— Расскажи мне все.

Он проводит рукой по волосам и вздыхает.

— Хорошо. Это справедливо. Но прежде чем я расскажу тебе это… — он отходит и возвращается. — Просто знай, что я не горжусь тем, что сделал. Возможно, у меня были причины. Типа быть эгоистичным ублюдком. Это причина. Но я не горжусь.

Я уже чувствую боль в животе, просто думая об этом, а я пришла в себя только несколько минут назад.

— Ты рассказал мне историю о том, как тигр получил свои полосы. Теперь расскажи мне, как ты получил свои.

Я спрашиваю не только о его татуировках. Я спрашиваю больше о его жизни, о его боли.

Я этого заслуживаю.

Он садится на краю кровати и берет меня за руку.

— Я говорил, что мой отец оставил нас, мою мать и меня, — начинает он. — Я не сказал, что он ушел, чтобы быть с другой женщиной. Он отвечал за безопасность богатой семьи. У него был роман с женщиной, и они сбежали вместе.

Я ее не убивал. Никто не убивал. Она еще жива.

— С моей мамой.

Кип колеблется. Затем кивает.

— Да.

— Но мы с тобой не…

Брови Кипа сходятся вместе.

— В родстве? Нет.

— Слава богу. — Я не думала об этом из-за времени, когда это случилось. Но опять-таки, я даже не думала, что Кип может оказаться братом Клары.

Призрак улыбки касается его губ.

— Клара — твоя сводная сестра. И она моя сводная сестра. Если бы нашим родителям удалось пожениться, это сделало бы нас с тобой сводными братом и сестрой. Но они этого не сделали. И поэтому мы никем друг другу не приходимся.

Никем. Слово зазвенело в моей пустой груди.

Может быть, он тоже чувствует потерю, потому что отходит, а затем возвращается. Проводит рукой по лицу. Каждое тревожное движение увеличивает мой страх в десять раз. Я думала, что теперь я в безопасности. Монстры прикончены — и мой отец, и Байрон. Я выбралась из особняка, где провела детство. Я больше не в «Гранде». Сбежала от всего, от чего когда-либо бежала. Только я не знаю, куда идти дальше. И так получилось, что мне нужен человек, который не должен был быть моим.

Оказывается, больше всего я должна была бояться мужчину, навстречу которому тянулась.

— Когда я был ребенком, у меня были проблемы. Дилерство на улице. Запугивание других дилеров. Мне хорошо платили, и у меня было что поесть.

Я киваю, потому что это все, что я могу сделать. Во всей той тьме, в которой я выросла, я никогда не знала голода.

— Я знал, что не хочу этой жизни навсегда, поэтому пошел в армию, — он качает головой. — За все проведенное там время, единственные полезные навыки, которые у меня есть, это стрельба и борьба. Мои единственные местные контакты были преступниками, а Байрон был гребаным полицейским. Мы были на противоположных сторонах закона, только он причинял боль людям.

Я содрогаюсь. Это я знала. Примерный полицейский, который поднялся по карьерной лестнице. Который переехал в Лас-Вегас и уже сделал себе имя. Будущий комиссар полиции. Это то, что говорили люди. Как он был честен, насколько жесток к преступности. А между тем, он организовывал сделки в задних комнатах, устраивал засады и пользовался доверием, пока настоящие преступники срывали куш.

И я была с ним обручена. Трахалась с ним. Он был братом моей сестры. Но не моим братом.

— А Клара?

Кип выглядит задумчивым.

— Я долго ненавидел ее. Только, когда стал старше, то действительно засомневался в том, что они оставят ее позади. Но я знал, что у нее есть деньги и семья. Я думал: для чего ей нужен сводный брат-ублюдок?

Я вздрагиваю от его оценки самого себя.

— Кип…

Он отмахивается от моей попытки посочувствовать.

— Но потом я понял, что она сбежала, что Байрон ищет ее. И тебя тоже. Я знал, что должен что-то сделать, но понятия не имел, что буду делать, когда найду ее.

Я вспоминаю наше время в VIP-зале, на крыше, в переулке. Вспоминаю каждый раз, когда мы были вместе. Он казался почти милым. Так противоречиво. И затем он стал сложным. Он трахал меня сапогом и толкал на кирпичную стену. И хотя это чувствовалось хорошо, это было не к добру.

— Если ты пришел за Кларой, чтобы защитить ее, почему не сказал мне, кто ты? Зачем ты…?

Я не могу закончить свой вопрос. Жалею даже, что начала..

Его выражение мрачнее, чем я когда-либо видела. Оно похоже на извинение. Похоже на прощание.

— Когда я нашел тебя в «Гранде», я понял, что у тебя есть ключ к поиску драгоценностей. Это то, что Байрон искал все это время.

Мои глаза наполняются слезами.

— И ты хотел найти их первым.

— Может быть. Да. Назови это соперничеством братьев. Назови глупостью.

— Соперничество братьев. — Я не вижу его сейчас. Есть только слезы. Темные красноватые цвета его силуэта, словно абстрактная живопись. — Вот, почему ты трахнул меня? Потому что знал, что он тоже делал это?

Тишина. Это и есть ответ.

Я закрываю глаза, отпуская слезу по щеке, потом еще одну. Я не хотела плакать перед ним, но уже слишком поздно. Я уже плачу. Я не хотела влюбляться в него, но и это я уже сделала.

— Ты, должно быть, подумал: до чего же я глупая, — шепчу я.

— Никогда, — грубо говорит он. — Храбрая. Сильная. Красивая. Вот кто ты для меня.

— Но ты не помог мне, когда нашел. Даже зная, кто преследовал меня. Даже зная, что у меня нет выбора.

— Я думал, что смогу использовать тебя, чтобы приблизиться к Кларе, но держать тебя на расстоянии. Думал, что смогу трахнуть тебя и не заботиться о тебе. — Его глаза — темное море, а мучения в них — волны. Они разрушают меня. Ломают меня. — Я ошибался.

Это все, что я знала и чего боялась: что Клара — единственное, кого стоит спасать.

Не меня.

Я даже не ненавижу Кипа в тот момент. Я ненавижу себя.

— Я бы хотела побыть одна, — шепчу я.

Проходит длинная секунда, на протяжении которой я думаю, что он может не уйти. Может проигнорировать мою просьбу, как делал раньше. Затем я слышу шаги его сапог по деревянному полу.

А затем тихий щелчок двери.


* * *

Я не знаю, сколько времени проходит. Несколько минут. Несколько часов.

Дверь снова открывается, и мое сердце ухает вниз. Я больше не хочу его видеть. И в то же время хочу. Я разрываюсь.

Но это не Кип входит через дверь.

— Клара!

Она бежит ко мне, плачет, и я цепляюсь за нее, игнорируя боль, всхлипывая за все — за нашу разбитую семью, за Кипа, за каждый проклятый доллар, что я заработала на сцене. Две сестры, мы держим друг друга в безопасности вместе, в море холодных мужчин и еще холоднее женщин.

Клара всегда будет моей сестрой.

Меня не волнует, разные ли у нас отцы.

Меня не волнует цвет ее глаз или ДНК. Она моя сестра, потому что я целовала ее пухленькие щечки в детстве. Она моргала мне этими голубыми глазками, и я думаю, что она знала, кем я была ей тогда. Я была той, кто держал ее. Я была той, кто менял ей подгузник, когда наша мать исчезла.

Я обвиняю ее в этом, но также знаю, как ощущается потребность быть любимой.

Клара больше, чем моя сестра. Я заботилась о ней после ухода нашей матери. Я никогда не хотела, чтобы она была одна или боялась. Никогда не хотела, чтобы она заботилась обо мне.

Сегодня это меняется. Пока я плачу и обнимаю ее, а мой бок болит, она меняет наши роли.

— Возвращайся в постель. У тебя же швы могут разойтись.

Я дарю ей свой лучший суровый взгляд.

— Я в порядке.

Эффект, возможно, разрушен резким вдохом, который вырывается из меня. Дуга боли, подобна огню, проносится через мое тело.

— В кровать, — повторяет она, ее голос твердый, но руки мягкие, когда она помогает мне опуститься на кровать и поправить одеяло.

Я закрываю глаза, ожидая боли и тошноты. Когда снова открываю их, Клара держит в ладошке стакан воды и две белые таблетки.

— Нет, — говорю я. — Больше ничего из этого.

— Доктор сказал…

— Мне все равно, что он сказал. Они путают мне мысли. Я не была уверен, сплю я или бодрствую. Я даже не была уверена, жива я или нет.

Глаза Клары наполняются слезами. Ее рука сжимается вокруг таблеток, когда губа начинает дрожать.

— О, Хонор.

— Прости, — говорю я, тут же каясь. Тем не менее, так и не беру таблетки.

— Не извиняйся, — говорит она, шмыгая носом. — Я та, кто оставил тебя там. Не могу поверить, что оставила тебя. Как ты можешь простить меня?

— Прощать нечего. Я рада, что ты ушла. — Образ Клары, привязанной к этой кровати, избитой ремнем, никогда не покинет моей головы. Меня тошнит от него.

Со вздохом она бросает таблетки на стол. Одна катится, пока не падает с края, другая останавливается.

— По крайней мере, выпей воды. Тебе нужна жидкость и отдых.

— Теперь я в порядке, ты здесь. — Не совсем в порядке, не тогда, когда между мной и Кипом миллионы миль. Я остаюсь в его доме, но теперь между нами больше расстояния, чем когда-либо. — Кстати, как ты узнала, что было безопасно вернуться?

— Я никогда не уходила. Не на самом деле. Ты знаешь нашего соседа справа?

— Тот, у кого стрижка 80-х?

— Нет, с другой стороны. Того, кто готовит метамфитамин в горячей тарелке. В любом случае, он пришел и предупредил меня о том, что какие-то ребята ищут нас повсюду. На самом деле это было мило.

Подождите. У нее на лице слишком благодарное выражение лица.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты не влюблена в парня с метом…

Она закатывает глаза.

— Я не была уверена, что они были там из-за нас. Ты знаешь, в этом месте много темных людей, но я подумала, что было бы безопаснее уйти. Я убрала статую из окна, поэтому, если бы ты вернулась раньше меня, то поняла бы, что это небезопасно.

— А потом ты уехала бы из города. — В любом случае, это был план, но у меня появились подозрения. Особенно с этим выражением слабой вины на ее обычно честном лице.

— Не совсем, — она вздыхает с раздражением. — Я не хотела уезжать без тебя, понятно? Это преступление?

— И куда ты пошла? — Внезапно потолок становится для нее самой интересной вещью на свете. — Клара?

Она все еще избегает моего взгляда.

— Я пошла искать тебя, вот и все.

О, нет. Я прищуриваю глаза.

— Где бы ты вообще меня искала?

— Я пошла в «Гранд», ясно? — Слова, слетевшие с ее языка, звучат прерывисто. — Я пошла туда, и я знаю, что ты будешь беситься, но не надо. Все в порядке.

Ладно, я как-то пережила Байрона. Но не уверена, что смогу сделать это сейчас. Это похоже на молот над моей головой.

— Ты врешь мне прямо сейчас? Скажи, что ты врешь.

Вздох.

— Слушай, ты ходила туда каждый день, а я не могу сходить хоть раз?

— Нет, — категорично отвечаю я. Я хочу топнуть, но это сильно навредит мне. Более того, я хочу обернуть ее в пузырь, где жуткие парни никогда не посмотрят и не прикоснутся к ней.

— Они оказались очень милыми.

Это вызывает во мне лишь больше подозрений.

— Кто оказался милым?

— Все! Я встретила Лолу и Кенди. С ними оказалось круто, как только они узнали, что я твоя сестра. Сначала они беспокоились о том, что Иван увидит меня, но он сказал, что я могу остаться до тех пор, пока мне нужно.

Так вот как чувствуется аневризма. Ну отлично.

— Он гангстер, Клара. Как папа.

Она задумчиво поворачивается.

— Возможно, поэтому я чувствовала себя комфортно с ним. Может быть, взросление в таких условиях, в каких взрослели мы, исказило нас или что-то вроде этого, так что теперь опасные парни кажутся для нас безопасными.

Я в шоке смотрю на нее. Откуда она знала? Мне потребовалось время, чтобы понять это. И к тому моменту было уже слишком поздно. Я уже была по уши влюблена в опасного человека. Уже влюблена в его сапоги и его щетину, и рассказы, слетающие с его уст.

Замечаю что-то на ее шее. Я узнаю это, но оно висело не на ней.

— Что это? — спрашиваю я.

Она смотрит вниз, на ее губах пляшет слабая улыбка. Ее пальцы хватают мраморный крестик, который я видела у Кипа.

— Он сказал, что это для меня. Что-то, что мой отец — мой настоящий отец — оставил, когда… Он сказал, что я могу его забрать.

Мое сердце тает от изумления в ее голосе. Конечно, она знала, что она не дочь моего отца. И Кип, должно быть, рассказал ей всю историю. Или, по крайней мере, сокращенную версию. Я рада, что теперь у Клары может быть чувство семьи, даже если оно связано с изменой и болью. По крайней мере, теперь она знает, откуда она.

Я кладу руку на ее ладонь.