— Извините, товарищ… Значит, она вот так развернулась, машина его, и так быстро за угол, где кофтейнеры для мусора…

— А долго вы во дворе находились?

— Еще светло было…

— Хорошо. Сейчас у нас темнеть начинает около шести? Так, Петрович?

— Думаю, так…

— Вы не заметили, никто в подъезд не входил за это время?

— Да никто не входил! Он небось на чердаке упрятался! Оттудова и смотрел. — Она понизила голос. — Товарищ полномочный, я знаю, кто евтот убийца. Я его намедни видела. Он тогда на лестнице с Леонидом Аркадьевичем такой разговор завел — я, говорит, вас убью! Вы, говорит, такой-сякой, а тот ему и говорит, оставь, мол, меня, Иван, в покое! Занятой я человек. А Иван свое гнет…

Оперуполномоченный внимательно слушал рассказ активистки подъезда, то и дело записывая что-то.

— Иван, говорите? Так он назвал его?

— Да вот вам крест, сама слышала!

— А если бы увидели того Ивана, смогли бы его опознать?

— Как не опознать? Я его в телевизоре видела, когда эта передача была, про этих рокеров. Мы все передачи Леонида Аркадьевича смотрим, знаем, кто живет в нашем доме!

— В передаче, говорите? Да если это он, мы его живо возьмем!

— Я женщина простая, но если чего надо, я всегда помогу, потому что я власть уважаю, и Леонида Аркадьича уважаю, и евтого бандита поймать помогу.

— Можете описать, как он выглядел?

— Да говорю вам, его в передаче показывали! Шустрый такой, худой, ростом поменьше вас будет. Волос у его светлый.

— А когда был выстрел, и он выбежал из подъезда, вы успели его разглядеть?

— Как не успеть! Он весь в черном был, и шапка на ем черная! Но фигура точно его! Ты мне верь, сынок, зачем я напраслину наведу?

— А кто еще с вами на скамейке был, Евлампия Федоровна? — спросил участковый.

— Да все наши были, из десятой, из сорок третей фатиры, и Клавка с другого подъезду, что в магазине работает, и Глафира…

Оперативник кивнул.

— Спасибо, Евлампия Федоровна, может быть, придется побеспокоить вас еще раз…

— Милости просим…

— А сейчас прочитайте протокол и распишитесь. «С моих слов записано верно, мною прочитано…» Фамилия, имя, отчество и ваша подпись.

Евлампия Федоровна надела очки, с очень серьезным видом углубилась в чтение документа. Наконец, вздохнув, вывела под протоколом свою подпись.

— Я вам вот еще что скажу. Этот убивец, может, еще придет! Вы уж там последите, чтобы он еще на кого не напал! Заберите его скорее! — Насмотревшись всяких детективов, бабка живо представила себе, как в больницу к Красовскому проникает страшный убийца в маске. — И в больнице у Леонида Аркадьича поставьте охранника своего!

— Все сделаем, не волнуйтесь, Евлампия Федоровна!

— А самое главное, — старуха заговорщически подмигнула, — у них из-за чего все вышло? Из-за женщины!

— Правда?

— Да точно вам говорю!

— Хорошо, мы еще зайдем. Большое вам спасибо.

— Идите к нам в отделение работать, будет добавка к пенсии! — пошутил участковый.

Проводив милиционеров, бабка огляделась, накинула пальто, платок на голову и быстро вышла во двор, где уже ожидала ее вся местная команда, столпившись вокруг заветной лавочки.

— Толковая бабка, — сказал оперативник участковому по дороге в отделение.

— Думаешь, правда все?

— Да, похоже, покушение на почве ревности. Типичный случай. Надо брать парня, а там разберемся.

— Посадят его…

— Это факт. Хотя, если наймет хорошего адвоката, может отделаться условным…

— Ладно, наше дело взять, а там пусть прокуратура разбирается, раз они в это дело влезли.

— Я слышал, Денисов будет вести следствие. Он мужик толковый…

Из прокуратуры Максим, проглотив таблетку Алка-зельцер и полпачки аспирина, поехал в больницу к Красовскому, которого, говоря честно, просто терпеть не мог. И не только из ревности, он вообще считал его самовлюбленным пижоном и никогда не мог понять, почему все создают вокруг него такой ажиотаж.

Красовский лежал в картинной позе, выставив напоказ загипсованную руку. Вокруг него толпились журналисты, которым он давал интервью. Дежурная медсестра только разводила руками, но ничего сделать не могла.

— Как вы думаете, почему в вас стреляли?

— Вы думаете, что это заказное убийство?

— Вполне возможно…

— Вы кого-нибудь подозреваете?

— Разве можно подозревать государство…

— То есть, вы считаете, что у убийц были политические мотивы?

— Я не могу это утверждать…

Максим вошел в палату и быстро прекратил бурную пресс-конференцию.

— Московский уголовный розыск. Прошу всех посторонних освободить помещение!

Медсестра облегченно вздохнула, с благодарностью посмотрела на Максима. Он, в свою очередь, отметил про себя, что она хорошенькая и формы под белым халатиком просматриваются что надо.

В беседе с Максимом Красовский не сказал ничего нового. Да, на него напал кто-то в подъезде, человек этот, видимо, наемный убийца. Он был в маске, к тому же в подъезде так темно, что разглядеть что-либо невозможно. Сам он считает, что это покушение с политической подоплекой, вызванное его последней передачей. Вероятно, кому-то не нравится его метод срывания масок и постановка на телеэкране слишком острых вопросов. Конкретно он не подозревает никого, надеется, что в этом разберется следствие.

Максим во время разговора мысленно представил Красовского в постели рядом со своей женой, и ему вдруг стало смешно. Нет, этот старый пижон с впалой грудью и наметившимся животиком не мог быть для него опасным соперником! Странно, что они все нашли в нем! Правда, чем-то отдаленно, слегка он напоминал лицом и манерами Клинта Иствуда, но это было слишком отдаленное сходство. Еще Максим подумал, что находится сейчас в гораздо более выгодном положении, чем этот стареющий Казанова. Максим прекрасно знает, кто он такой, и многое знает о нем, а тот даже представления не имеет, кто ведет расследование! Фамилия Денисов, видимо, ни о чем ему не говорит, иначе он обязательно отреагировал бы… «Хорошенький будет сюрприз для него, когда он узнает, что я муж Валерии! Ведь он никогда в жизни меня не видел, да и по телефону слышал всего несколько раз! Раз не опознал по голосу, пусть и дальше находится в неведении. Мы его еще удивим, мы еще посмеемся!»

На следующее утро Максим, почти окончательно отрезвевший, приехал в районное отделение милиции, где уже завели дело, с которым ему предстояло ознакомиться.

Войдя в помещение, Максим за решеткой в КПЗ вдруг увидел Ваню Серова, понуро сидевшего на лавке. Никак не связывая появление Вани с делом о покушении на Красовского, Максим удивленно спросил:

— Ванька? Ты как сюда попал?

— Меня арестовали, — печально ответил Ваня.

— Что за хренобень еще? За что?

— Он у нас подозреваемый номер один по делу Красовского! — произнес дежурный.

— Что? — заорал Максим. — Да вы что, совсем сдурели все?! Немедленно освободите его!

— Не имеем права, капитан.

— Какого хрена! Ладно, Ванька, мы с тобой разберемся. Ты пока тут сиди и не высовывайся, а я пойду читать это гребаное дело.

Прошло всего два дня, но писанины набралось уже на полдня чтения. Проклиная советский бюрократизм, Максим дотошно перечитывал показания старухи-пенсионерки, потом других соседок. Читал и не верил своим глазам.

— Оперативно работаете, ребята, — похвалил он местных ментов. — Тащите сюда подозреваемого!

Когда привели Ваню, Максим попросил оставить их наедине. Местные, слегка обидевшись, удалились из помещения.

— Ванька, что за шизня? Ты что, правда стрелял в него? — озабоченно спросил Максим.

— Нет, Макс, я не стрелял. У меня и пушка была не настоящая.

— Блефовал, значит? На понт брал?

— Ну, вроде так. Знаешь, я правда хотел его убить, но в честном поединке. Теперь я понимаю, как глупо я выглядел. Он смеялся надо мной, будто я глупый младенец… Жаль, что его и вправду не застрелили… — задумчиво произнес Ваня.

— Слушай, может, и мне жаль, но ты забудь, навсегда выкинь из головы, что мне сейчас сказал!

— Я и им говорил…

— Совсем рехнулся, мать твою?! Такие ребята не шутят!

— Знаю, — тихо сказал Ваня.

— Так на кой хрен ты сам себя закапываешь?

— Не знаю, Макс… Может, я просто врать не умею, говорю, что думаю, вот и все. Я не смог защитить ее честь…

— Ты и впрямь «отмороженный!» — Максим стукнул по столу кулаком. — Защитить не смог! А как теперь тебя защищать?

— Знаешь, мне теперь все равно, что будет со мной…

— Где тебя взяли?

— Около дома… Я к Адику шел, а тут они как раз… Я ему даже позвонить не смог.

— Ладно, поехали дальше. Ты где был во время покушения?

— Не помню, Макс… Кажется, бродил где-то по улицам…

— На допросе ты это тоже сказал? — прошипел Максим.

— Нет, сказал, что не помню, где был…

— Да, брат, хреново, но чуть-чуть легче. Кто-нибудь тебя видел, пока ты по улицам шлялся?

— Не знаю… Я тогда в себя ушел, я на людей не смотрел…

— Предположим, никто тебя не видел. У тебя вроде амнезии было что-то, — рассуждал Максим вслух, но еле слышно, шепотом, — алиби у тебя должно быть… Короче, не смей больше ничего говорить. Не помню ни хрена — вот и все! Молчи как рыба, и требуй адвоката. Ни одного допроса больше без него! Понял?

— Понял… А где адвоката взять? — грустно спросил Ваня.

— Будет адвокат. Дружок мой закадычный, Лешка, вот такой парень!


Максим, копаясь в деле, чувствовал настоящий профессиональный азарт. На какое-то время все отодвинулось на задний план, даже переживания по поводу Леры не так угнетали его, как несколько дней назад. Пока все складывалось не так уж плохо. Машину Красовского нашли на другой же день, целую и невредимую, в нескольких кварталах от его дома. Ванька, правда, все еще сидел, но Максим был уверен, что сумеет его вытащить в самое ближайшее время. Ему было искренне жаль этого чудного поэта, которому родиться бы и жить в каком-нибудь девятнадцатом веке, а не сейчас… Адик, с которым Макс успел переговорить до вызова того на Петровку, уверенно заявил, что Иван Серов весь вечер находился у него в квартире и что они репетировали новую песню. То же самое подтвердили и двое других музыкантов, и Наташа. Все их показания были приобщены к делу. Кроме папки с официальными документами, на столе у Максима лежала подборка свежих газет, где заголовки гласили: «Свобода слова в опасности!», «Новое покушение на журналиста», «Куда смотрит правительство?», «Кто следующий?», «Параллель» под перекрестным огнем», «Кто стрелял в Леонида Красовского?», «Правительство или мафия?»… Красовский стал героем дня, жертвой тайных интриг, чуть не поплатившимся жизнью за свою смелость и независимость. Шумиха в газетах, устроенная вокруг этого дела, раздражала Максима, и неприязнь к Красовскому возрастала в нем все больше.

Сам герой дня, который выглядел вполне здоровым и свежим, хотя рука все еще была в гипсе, вел себя довольно странно. Узнав, что капитан Денисов муж Валерии Голицыной, он потребовал, чтобы назначили другого следователя. Но в прокуратуре это не сочли серьезной причиной, так как Валерия Голицына хоть и была его сотрудницей, но к делу никакого отношения не имела. Во время покушения она действительно была дома, соседи видели, как она вместе с Максимом подъехала к дому на машине задолго до покушения, потом вместе с дочерью видели ее во дворе, видели, как она вошла в свой подъезд. Что последовало за этим, было хорошо известно самому Максиму.

Максим, которого не отстранили от дела по просьбе Красовского, снова явился к нему в больницу, и они остались наедине.

— Вы сами подозреваете кого-нибудь? — спросил капитан Денисов вполне официальным тоном.

— Я понятия не имею, кто стрелял в меня, — заявил Красовский не без ехидства. — Если рассуждать логически, это могли быть и вы, поскольку у вас для этого были мотивы. Вы, безусловно, знаете о моей связи с Валерией…

— Она давно раскаялась в этом, — спокойно сказал Максим.

— Потому что нашла более подходящий объект, — усмехнулся Красовский.

— Знаете, — сказал Максим, — хотя я и не стрелял в вас, но я могу понять, почему у кого-то возникло такое желание!

— Вот видите, многим хочется избавится от меня! Забавно, ей-Богу… Но я был не прав, когда просил заменить вас, мы с вами — товарищи по несчастью и должны действовать в наших общих интересах.

— Давайте вернемся к делу, — сухо сказал Максим, потрясенный в душе наглостью Красовского.

— В таком случае могу сказать одно. Версия покушения из ревности мне так же, как и вам, кажется крайне нелепой. Мнение журналистов я считаю более убедительным и объективным.