Майк Гейл - Мистер Обязательность

Я еще раз глубоко вздохнул.

— Ну хорошо, Джули, — проговорил я, подвигаясь ближе.

На этом свете есть лишь один человек, ради которого я был готов проделать то, что собирался. Это была Мэл.

— Если ты хочешь, чтобы я тебя умолял, я так и поступлю.

С этими словами я опустился перед ней на колени, сложил молитвенно руки и закричал изо всех сил:

— Умоляю тебя!

Первым делом Джули оглянулась, чтобы удостовериться, что за нами никто не наблюдает (все соседи спали), затем она посмотрела на меня, чтобы понять, в своем ли я уме (и идиоту ясно, что не в своем), а уже потом с откровенным удовольствием прокричала в ответ:

— Нет!

— Прошу тебя!

— Нет!

— Ну пожалуйста!!!

Ситуация накалялась. Весь вопрос был в том, у кого нервы сдадут первыми. И тут Джули отступила назад в квартиру и хлопнула дверью перед самым моим носом.

Я решил не сдаваться и продолжал орать благим матом:

— Джули! Я знаю, ты все еще стоишь за дверью. Я же никуда не уйду до тех пор, пока ты не согласишься выслушать меня. И буду орать во все горло до тех пор, пока не перебужу всех соседей. Мне абсолютно наплевать на то, что ты вызовешь полицию. Правда-правда. Мне теперь на все наплевать. Так что выбор за тобой: либо ты впустишь меня и выслушаешь, либо тебе придется вызвать полицию, тем самым дав возможность всем своим соседям посплетничать о тебе вволю. Так что ты выбираешь?

Вслед за этим наступило молчание, во время которого я размышлял над тем, насколько фигово мне будет в обезьяннике. В принципе там должно быть не так уж страшно. Вот только шнурки из моих кроссовок они обязательно вытащат, а я столько времени потратил, зашнуровывая их. К тому моменту, когда Джули открыла дверь, я уже решил про себя, что сдам кроссовки дежурному охраннику прежде, чем они заставят меня их расшнуровывать.

— Ладно, входи, — устало проговорила она. — У тебя есть ровно пять минут, а потом убирайся отсюда.

Следуя за ней, я вошел в гостиную. Чего-то в комнате не доставало. Мебели стало меньше, что ли? «Чертовы минималисты», — думал я про себя.

Джули села на диван и протерла глаза. Я впервые видел ее непричесанной и без косметики. Удивительно было то, что, хотя она и похожа была, как никогда, на ожившего мертвеца, в чертах ее лица я впервые увидел некоторую человечность.

Я зачем-то решил ей польстить:

— Ты отлично выглядишь!

— Я выгляжу черт знает как, — рявкнула она в ответ. — Впрочем, именно так выглядят те, кого разбудили в восемь утра в воскресенье. Так что не надо сидеть тут и лясы точить, пытаясь мне польстить. Говори, что тебе надо, и проваливай.

— Хорошо, буду говорить начистоту. Я пытался подмазаться к тебе лишь для того, чтобы ты согласилась выполнить одну мою просьбу. Я прекрасно понимаю, что тебе совершенно незачем соглашаться, но у меня нет другого выхода. Ты единственная, кто может мне помочь. Честно говоря, мне не очень хочется рыдать и валяться в твоих ногах, но я именно так и поступлю, если не будет другого выхода.

— Что тебе нужно?

Я подробно описал отводившуюся ей роль в Плане, хотя про сам План рассказал далеко не все. Она внимательно слушала, не перебивая. Когда я закончил, она какое-то время сидела неподвижно и только потом начала свою отповедь:

— Во-первых, — заявила Джули, — сама по себе эта затея просто идиотская. Во-вторых, ничто на свете не убедит Мэл провести остаток дней своих в компании с тобой. А в-третьих… нет и все тут. Хочу, чтобы ты понял раз и навсегда: НЕТ! Ни сейчас, ни потом. Дай-ка я объясню тебе все более доходчиво, господин мой Даффи. Ты превратил жизнь моей лучшей подруги в ад кромешный. Ведь это не ты приводил ее в себя в тот момент, когда вы впервые расстались. И не ты смотрел, как твоя лучшая подруга возвращается к человеку, которого ты ненавидишь всем сердцем. И слезы ей вытирал тоже не ты, когда она обнаружила, что беременна. А знаешь почему? Потому что ты умеешь только гадить, а убирать за собой не желаешь.

— Джули, я и так прекрасно знаю, что именно ты обо мне думаешь. Но ведь ты не все про меня знаешь. Я не отрицаю, что в прошлом часто бывал эгоистичным идиотом, но люди меняются, и я тоже изменился.

— Это ты сейчас так говоришь, — яростно накинулась она на меня, — а что будет через полгода? Мужчины встают и уходят. Им надоедает все то, что у них уже есть, и они собирают свои манатки и сваливают.

Здесь что-то было не так. Ее речь не была похожа на обычные женские разговоры о том, какие все мужчины сволочи. Судя по всему, она говорила о чем-то конкретном.

— Я что-то тебя не понимаю, Джули. О чем это ты?

Она покачала головой.

— Ни о чем.

— Мэл сказала, что у тебя какие-то проблемы, но не сказала, какие именно. Вы что, с Марком поругались из-за его поездки в Лос-Анджелес?

— Нет.

— Тогда в чем дело? Конечно, на меня это не похоже — ну, в смысле, беспокоиться о тебе и все такое… Но все же?

— Мы разошлись, понятно? — ответила она, глядя куда-то в сторону. — Марк ушел.

Я был в шоке. Эта новость поразила меня даже больше, чем когда в восьмилетнем возрасте я узнал, что Санта Клауса не существует. По крайней мере, я тогда точно знал, что подарки получать все равно буду. Но если даже Их Величества Постоянства не смогли сохранить свою любовь, что же оставалось нам, простым смертным? Теперь понятно было, почему Мэл чувствовала себя столь неуверенно: мало ей было меня, вечно ее подводящего, но тут еще и Марк с Джули, отношения которых всегда служили для нее примером, расстались, тем самым разрушив все ее представления об идеальных парах.

— Джули, извини! Я и понятия не имел, что… Правда, прости меня.

— Ну что ж, теперь и ты знаешь. Марк ушел где-то месяц назад. Я просила Мэл не говорить тебе об этом, потому что прекрасно знала твою реакцию. Ты ведь всегда считал нас самодовольными мещанами, разве не так? Что ты там про нас говорил? А, вспомнила: «Не хочу все время подтягиваться к уровню Марка и Джули». Ну что ж, теперь-то ты доволен?

— Нет, Джули, я совершенно не «доволен». Нет ничего хорошего в том, что люди расстаются, и я никому этого не пожелаю. Мне правда очень жаль. Я могу чем-нибудь помочь?

Она лишь покачала головой.

Какое-то время мы сидели молча. Я наблюдал за Джули и вдруг понял, что мне действительно жаль ее. Сколько бы я их с Марком не высмеивал, я при этом искренне считал, что они созданы друг для друга. Мне даже стало как-то неловко за то, что я просил помощи у человека, которому самому она явно требовалась.

— Я, наверное, лучше пойду, — сказал я, вставая.

Указывая на дверь, она произнесла:

— Выход там.

Я не собирался больше ничего говорить, но, вспомнив вдруг о Мэл и о том, что я терял, я вдруг разозлился.

— К сожалению, я ничем не могу помочь вам с Марком. Если бы мог — я бы обязательно это сделал. Но разве ты не видишь, что можешь помочь нам с Мэл? Если она больше не любит меня, то я ничего не смогу с этим поделать, но если нет — у меня все еще есть шанс доказать ей, что я по-настоящему люблю ее.

— Я больше не верю в любовь, — сказала Джули, указывая мне еще раз на дверь.

— Потому, что Марк бросил тебя?

— Потому, что люди произносят пустые слова. Потому, что нет ничего постоянного в этом мире. Потому, что жизнь такая.

С этими словами она внимательно посмотрела на меня.

— Все еще может быть иначе, — ответил я, глядя ей прямо в глаза.

— По-моему, ты исчерпал свои пять минут.

— Да, видимо, исчерпал, — сказал я, выходя за дверь.

И что же мне теперь делать?

— Тебе не холодно?

— Нет, мам.

— Тебе должно быть холодно.

— Но мне не холодно.

— В этих больницах вечно сквозняки, а на тебе всего лишь рубашка.

— Но мне ведь правда не холодно.

— Ты же простудишься! Может, сбегаешь домой и наденешь свитер?

— Мам, все нормально, — повторил я, пытаясь медитировать, чтобы не сорваться. — Мне совсем не холодно.

С тех пор как Джули разбила вдребезги весь мой План, прошло уже три дня. За это время произошли три события. Первое из них приходилось на вторник, а последнее привело меня на пластиковый стул в комнате ожидания Уитингтонской больницы.

Все началось с оставленного сообщения на нашем автоответчике. Звонил Пит Бэрри, промоутер в клубе «Посмеемся». Оказывается, он поставил нас в программу, так как слышал много хорошего о нашем новом «двойном» выступлении. Если программа окажется удачной, он намеревается поставить нас в группу поддержки последнему победителю премии Перье в его шестидневном туре по стране. Все это явилось полнейшими для меня чудесами, так как, насколько мне было известно, мы с Дэном еще ни одной шутки вместе не сочинили и единственными, кто знал о создании «Комедийной пары Картера и Даффи», были сами Картер и Даффи.

Еле-еле дождавшись возвращения Дэна, я выяснил, что это все было его рук дело. По его собственному выражению, «для того, чтобы оказаться на гребне волны, надо эту самую волну нагнать». В переводе на человеческий язык это означало лишь, что Дэн запустил несколько откровенных уток, а именно:

1) что на нас вышли продюсеры Четвертого Канала с предложением написать сценарий для нового комедийного сериала под названием «Чики-Пики». Речь в нем должна была пойти о группе придурковатых тинэйджеров, которые со временем должны были превратиться в группу, уровня не меньше «U2»;

2) что мы с ним согласились (за существенную пятизначную сумму, конечно) озвучивать рекламу какого-то известного растительного масла;

3) что одно известное американское агентство настолько впечатлилось нашим с Дэном дарованием, что пригласило нас на съемки двух блокбастеров, и что мы уже слетали в Лос-Анджелес на прослушивание (удачное, естественно) и скоро начнем выступать под псевдонимом «Англичане — плохиши».

Дэн все отлично рассчитал. В том мире, в котором мы с ним трудились, такого рода истории происходили сплошь и рядом. Сегодня ты никто и звать тебя никак, а завтра ты уже даешь интервью в Голливуде. Любой из наших коллег готов был поверить в эту историю, несмотря на всю ее дикость.

— Нет, правда, я всего лишь рассказал об этом парочке наших с тобой приятелей после выступления в «Комнате Смеха» в Хаммерсмите, и назавтра все только об этом и говорили. Представляешь? Мы опять на коне!

Вторым достопамятным событием явился приезд моей мамы. Мы с Чарли поехали встречать ее на станции Юстон, и первое, что я услышал из уст дорогой родительницы, было заявление о том, что она завтра же приедет ко мне домой, чтобы посмотреть, как я живу.

Так как квартира наша выглядела хуже некуда, я заставил Дэна убираться вместе со мной до трех утра, чтобы хоть как-то привести ее в божеский вид. В процессе уборки мы обнаружили следующие признаки многолетнего неубирания квартиры: семь с половиной фунтов мелочью, скопившиеся под подушками дивана в гостиной; плесень размером с Шотландию под нашей стиральной машиной; и купленную как-то Дэном на распродаже видеокассету с «Инопланетянином»[69].

Когда мы закончили, квартиру было просто не узнать. Мама бы по достоинству оценила наши усилия, если бы не третье событие этой недели, отвлекшее ее внимание от моей обители. А именно — роды Верни.

Мама позвонила мне в 3:20 утра, чтобы сообщить, что у Верни начались схватки. Слушать ее было очень забавно, так как звонила она с мобильника Чарли (они вместе находились в этот момент в больнице), впервые в жизни воспользовавшись, по ее собственному выражению, «этими современными техническими приспособлениями». В результате добрая половина нашего разговора была посвящена тому, что мама кричала фразы типа: «Ты слышишь меня?», «Я в нужное место говорю?» и «Я все правильно делаю?». В конечном счете я сумел донести до нее, что появлюсь в больнице не раньше полудня, после чего отключился.

Проснувшись, я тут же отправился в больницу, где и пребывал уже некоторое время, отвечая на ее бесконечные вопросы по всевозможным поводам.

— Хочешь чашечку чая или кофе вон из того автомата? — спросила в очередной раз мама, показывая при этом содержимое своей сумочки. В глубине лежали десятки монет различного достоинства. Мама всегда собирала мелочь, как какой-нибудь коллекционер, считая, что надо быть всегда готовым к любой ситуации, требующей наличия монет.

— Нет, мам, не хочу, — сказал я, как всегда отказываясь от горячих напитков.

— Я хотела было выпить немного чаю, — сообщила мне мама, — но, пожалуй, воздержусь пока что.

Затем она сунула кошелек обратно в сумочку, предварительно достав из нее пачку леденцов.