустую тарелку.

Боги! Он все съел! Все. До последней полосочки пасты. При том, что мои феттучини оказались просто ужасными! И как досадно, что именно первая попытка накормить Рика из-за вечной рассеянности обернулась таким вот провалом. Уж не знаю почему, но мне стало до невозможности обидно и стыдно, ведь он проглотил все без единого слова возмущения. Хвалил даже и, естественно, врал. Внутри тут же возник душный дискомфорт от этого, и настроение испортилось еще больше. Я поднялась, чтобы выкинуть еду в мусорку, но парень, издав невнятный вопль, выхватил тарелку у меня из рук.

— С ума сошла? Выкидывать готовую домашнюю еду! Это же, мать его, кощунство! — возмутился он, начав уминать и мою порцию. — Подумаешь, соли маловато. Да парни бы ноги тебе целовали и за такое!

Неловкость момента выросла до размеров комнаты, плеснув горячим мне на щеки, и я ляпнула то, что тут же захотела взять обратно:

— Вам всем случалось голодать? С вами плохо обращались?

Мангуст сразу выпрямился, прекращая жевать, и положил вилку. Он нахмурился, и пару секунд мне чудилось, что он борется с желанием сказать мне нечто грубое. В смысле, по-настоящему грубое, а не просто в своей обычной восхитительно-нецензурной манере, и я уже начала бормотать извинения, комкая салфетку, одолеваемая ощущением нарастания чего-то катастрофического прямо, чего не случалось со мной уже очень давно.

— Принцесса, открою тебе секрет: мужики всегда хотят жрать, и с их трудным детством это может быть никак не связано. — От совсем не сердитого тона Рика я вздохнула с облегчением. — Но да, до того, как мы все попали к Вестонам, житуха случалась у меня с братанами несладкая.

Он невозмутимо вернулся к уничтожению остатков ужина.

— Вот поэтому вы зовете друг друга братьями? Потому что жили в одной приемной семье?

Любопытство мгновенно вытеснило остатки негативных эмоций, и мое воображение сразу стало рисовать, как мог выглядеть юный Рик. Выходил долговязый, но широкоплечий смуглый подросток, почему-то с волнистыми волосами до плеч и лукавым блеском в его необычайных темных глазах.

— Ага. И это были охерительно замечательные годы, должен я тебе сказать. Настолько хорошие, что мы с парнями подумали и решили, что жить и дальше вместе и поднимать общий бизнес — крутая идея. Ма Линда — самый заботливый, добрый и умный человек, какого я встречал за свою жизнь, па Джек — офигенный чувак, бывший байкер, причем из однопроцентников (однопроцентники — байкеры-бандиты, по сути, отвергающие любые законы — прим. Авторов), знает все дерьмо жизни на своем опыте и научил нас стольким вещам, говоря с нами на том самом языке, что один только и был понятен вот таким зверенышам, потому что сам когда-то был таким. А еще они оба наделены просто безграничным терпением, если смогли вбить в наши пустые башки хоть каплю мозгов, которых хватает на то, чтобы не связываться криминалом.

Улыбка Рика стала расслабленно-теплой, и он, подхватив со стола и свою, и мою тарелки взялся их мыть.

— А было им с нами ой как нелегко, потому как мы успели превратиться в мелких злющих засранцев, способных цапнуть кормящую руку. И кусали, случалось. Так что им реально должно быть уготовано местечко в раю за то, что они нас превратили в подобие нормальных людей. Поначалу они ходили в школу по вызовам как на хренову работу. — Рик хитро прищурился, рассматривая меня, с интересом внимавшую ему. — Эх, хотел бы я взглянуть на тебя в старших классах. Небось, была звездой школы и встречалась с самым крутым спортсменом, пока все его дружки втайне мечтали оттяпать такую девчонку себе?

— Хм… вообще-то, нет. — Я по привычке прикусила нижнюю губу, не слишком обрадованная сменой направления нашего разговора в мою сторону. — Я не ходила в школу.

— Совсем? — изумился Мангуст.

— Месяц, когда была еще мала, а потом осталась на домашнем обучении. — Вскочив, я выхватила у него тарелку, взявшись натирать ту полотенцем.

— А, ясно. Личные учителя, частные уроки и все такое? Твои родители не хотели, чтобы рядом с тобой ошивался не пойми кто в школе? Ну вроде таких раздолбаев, как мы с братьями?

Официальная версия именно так и звучала. Девочку состоятельной южной семьи с огромным поместьем на отшибе оберегали от близкого общения с ребятами непрестижных районов нашего маленького городка, где, к сожалению, было лишь одно учебное заведение для всех.

— Я… У меня в детстве были большие проблемы с поддержанием внимания, — почти шепотом неожиданно для себя самой призналась я ему в том, о чем не говорила даже Томасу за все годы вместе. Считал бы он меня такой же безупречной, узнав, что наш семейный доктор почти прилепил мне когда-то невеселый диагноз, по сути объявив слабоумной?

А что обо мне подумает Рик?

— Проблемы? — прищурился парень, опять немного хмурясь.

С чего это меня дернуло вывалить на него этот аспект моей биографии? Это ведь ужасно нетактично с моей стороны, вообще-то. Когда тебе кто-то неожиданно сообщает нечто подобное, то это автоматически требует какой-то реакции, чаще всего сочувствия, понимания, хотя бы из чистой вежливости. Вроде определенного рода принуждение к переживанию ненужных тебе чувств к практически чужому человеку, насилие, что скорее может оттолкнуть, нежели побудит к кому-то проникнуться. Но для меня это давно лишь обстоятельство из прошлого, не нуждающееся в чьем-то сожалении или оценке. Так что говорить об этом Мангусту вообще не было ни единой разумной причины.