— Наверное, ты права. Хочешь, пройдемся немного? Такой чудесный вечер нам дарит природа!

— Ты сам заговорил как поэт, — улыбнулась Лера.

«Да, я хотел бы стать поэтом, но мне не дано, — подумал Максим, — я так хочу найти нужные, красивые слова… А начинаю говорить и запинаюсь, как дурак…»

Он осторожно взял Леру за руку, и они вышли на Рождественский бульвар… В этот момент Максим даже не мог предположить, каким невероятным образом, начиная с этого вечера, повернется его жизнь… Не знал он также, что выяснить отношения с Лерой он не успеет. Поэтому мы не будем повторять то, что уже известно, посмотрим, что было дальше… Итак, «скорая помощь» увезла раненого Максима…


Он не знал, сколько времени пролежал в палате без сознания, перевязанный, неподвижный, а когда очнулся, очень удивился, что еще жив. «Наверное, я все-таки скоро умру», — подумал Максим и стал рисовать в воображении душещипательные картины собственных похорон, огромные зеленые глаза Леры, залитые слезами… Друзья утешают ее, а она шепчет: «Господи, как он любил меня! Какой он был смелый, сильный, благородный! Он спас мне жизнь, пожертвовав своей… Какая же я была глупая, что сразу не разглядела такого человека!»

И тут в палате появилась Лера, вполне реальная, красивая, почему-то совсем не заплаканная, положила на тумбочку фрукты.

— Привет, Макс, — сказала она. — Ты лучше выглядишь.

«Она хочет подбодрить меня, но я все равно умру, — подумал Максим, — и так будет лучше…»

— Зачем ты пришла? — прошептал он. — Ты все равно меня не любишь…

— Какие глупости ты говоришь! — произнесла она с нарочитым возмущением.

— Значит, ты меня… любишь? — слабым голосом спросил Максим.

— Конечно, — рассмеялась Лера. — Такого потрясающего парня невозможно не любить!

— Не врешь?

— Не вру… — улыбнулась Лера.

— Тогда обещай мне одну вещь…

— Какую же? — Лера внимательно посмотрела на него.

— Обещай, тогда скажу! Я ведь все равно скоро умру! Тебя это ни к чему не обяжет…

— Это шантаж, Макс! — шутливо сказала Лера.

Максим вдруг застонал и закрыл глаза.

«А если он правда умрет, потом всю жизнь меня будет мучить совесть…» — подумала Лера.

— Девушка, вам пора уходить, — нарочито строго сказала молоденькая медсестра, сдерживая затаенную ревность.

— Макс, очнись… — Лера осторожно тронула его за плечо. — Я обещаю, слышишь?

Он не шелохнулся, потом с трудом приоткрыл глаза и произнес еле слышно:

— Это правда? Ты обещаешь, о чем бы я тебя ни попросил?

«Он все слышал, — подумала Лера. — Ну и что же. А если он все-таки умрет?.. Нет, я совсем не желаю ему смерти, я хочу, чтобы он выздоровел! Он добрый, славный, он спас мне жизнь… Он всем нравится, даже эта дурочка в белом халате без ума от него! Правда, я совсем не люблю его, я люблю того, кого никогда в жизни больше не увижу, безнадежно люблю… Но какое теперь это имеет значение? Надо наконец избавиться от навязчивых воспоминаний и снова начать жить…»

— Да, я обещаю, о чем бы ты меня ни попросил, — сказала Лера, погладив его руку.

— Теперь я, может быть, выживу… — прошептал Максим слабым голосом.

Медсестра, стиснув зубы от бессильной ярости, буквально вытолкнула Леру за дверь.


В небольшом просмотровом зале собралось довольно много народу. Наташа ужасно нервничала перед показом своей курсовой. Еще бы, в первом ряду, положив ногу на ногу, сидел Красовский и оживленно болтал с Наташиным мастером курса. Чуть дальше расположились бард-роковцы, и то и дело Наташа ловила на себе нежный и печальный Ванин взгляд, от которого ей еще больше становилось не по себе. Но особенно удивляло ее отсутствие Леры… Может быть, она вообще не придет? Наверное, я была не права, пригласив подругу на этот просмотр! Ведь то, что я собиралась показать, было снято там, на практике! Вечер в ДК, в кадре сплошной Юрген, он отвечает на вопросы, поет, танцует с Лерой… Что же я наделала, какая я эгоистка! Увлеклась эффектным материалом и совсем не подумала о чувствах Леры! Правда, поначалу я хотела сделать ей сюрприз, но с тех пор все так изменилось… Сейчас она немного успокоилась, встречается с Максимом. Зачем же бередить ей душу воспоминаниями! Нет, уж лучше бы она не пришла!»

— Я хочу сказать несколько слов перед началом просмотра, — едва не заикаясь от волнения, произнесла Наташа. — Моя курсовая сделана из киноматериала, который вообще мог не увидеть свет. Отснят он был для телепередачи во время моей практики, но в передачу не вошел по соображениям цензуры. Как мне удалось вывезти эту пленку, не буду рассказывать, скажем, это производственная тайна. Я сделала еще кое-какие досъемки и попыталась смонтировать свой фильм так, как мы задумывали передачу, ну, и кое-что переосмыслив… Последнее, что считаю нужным сказать… Здесь, в зале, находится автор идеи моего фильма, и для меня очень важно будет услышать его мнение…

В зале погасили свет, и на экране появился Юрген с гитарой, потом Зигфрид, что-то записывающий в блокнот, Клаус, идущий по улице с кинокамерой, Вернер, болтающий с какой-то девушкой, наконец — Хайнц в наушниках, с магнитофоном в руках…

— Это — молодые немецкие кинематографисты… — произнес диктор. — Они впервые приехали в нашу страну, чтобы снять фильм о нас… И мы вместе с ними постараемся их глазами посмотреть на самих себя. Какие мы? Как мы выглядим со стороны?

Пасмурный день. Старый, набитый автобус медленно подъезжает к остановке… Выходят люди. Лица людей. Стоп-кадры. Женщина с авоськами, плачущий ребенок, которого тащит за руку мать, старик с палкой… Лица, лица… Клаус с кинокамерой на улице среди толпы…

В зал незаметно вошла Лера и села в заднем ряду. В этот момент на экране появился Юрген, делившийся своими впечатлениями о Советском Союзе. Он говорил по-русски о том, какая это замечательная страна, и что он обязательно приедет сюда еще, чтобы лучше узнать и понять ее.

Потом пошли кадры этой замечательной страны… Общежитие на окраине города. Грязный заводской цех… Очередь в продовольственном магазине… И снова — лица, разные — усталое, мрачное, улыбающееся, плачущее… Дальше Наташа умело использовала хронику, военную и послевоенную. Но тогда этих ребят еще не было на свете, они родились позже и не имеют к этой войне никакого отношения.

Лера неподвижно застыла, прижавшись спиной к стене. В горле застрял комок. Когда она увидела на экране Юргена рядом с собой на сцене ДК, слезы потекли сами собой. Она подумала — хорошо, что в зале темно и никто ничего не видит…

Закончился фильм на довольно оптимистичной ноте: будущее принадлежит молодежи, которая хочет мира, любви, творчества…

— Ну, начинай обсуждение, Леонид, — сказал мастер курса Красовскому, когда в зале зажгли свет. — Я так понял — ты был вдохновителем создания этого фильма.

— Не надо преувеличивать мою роль. — Красовский встал, подошел к Наташе. — А ты молодец, — сказал он, пожимая ей руку. — По-моему, очень интересная работа, есть авторская позиция, умело использован контрапункт. Честно говоря, не ожидал, что случайно брошенная мной идея разовьется в такое удачное произведение… Я привез свой фильм, но сейчас совсем не уверен, что смогу выдержать конкуренцию с молодым режиссером.

Наташа, совершенно онемев от радости, ничего уже вокруг не видела и не слышала, но Красовский вдруг заметил в зале Леру и громко сказал:

— А вот, кстати, и героиня фильма! Валерия, поделитесь своими впечатлениями!

Все посмотрели на Леру.

— Простите… Я сейчас не могу… — запинаясь, сказала она.

— Тогда сделаем перерыв? — предложил Красовский.


Наташа бросилась к подруге, с тревогой поглядела на нее.

— Знаешь, я боялась, что ты не придешь… А ты все-таки пришла! Лерка, прости, наверное, тебе не надо было смотреть…

— Почему? Отличный фильм. Очень хорошо, что я посмотрела.

— Тебе понравилось? Правда?

— Да, твой фильм мне очень понравился… И знаешь, мне надо было посмотреть на НЕГО, я все поняла… Не волнуйся за меня, теперь это уже не имеет значения. Важно другое… Максим в больнице, я только что была там, вот и опоздала…

— А что случилось?

— Его вчера чуть не убили из-за меня, он спас мне жизнь. Я все решила. Если он поправится, я выйду за него замуж.

К ним подошел Красовский и дружеским жестом обеих обнял за плечи.

— Как приятно снова оказаться в такой замечательной компании! Надеюсь, не помешал? Или у вас секреты?

Наташа ощутила внутреннюю дрожь от его прикосновения и еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть или не упасть в обморок. А Лера сразу насторожилась, напряглась, ожидая очередной колкости и ехидства, которые словно сами собой слетали с языка Красовского. Но, как ни странно, ничего подобного на этот раз не произошло.

— Нет-нет, у нас никаких секретов, — поспешно сказала Лера, выручая онемевшую подругу.

— Хотите посмотреть мой опус?

— Конечно, — заверила Лера.

— Тогда пошли в зал. К сожалению, у нас время ограничено.

Лера отметила про себя, что Красовский становится совершенно нормальным человеком, перестает вредничать только тогда, когда речь идет о его работе. Скорее всего это единственное, что действительно интересует его в жизни. Она почувствовала также в его поведении, в его голосе тщательно скрываемое волнение и подумала, что даже этот умный, проницательный, ироничный и безжалостный человек тоже уязвим, как и другие смертные. Он хорошо умеет держаться, но на самом деле очень обеспокоен тем впечатлением, которое произведет на окружающих его фильм… Мысль о том, что Красовский не лишен человеческих слабостей, почему-то вдруг успокоила Леру.

Всю эту короткую сцену наблюдали со стороны бард-роковцы, и Адик вдруг сказал:

— Думаю, мы можем сваливать. Группа поддержки не понадобилась.

— Адик, ты когда-нибудь видел такой взгляд? — задумчиво произнес Ваня.

— Что ты имеешь в виду, Серенький?

— Ни что, а кого. Она смотрит на него так… Мне почему-то трудно слова найти, я их все потерял… Я знаю только, что такой взгляд надо заслужить. И если она глядит на него так, то, значит, он заслуживает такого ее взгляда, иначе просто не может быть…

— По-моему, ты все усложняешь, — сказал Андрей.

— Не говори так! Я знаю… и хочу понять до конца. Поэтому я остаюсь посмотреть его фильм. А ты можешь идти, если хочешь…

Андрей поглядел на друга.

— Знаешь, мне тоже любопытно, пошли…

Входя в зал, они услышали голос Красовского:

— У этого фильма своя история, по-своему сложная, но довольно типичная для нашего времени. Я начал снимать его восемь лет назад. Речь идет о судьбе человека и его открытия. Пока я работал над сценарием, моего героя уволили с работы, лишили всех званий и отдали под суд. На студии мне предложили заменить тему, но я отказался, потому что такой поворот мне был особенно интересен. Мы стали работать на чистом энтузиазме, в процессе съемок распутывая историю талантливого человека, ставшего жертвой интриг, зависти и неповоротливости бюрократической системы. Мы довели работу до конца и показали начальству. Фильм, конечно, не приняли. От переделок я отказался. В итоге фильм пролежал на полке почти шесть лет. Я очень рад, что сегодня мы собрались не на официальный просмотр, и с благодарностью ко всем собравшимся в этом зале прошу начинать…


Глядя на экран, вспоминая слова Красовского, сказанные перед просмотром, Лера думала о том, что он не случайно так боролся за тему своего фильма… Слишком много было общего в судьбах автора и его героя, в их жизненной позиции. Просто одному из них повезло немного больше, он остался на свободе, даже имел возможность работать. А может быть, это не просто везение, а умение бороться, противостоять обстоятельствам несмотря ни на что? Как убедительно говорит об этом автор с экрана, и как больно видеть на экране сломленного человека, в подробностях узнавая страшную историю его жизни… Красовский, наверное, хорошо представлял, что такое может случиться и с ним, он сделал фильм о себе самом, он раскрылся в нем, показал зрителю неведомые, недоступные грани своей загадочной личности…

Когда погас экран и в зале зажгли свет, кто-то из студентов спросил:

— А почему вы у нас не преподаете?

— Вопрос на засыпку, — усмехнулся Красовский. — Что ж, придется признаться: в следующем году, если, конечно, ничего не случится, я набираю мастерскую.

— Это здорово! — произнес кто-то.

Ваня прошептал Адику:

— В Литинститут меня не взяли… Может, пойти на режиссерский?

— Ты не сможешь, — сказал Андрей, — режиссер должен быть сволочью, он должен ходить по трупам.

— А Красовский? Ты думаешь, он ходит по трупам?