Но кто-то кинжал кинул

В твою беззащитную спину…

Долгий гитарный проигрыш, вступают ударные, легким шелестом, звуки нарастают, переходя в траурный марш, и снова тихий проигрыш…

И тебя уже нет. Ты лежишь, распластавшись в грязи…

Над тобой расплывается радужной лентой бензин…

Утонули твои следы, напившись чужой беды…

Ты лежишь, захлебнувшись в крови…

Слышишь, дома поют соловьи?

И певцы, надрываясь, в эфире

Распевают о счастье и мире…

Зал замер в полной тишине. Кто-то плакал, вытирая глаза платком… Наташа сжала Лерину руку и уткнулась головой ей в плечо.

Человек в сером костюме, сидевший с ними в одном ряду, делал в блокноте какие-то пометки…

Лера во время концерта искоса наблюдала за ним. Когда песня кончилась, она встала и пошла по проходу. Проходя мимо него, она словно нечаянно оступилась, задела рукой блокнот, сбила его на пол и присела к ошарашенному наблюдателю на колени.

— Извините, ради Бога, у меня вдруг голова закружилась… — произнесла она слабым голосом.

— Вам помочь? Может быть, вызвать врача? — спросил он озабоченным голосом, придерживая Леру за талию.

— Надеюсь, я сама дойду!

Она встала, покачиваясь, двинулась дальше, по дороге незаметно подтолкнув блокнот ногой под сиденье в переднем ряду. Она понимала, что вряд ли чего-нибудь добьется таким образом, но, разыграв столь наивную сцену, она получила удовольствие от созерцания растерянной рожи наблюдателя и хотя бы отвела душу…

Часть вторая

— Андрей, сколько лет «Квадро» не выступал на сцене? — спросила ведущая.

— Шесть лет.

— Ваше последнее выступление было в ДК Горбунова в восемьдесят втором?

— Совершенно верно. Этим закончился довольно короткий период, когда нам разрешали концерты. Мы работали в основном на маленьких сценах в Домах творчества, в научно-исследовательских институтах.

— Что произошло в восемьдесят втором?

— Ты знаешь, то, что произошло тогда, имеет свою предысторию. Нас было четверо. Может быть, мы подсознательно следовали традициям «Битлз», хотя тогда об этом не думали. Возможно, это случайное совпадение. В состав «Квадро» входили трое музыкантов и один поэт.

— Наверное, я слишком рано задала вопрос о концерте в восемьдесят втором, — сказала ведущая. — Мы к этому еще вернемся, а сейчас, пожалуйста, расскажи, что такое бард-рок, потому что не все телезрители студии «Параллель» знают об этом.

— Ты права, это очень существенно. Бард-рок — это не очередное музыкальное направление, это мировоззрение, способ жизни. Мы жили в своем подпольном, или параллельном, мире как в некой особой общине, где все любили и понимали друг друга. Мы не стремились к внешнему миру, единственным способом связи с ним стали наши песни. Наше творчество было нашим личным делом, частью наших душ, мы не считали возможным превращать его в средство заработка и предпочитали разгружать машины с хлебом.

— Но вы все-таки вышли на поверхность? Как это произошло?

— К нам в дом приходили разные люди, но все были свои, чужих не звали. Наши друзья приводили своих друзей, постепенно круг расширялся. Мы не могли захлопнуть дверь перед носом кого-то, кто пришел послушать нас. Это противоречило нашему мировоззрению. В общем, один из наших гостей, ничего нам не говоря, организовал у себя в институте, как потом выяснилось, с большим трудом, наш концерт и поставил нас перед фактом буквально накануне. Мы встали на дыбы, но потом все же разум взял верх. «А почему бы не попробовать»? — вдруг сказал Вовчик, наш бас-гитарист. Его поддержал Серый, а уж это было решающим. И на другой вечер мы впервые оказались на сцене… Ощущение было такое, словно нас из подземелья вывели на поверхность, от яркого света хотелось надеть темные очки…

— Сколько выступлений было у вас в тот короткий период?

— Знаешь, я точно сейчас не помню, кажется, одиннадцать или двенадцать…

— Но ты хорошо помнишь последнее, не так ли?

— О да! Это был благотворительный концерт в память о нашем бас-гитаристе, погибшем в Афганистане. Это была первая смерть среди наших… Люди пришли на концерт с открытым сердцем, они плакали вместе с нами… Думаю, и ты это помнишь…

— Конечно, реакция зала была потрясающей. Но среди зрителей я заметила человека с блокнотом…

— Вот именно. Ну а потом нас вызвали в КГБ и потребовали объяснений. Вызывали по одному, пытались сбить с толку, ловили на мелочах. В общем, дело приняло неприятный оборот. Каждый вечер Серый заставлял нас с Гехой заниматься медитацией, чтобы мы не сорвались. Сажал на пол и рассказывал свои дивные сказки про лесных зверей, про говорящие растения, иногда даже садился за рояль и вытворял что-то невероятное. Знаешь, мы отрубались, а наутро были бодрые и свежие, с ясными головками. Может, это нас и спасло. Конечно, в этой песне, из-за которой мы оказались снова в глубоком underground, не было ничего принципиально нового. Очень простая музыка, тема бессмысленности жертв, неоправданных убийств была у классиков намного раньше. «Ах, война, что ты подлая сделала, вместо свадеб — разлуки и дым….» или — «Не верьте пехоте, когда она бравые песни поет, не верьте, не верьте, когда по садам запоют соловьи, у жизни со смертью еще не закончены счеты свои…». Но наша песня — не плагиат. Мы не отрекались от учителей, которые вовсе не знали о нашем существовании, мы шли за ними следом, но только повернули немного в сторону, особенно в плане музыки, и ушли в свою параллель. И названием «бард-рок» мы, в общем-то, декларируем свою причастность… Окуджава, Галич — они много и точно сказали о своей ненависти к войне. Потом у Высоцкого… Он вроде бы начинает с детских впечатлений, поет о героизме, а потом наступает прозрение… Они не принимают войну. По сути дела, и в нашей песне, пусть только нас не сочтут нескромными, мы всегда останемся позади и будем идти следом за теми, кого сами выбираем и признаем великими, так вот, в этой песне разговор не о какой-то конкретной войне, а о войне вообще, которую мы отрицаем как явление, как исторический мусор, уродство, мутацию в нормальном развитии. Почему бессмысленно гибнут парни, которые должны жить? Еще у Вертинского — «Кто послал их на смерть недрожащей рукой…». Но ведь не закончилось это чудовищное убийство! До того момента, пока это не коснулось нас, мы наблюдали как бы со стороны. Гадко, стыдно, больно, но не про нас это. Вдруг эта бойня врывается в нашу жизнь, безжалостно, мне и сейчас страшно сказать это — убили Вовчика! Для нас он сразу стал лучшим!

— Может быть, он где-то сейчас слышит тебя?

— Хотелось бы верить… А тогда мы плакали, я не стыжусь этого. На сцене в Горбушке у меня голос дрожал… Ну, а потом, я уже говорил, нас тащат в КГБ… Слушай, я все болтаю, а Серый и Геша молчат…

— Я еще не созрел, но я скажу потом, — улыбнулся Ваня Серов.

— А я тебе подыграю, для поднятия духа. — Геша тихонько зашелестел щетками. — Пойдет?

— Ой, по кайфу! — Адик снял очки, повертел в руках. — Кто бы мог представить, что я про всю эту эпопею буду в прямом эфире рассказывать и никто нас за это не посадит!

— Тьфу, чтобы не сглазить, — произнесла ведущая. — Продолжай, пожалуйста.

— Ну, тут начинается дипломатия, откуда что берется! Я вообще старался молчать, Геша под дурака косил, а Ванечка такие корки отмачивал — я боялся, его в психушку упекут! Я говорю — эта песня посвящается наемным солдатам в западных странах! Они — тоже не дураки. Пытаются сбить. Если концерт памяти погибшего друга, то при чем тут наемные солдаты? В общем, в угол загоняют. У нас вроде не наемная армия, мы идем на смерть из чувства патриотического долга и гибнем, говоря спасибо родине. А ведь это куда как страшнее на самом-то деле! Тогда я, конечно, не сказал этого, если честно, страшно было… Но ведь тут огромная разница — ты идешь воевать сам, по своей воле, ради денег, риска, идеи, черт знает чего, но никто не вправе послать тебя силой. А тут — нет выбора, у Вовчика не было выбора. Он, по-моему, чувствовал, что погибнет. Он не мог убивать людей. Его заставили. Я думаю даже, он сам искал смерть, чтобы не убивать других. Но это — в другой песне. А тогда просто была реакция на все это…


Всего за три месяца до появления в эфире группы «Квадро» пасмурным утром Валерия Голицына собирала в детский сад пятилетнюю дочь Сонечку. Это была мучительная процедура. Соня придавала огромное значение своему внешнему виду, перемерила подряд все платья и свитеры, долго вертелась перед зеркалом. Стоило Лере замешкаться, как ее дочь запускала руки в ящик с косметикой и успевала в считанные минуты изобразить на своем нежном личике нечто невообразимое. Делать ей замечания было очень тяжело, девочка совершенно нетерпимо относилась к любому насилию над собственной личностью. Она не просто не была похожа на свою мать, она представляла собой полную ее противоположность. В ней не было ни застенчивости, ни замкнутости, она вела себя настолько нахально и раскованно, что постоянно шокировала взрослых. В свои пять лет она откровенно интересовалась мальчиками, обсуждала с подругами свои бурные романы, ее прелестные глазки излучали скрытую сексуальность, и никакие доводы рассудка не могли заставить ее вести себя иначе.

Это был замечательный период нашей жизни, когда люди выстраивались в очередях у газетных киосков, не отрывались от экранов телевизоров, ловя каждую политическую новость, с нетерпением ждали выхода в эфир программы «Взгляд», зачитывались журналом «Огонек»… Захлебываясь потоком обрушившейся на них информации, они жили надеждой на перемены и возрождение огромной, доведенной до развала и отчаяния страны, которая все еще называлась Советским Союзом… Но в жизни Валерии Голицыной вот уже почти шесть лет ничего не менялось…

Соня стояла перед зеркалом, принимая картинные позы.

— Мама, мне нужен гимнастический купальник. У всех есть купальники, почему у меня нет?

— Соня, мы каждый день приходим в сад последними, это неприлично! — взмолилась Лера.

— Я не хочу быть чучелом! — ответила Сонечка. — Разве можно, чтобы самая красивая девочка в группе выглядела кое-как?

— Конечно, нельзя… — устало произнесла Лера. — Но если ты сейчас же не оденешься, я свяжу тебя и отнесу в сад силой, поверь, я справлюсь с этим!

Соня окинула мать выразительным взглядом, вышла в прихожую и стала медленно всовывать руки в рукава куртки… В это время в прихожую выполз, лениво потягиваясь, огромный черный кот, подошел к Соне, встал на задние лапы и потребовал взять его на руки.

— Уголек, какое же ты неразумное существо! — Сонечка наклонилась к нему, и он тут же взобрался на нее, как на дерево, и повис на плечах, словно пушистый воротник. — Ну что, мне так с тобой в детский сад идти?

— Соня! О, Боже уже девятый час! — сердито сказала Лера.

— Но мама, если я его прогоню, он обидится! А ты сама говорила, что нельзя обижать животных!

Лера вздохнула, направилась к холодильнику, достала кусок колбасы и показала коту. Тот мгновенно покинул Сонины плечи и, сохраняя чувство собственного достоинства, прошествовал в кухню.

— Теперь мы можем идти? — спросила Лера.

— Зачем? — заявила Соня. — Неужели тебе хочется выслушивать: «Как вам не стыдно! Какой вы подаете пример своим поведением!» Терпеть не могу, когда мне делают замечания! Тебе тоже попадет!

— Зато я целых восемь часов смогу заниматься своими делами!

— Конечно, это важнее, чем заниматься ребенком! Зачем было заводить ребенка?

— Чтобы было кого ругать, наказывать и драть! Что, страшно?

— Ни капельки.

Наконец, опоздав в очередной раз, они явились в детский сад, и, получив привычное замечание от воспитательницы, Лера вернулась домой…

Она села, закурила и задумалась о своей жизни… Если взглянуть со стороны, ей грех на что-нибудь жаловаться. Хороший любящий муж, очаровательная дочь, есть где и на что жить… Сумки с продуктами, кастрюли, плита — это у всех. Трудно найти работу — тоже не ей одной. Следователь по особо важным делам капитан Денисов пропадает на работе почти круглые сутки, приходит домой усталый, поест и валится спать… Может быть, он так много времени тратит не только на работу? А если у него есть другая женщина… Почему-то вдруг впервые эта мысль сейчас пришла Лере в голову, но не вызвала у нее особых эмоций. «Странно, я совсем не ревную его… Может быть, просто нет конкретного повода? Да если бы и был, дело не в нем, а во мне… Господи, как же это ужасно, когда ценишь, уважаешь человека, но не можешь его полюбить! Когда каждый раз, ложась с ним в постель, думаешь только об одном — хоть бы он уже заснул, потому что не хочется обманывать, изображать любовь, которой нет, потому что с каждым днем его прикосновения становятся все невыносимее и вызывают все большее раздражение… Конечно, я должна все это терпеть, потому что он ни в чем не виноват, он заслуживает и любви, и нежности, и ласки… Но ведь и я не виновата, что не могу полюбить насильно! В общем, живем и живем, как все… Нет, не как все! Вот Ванечка Серов взял вдруг и поступил на режиссерский в мастерскую Красовского! Успел уже диплом получить, мечтает снять фильм об истории бард-рока, так ни на ком и не женился, может, никогда не женится, потому что любит одну Наташу! А Наташа ставит фильмы, ругается со всеми на съемочной площадке и тоже не вышла ни за кого замуж, потому что все еще влюблена в Красовского… Бабушка Магда стала знаменитой прорицательницей, очереди выстраиваются к ней на прием, она уже совсем старенькая, а все-таки находит время и силы помочь и внучке, и правнучке!.. На концерты «Квадро» второй год невозможно пробиться! Отец со своим ансамблем снова ездит на гастроли за границу, в Москве почти не бывает… И если бы не Макс с его дурацким упрямством, я могла бы выступать вместе с ними… Но он спокоен только тогда, когда я готовлю обед, вылизываю дом, пытаюсь воспитывать Соню… Он приводит десятки доводов, чтобы убедить меня в своей правоте… Господи, неужели так будет всегда?.. Неужели я зачахну в этом благополучном с виду болоте, в которое погрузилась сама, по доброй воле?»