В четверть одиннадцатого я вошел в свой дом. Дэна не было. Пройдя прямиком на кухню, я обнаружил на холодильнике записку. Из нее явствовало, что Дэн отправился пропустить стаканчик с некой Натали. Налив себе пол-литровую кружку «Рибены»[7], я достал буханку хлеба. Наступило время делать тосты.

Я очень люблю тосты. Честное слово. Я вообще считаю, что тосты — это лучшая еда на свете. Берете простой кусок белого хлеба (ни в коем случае не черного), опускаете в тостер (Что это? Да это же тостер! А что он делает? Он делает тосты!), и через пару минут у вас в руках полноценная еда. Вы можете водрузить поверх тоста практически все, что найдется в вашем холодильнике, и результат всегда будет отменным. «Да и вообще, — подумал я, наблюдая за двумя подпрыгнувшими ломтиками, — в тостах гораздо больше смысла, чем в шоколадках».

Я вошел в комнату с тремя горячими тостами на тарелке, опасаясь испортить свое хрустящее лакомство, слишком остудив его. Нажав кнопку автоответчика, я обнаружил только одно сообщение, оставленное моей матерью. Она распространялась по поводу своей нелюбви к автоответчикам вообще и к нашему в частности, и кроме того, она понятия не имела, кто такой Роберт де Ниро. Озадаченный ее словами, я прослушал исходящий текст и, понятное дело, услышал голос Дэна, повествующий о том, что «вы попали к Роберту де Ниро», и предлагающий оставить сообщение после сигнала.

Взглянув на часы, я задумался, не поздно ли ей перезванивать. Решил, что поздно, но мне вдруг стало так жаль себя из-за истории с Мэл, что я решил позвонить маме.

— Мам, это я. Не разбудил?

— Нет-нет. Я слушала радио. Как у тебя дела, Бен? — Мама оставалась единственным человеком на свете, называвшим меня Беном. — Ты в порядке?

— Да, мам, всё отлично, — соврал я. — Ты же меня знаешь.

— Голос у тебя не очень радостный.

— Мам, все хорошо, честное слово.

Приятно, когда на тебя так ворчат. Это означает, что будь ты хоть осужденным маньяком, порнобароном или законченным наркоманом, тебя все равно беззаветно любят.

Мы начали болтать о том о сем. С тех пор как она ушла на пенсию с должности разносчика блюд в женской школе Св. Мэри[8] в Лидсе, она много времени проводила в обществе моей сумасшедшей тетушки Маргарет. После смерти мужа тетушка решила взглянуть на жизнь по-новому и начала путешествовать по миру, таская за собой мою маму в места типа Корфу или Ибицы. Теперь на очереди у них был остров Лесбос, описанный моей тетушкой как остров, «на котором живут леди, любящие друг друга». Что именно мама и тетя собирались там изучать, оставалось для меня загадкой, но их любопытство было возбуждено настолько, что они забронировали места в гостинице на две недели в мае.

— Вы отлично проведете там время, — уверил я ее. — Тебе нужен отдых.

— Кому действительно нужен отдых, так это вам с Мэл, — сурово ответила она. — Вы оба слишком много работаете. Вам бы надо научиться расслабляться и получать удовольствие, а не то вы скоро превратитесь в тех лондонских зануд, которые ничего кроме работы не видят. Поезжай вместе с Мэл в отпуск, Бен. Это приказ.

Мама считала, что Мэл — лучшее событие в моей жизни, и частенько напоминала мне об этом. Месяцев через пять после того, как мы с Мэл начали встречаться, я их познакомил, и они так быстро нашли общий язык, что я чуть ли не ревновать начал. Они как-то сразу спелись. В общем-то, меня это не беспокоило, но иногда у меня возникало такое чувство, будто у меня ширинка расстегнута, а они, хотя и видят это, мне об этом не говорят.

— Кажется, мы теперь не скоро поедем в отпуск, — сказал я.

— Почему? — спросила мама. — Если дело в деньгах, то я с удовольствием добавлю сколько надо.

— Нет, мам, дело не в деньгах, — начал я.

Мне вдруг захотелось сделать то, чего я не делал со школьных времен, когда боялся провалить контрольную из двадцати вопросов по норвежской кожевенной промышленности, — мне захотелось поделиться своими проблемами с мамой. Не просто проблемами — одной проблемой.

— Мэл хочет, чтобы мы поженились, — удивляясь самому себе, произнес я. — Она только что сделала мне предложение и этим застала меня врасплох.

— Это же замечательно! — воскликнула мама. — Мэл чудесная девушка. Я всегда говорила, что она предназначена для тебя. Честно говоря, просто удивительно, что вам потребовалось так много времени, чтобы это понять.

— Мама, ничего еще не решено, — уныло сказал я. — Я не уверен, что хочу жениться. Ты, конечно, права, Мэл потрясающая женщина, но мне всего лишь двадцать восемь. Я не уверен, что готов ко всему этому… ну, ты понимаешь… к женитьбе и прочему.

— Не говори глупостей, — заявила мама непререкаемым материнским тоном. — Ко всему ты готов. Ты любишь ее, она любит тебя. Вы вместе уже четыре года. Что тебе еще нужно?

Я призадумался. Хороший вопрос.

Что еще мне нужно?

— Понятия не имею, — ответил я после некоторых раздумий. — Я сам не знаю.

Мама больше не хотела говорить ни на какие другие темы, видимо надеясь, что рано или поздно я сдамся. Наверно, все-таки не стоило посвящать ее в детали моей личной жизни. Дав ей возможность повыговаривать мне еще минут пять, я заявил, что должен идти. После ее вполне миролюбивых слов о том, что она, дескать, «не пытается организовать мою жизнь, а всего лишь желает мне счастья», мы попрощались.

Положив трубку, я взялся за тост. Он к этому времени остыл и размяк. Пока я его жевал, я задумался о маме. Вероятно, она была самой оптимистичной матерью на свете. И как можно оставаться такой жизнерадостной после всего, что с ней случилось в жизни?

Я никогда не видел своего отца. Он бросил нас, когда мне было шесть месяцев, а Верни два с половиной года. Пять лет спустя он с матерью развелся. Мама редко заговаривала на эту тему, а мы с Верни не спрашивали, так как понимали, что только расстроим ее. Единственное, что мне удалось разузнать за двадцать восемь лет, это то, что они с самого начала не очень ладили и что он оставил маму спустя два года и десять месяцев после свадьбы.

Кто, как не моя мама, должна была понимать, какой глупостью является институт брака, но нет — все выходило наоборот. Ни у кого не было такой страстной и твердой веры в брак, как у моей матери. Когда четыре года назад Верни вышла замуж за своего давнего возлюбленного Чарли, мама была по-настоящему счастлива. Мне оставалось недоумевать. Мой отец обещал быть с ней «в бедности и богатстве, заботиться о ней в болезни и здравии» и тем не менее смылся, оставив ее одну с двумя детьми и без денег. А она по-прежнему свято верила в то, что два человека могут любить друг друга до конца жизни. Вот что я называю верой.

Гадание на «Cosmopolitan»

«Привет, Мэл. Это я, Даффи. Я вчера оставил сообщение на твоем автоответчике. И за день до этого тоже. И за день до того дня. И еще за день. И еще. Я просто пытаюсь сказать, что прошу прощения. И что я глупец, но ты и без меня это знаешь. Пока».


Сегодня вторник, и я не видел Мэл уже пять дней. Она отказывалась признавать мое существование посредством всех доступных методов связи: через телефон/факс/мобильный телефон/почтового голубя/e-mail/дверной звонок. На работе я занимался только тем, что слонялся с унылой физиономией по офису. Думать я ни о чем не мог и через каждые полчаса удрученно отпрашивался в туалет. Если добавить к этому постоянные перекуры и перерыв на обед, получалось, что моя работа свелась к нулю. Не то чтобы это кто-нибудь заметил, но все же. У меня была временная работа в ДАБ'е, статистической компании. Три года я заносил какую-то информацию в базу данных. Признаться, для временной работы срок великоват, но по каким-то неизвестным мне причинам отделу кадров ДАБ'а было выгоднее держать меня на временном контракте с возможностью в любой момент уволить, нежели нанять на постоянную работу. Меня такая ситуация вполне устраивала, так как, в свою очередь, давала возможность послать куда подальше весь этот идиотизм в ту самую секунду, как только мое комедианство стало бы приносить достойный заработок. Вот он, пример идеального симбиоза.

Оставив очередное сообщение на домашнем автоответчике Мэл, я решил, что пришло время взглянуть на Предложение с другого бока. Проскользнув незамеченным мимо сидящей в приемной Бриджет (женщины, считавшей своим долгом доносить о всех временщиках нашему руководству), я пробрался к лифту и спустился в самый подвал. Там располагался магазинчик с газетами, жевательными резинками и бутербродами. Ослепленный резким светом ламп дневного света, я уставился на длинные ряды дамских глянцевых журналов. На их обложках были изображены отполированные до блеска женщины немыслимой красоты.

Мэл читала эти журналы с благоговением. Она находила в них ответы на любые вопросы, у меня же они вызывали одно недоумение. Мэл понимала эти журналы, а они понимали ее. «Мне надоело находиться по ту сторону баррикад, — думал я, изучая полки. — Я хочу наконец разобраться, что происходит с моей девушкой».

Выбрав «New Woman», я пробежал глазами по заголовкам, а затем выбрал «19», «Company» и еще целую кипу похожих журналов. Получив двадцать девять пенсов сдачи с двадцатифунтовой купюры, я отправился назад. Прошмыгнув мимо нашего Постового (Бриджет, к счастью, была занята обсуждением по телефону вчерашней серии «Улицы коронаций»[9] и не обратила на меня внимания), я вернулся на свое рабочее место и спрятал журналы в нижнем ящике стола, в котором обычно храню бутерброды, резинки и коллекцию стэплеров.

Как только горизонт освободился от начальства, я вытащил первый журнал, оказавшийся «Cosmopolitan», и начал приводить свой план в исполнение. Уперев язык в щеку, я уверил себя, что смогу найти ответы на все интересующие меня вопросы, как если бы этот журнал был кофейной гущей, на которой можно погадать.

Еще раз оглядевшись, нет ли подслушивающих и подсматривающих, я закрыл глаза, распростер руки над журналом (и его бесплатным астрологическим приложением) и зловещим голосом произнес: «О, великий Cosmopolitan! Твоими устами глаголят все женщины мира. Ответь же на мои вопросы:


1) Почему, спустя четыре года, Мэл вдруг захотела выйти замуж?

2) Почему Мэл настаивает на обсуждении такого рода вопросов во время моих любимых телепередач?

3) Какой длины юбки будут носить в этом сезоне?».


Тут я не удержался и явственно захихикал. Моя коллега Элен (шотландка), сидевшая за соседним столом, вздрогнула и уставилась на меня с изумлением. Похоже, она решила, что я сошел с ума, и, пожалуй, была не так уж далека от истины.

— Что ты там делаешь? — спросила она, выглядывая из-за компьютера.

— «Cosmopolitan» — это моя кофейная гуща, — с каменным лицом ответил я. — Я спрашиваю его про женщин.

— А, тогда понятно, — заявила Элен, привыкшая не задавать вопросов по поводу моего ненормального поведения. — Когда закончишь, дашь почитать?

— Конечно, — сказал я. — Через пару минут.

«Пара минут» превратилась в полтора часа. К тому времени, когда я просмотрел все журналы, рабочий день закончился. Я сложил их аккуратной стопкой у Элен на столе и отправился домой. Нечего и говорить: ответы на первый и второй вопросы я не нашел, а что касается третьего, то ничего ценного по поводу юбок я тоже не узнал.


Не получив ни одного стоящего совета от женских журналов, я решил прислушаться к сестринской мудрости. Верни была на два с лишним года меня старше и в нашей семье всегда верховодила. При одном родителе она быстро взвалила на себя роль главы семейства.

С годами мало что изменилось. За последние двадцать лет Верни перестала воздействовать на меня физическим способом, но ее острый язычок так и не угомонился. Что касается ее мужа Чарли, то он был довольно миролюбивым парнем, и вместе они дополняли друг друга, как Инь и Ян, образуя едва ли не идеальную пару. На самом деле Чарли был классным парнем. Я завидовал его спокойствию и бесхитростной мудрости. Ему нравились те же простые вещи, что и мне: любовь хорошей женщины, разговоры ни о чем за кружкой пива и футбол. Поэтому неудивительно, что стоило им с Верни переехать из Дерби в Лондон и поселиться в огромном доме по соседству с нами, как Чарли стал нашим с Дэном лучшим другом, собутыльником и вообще третьим мушкетером.

— Что случилось? — спросила Верни, едва открыв дверь. — Ты выглядишь таким несчастным.

— Черт его знает, — ответил я, глядя, как пар из моего рта поднимается к ночному небу. — Я думаю, это прозвучит довольно странно, но я сам не понимаю, что именно не так.

— Заходи, — сказала она, и мы вместе прошли на кухню.

Она налила себе чашку чая, а мне протянула стакан со льдом и банку «Лилта»[10].

Мы перешли в гостиную, и, пока Верни пересказывала во всех подробностях события своего рабочего дня (она работает системным аналитиком в большой компьютерной компании в Сити), я посасывал лед и размышлял о том, чем сейчас может заниматься Мэл. Вскоре Верни поняла, что я ее не слушаю.