— Разумеется.

— Значит, она уже знала о том, что титул моего отца английский и древнего происхождения?

Он кивнул: — Вполне возможно, что ты права. Боюсь, что моя матушка получает удовольствие, пытаясь вывести из себя своих визитеров.

— Еще один вопрос… Просто я хочу убедиться, что кое-что поняла правильно. Ты возвратился из Оксфорда и, играя на бирже, сделал деньги, необходимые для спасения твоей семьи от неминуемого разорения.

— Это преувеличение, — сказал он. — Моя матушка права в том, что семья джентльмена может некоторое время жить в долг.

— Но без твоей финансовой помощи они не смогли бы покрыть этот долг. Твой отец сказал, что у них больше не было ни земли, ни ренты. И тебе, к примеру, пришлось бы уйти из университета.

— Это правда.

— Ты спас свою семью от финансового краха, а они отблагодарили тебя тем, что публично отказались от тебя.

— Это тоже преувеличение, — досадливо поморщился он и, снова отвернувшись, уставился в окно. — Просто мои родители были очень разочарованы тем, что я продолжал вкладывать средства в ценные бумаги и после того; как прямая угроза разорения миновала.

Она быстро подошла к нему и остановилась рядом.

— Значит, ты уплатил долги своей семьи, а они именно из-за этого выкинули тебя из своей жизни?

Он упрямо выпятил челюсть:

— Это выставляет их действия в неприглядном свете.

— Да уж, — согласилась она, взяв его за руку. Немного помолчав, он продолжил:

— Ты должна понять, что, с точки зрения моей матери, более ужасного поступка я не мог бы совершить. Всю жизнь она мучилась от сознания того, что ее родители не одобрили ее брак с моим отцом, и она всю жизнь боялась, что происхождение отца скажется на мне.

— И вот она решила, что это произошло, — тихо сказала Тесс. — А ты с тех пор продолжаешь оплачивать содержание своих родителей… Леди Гризелда упоминала, что у твоих родителей имеется крупное загородное поместье.

Ее удивило раздражение, появившееся в его глазах.

— Какое имеет значение, откуда появилось это поместье, Тесс? Конечно, им приятнее, если они являются землевладельцами.

— А бриллианты твоей матушки? — спросила Тесс, не отводя от него взгляда.

Он снова отвернулся.

Она упрямо повернула к себе его лицо.

— То же самое ты сделал для Имоджин, даже не сказав ничего мне. Ты спас репутацию Имоджин, заплатив за специальное разрешение, не так ли?

— Это такой пустяк, — сказал он, передернув плечами.

— Ты не только спас репутацию Имоджин. Ты спас нас всех.

— Я уже говорил тебе, Тесс, что сами деньги меня не слишком интересуют. Помнишь?

Она помнила. Он сказал ей, что не привяжется к ней всей душой, потому что не способен на глубокие чувства. Черта с два! Тесс ни за что не поверит такому вздору! Он даже мать свою любит, хотя эта женщина была настолько помешана на правилах приличия, что выбросила из своей жизни единственного сына, как изношенную одежду. Другого объяснения тому, что он купил дом на Сент-Джеймс-сквер, не было. Как не было другого объяснения портретам, которыми он увешал стены своего дома. Он скучал по своим родителям, какими бы неприятными людьми они ни были.

— Лусиус, — обратилась она к нему, — ответь мне еще на один вопрос, а потом я обещаю позволить тебе вернуться к работе.

Он сразу же оживился:

— Спрашивай все, что пожелаешь.

— То утро, когда я должна была выйти замуж за Мейна, — произнесла она, собравшись с духом, — я слышала, как он спустился по лестнице. Потом ты вышел из комнаты.

Лусиус застыл в напряжении.

— Что ты ему тогда сказал?

Он некоторое время молча смотрел на нее. Она отсчитывала секунды по ударам сердца.

— Я попросил его уехать, — ответил он наконец.

У нее екнуло сердце, но ей все-таки очень хотелось узнать правду.

— Ты заплатил ему, чтобы он уехал? У Лусиуса затуманилось лицо.

— Значит, вот что ты обо мне подумала? Ты решила, что я использую деньги как волшебную палочку, чтобы заставлять людей действовать так, как мне желательно?

— Нет! Но почему ты попросил Мейна уехать?

— Я хотел тебя, — сказал он. — Я хотел тебя для себя.

— В таком случае почему ты не сделал мне предложение? Почему ты просто не спросил меня?

— Но я спрашивал…

— Не тогда, — отмахнулась Тесс. — Когда ты сделал мне предложение в римских развалинах, мы едва знали друг друга. Почему ты не попросил моей руки еще раз? Почему позволил Мейну сделать предложение?

— Ты заслуживаешь лучшего, чем я. Я не способен… Он замолчал, заметив, как блеснули глаза Тесс.

— Я хотел тебя больше, чем сам себе мог признаться, — наконец решился он. — Поэтому я попросил Мейна уехать.

— Ты, решил и эту проблему, как решил финансовую проблему своих родителей или проблему с побегом Имоджин.

— Но это совсем не одно и то же. — Он протянул руку и пригладил выбившуюся из ее прически прядку волос. — Мне было проще простого сделать деньги, в которых нуждался мой отец: я играл на бирже, а поскольку деньги не являются для меня самоцелью, я их легко выиграл. Но я никогда не смог бы за деньги заполучить тебя. А ты перевернула вверх дном всю мою жизнь, опрокинув все мои представления о правилах, которыми следует руководствоваться в жизни.

Глаза у нее блестели от слез. Он надеялся, что это были слезы радости.

— Ты мне слишком дорога, — прошептал он и, привлекая ее к себе, чтобы не смотреть ей в глаза, признался: — Я полюбил тебя, Тесс. И теперь люблю больше жизни. Я знаю, что ты предпочла бы сейчас находиться рядом с Имоджин и что твоя семья всегда будет у тебя на первом плане…

Но она покачала головой.

— Я думала… Я думала, что выхожу замуж ради своей семьи, думала также, что у меня разобьется сердце, если Имоджин меня отвергнет. И я боялась, что твое сердце разбито в результате такого же события. Но ведь оно не разбилось, не так ли?

— Нет, — сказал он, заглядывая ей в глаза.

— Мое сердце разобьется, только если ты покинешь меня, — прошептала она. — Если вдруг ты когда-нибудь выбросишь меня из своей жизни.

Он прижал ее к сердцу.

— Я никогда не покину тебя, — пообещал он. — А выбросить тебя из своей жизни для меня равносильно тому, чтобы вырвать из своей груди сердце.

Заглянув в его глаза, она увидела в них такую горячую любовь, что рассеялись последние сомнения.

— Я люблю тебя, — прошептал он.

— Я люблю тебя, — шепнула в ответ она.

Эпилог

Они позировали для семейного портрета. Сеансы продолжались в течение почти восьми месяцев, потому что Бенджамин Уэст был так стар, что его руки уставали после часа манипуляций с кистями. Но теперь, судя по всему, он наконец закончил работу. Он поднял голову и кивком приказал своему ассистенту забрать кисти. Это был старый джентльмен хрупкого телосложения, одетый в костюм из черного бархата и ботинки на высоком каблуке. На его голове в соответствии с модой, принятой в годы его юности, красовался напудренный парик.

— Кажется, я закончил, — заявил он, вставая, и направился к двери. — Оставляю вас, чтобы вы могли без помех предаться созерцанию портрета, — добавил он и, взмахнув кружевным платочком, исчез за дверью.

— Меня смущает только то, — сказала Тесс, стоя рядом с мужем перед портретом, водруженным на мольберт, — что Фин уже бегает, тогда как там он изображен в виде младенца, закутанного в белые кружева.

На портрете кисти Бенджамина Уэста Фин был изображен этаким ангелочком с мягкими волосиками и милым сонным личиком. По правде говоря, все они выглядели на портрете не только утонченно красивыми, но и абсолютно безмятежными, хотя это, кажется, было отличительной чертой работ мистера Уэста.

Контраст настоящего Фина с его изображением был потрясающим. Во-первых, на Фине сейчас были надеты только короткая рубашечка и подгузник, неэлегантно сползший почти до пухленьких колен. А во-вторых, у него теперь была на голове целая копна кудряшек, торчащих во всех направлениях. Отсутствию элегантности в его внешности способствовал также тот факт, что свое излюбленное место на его плече занимала Хлоя. Фин непрестанно что-то лопотал, хотя никто не понимал, что он говорит. Хлоя тоже верещала, так и не научившись произносить слова. Вдвоем они устраивали страшную какофонию.

Тесс снова взглянула на портрет. Мистер Уэст изобразил их троих сидящими под явором. Тесс там была стройна, элегантна и одета так, словно готовилась принять у себя на чашку чая мать-королеву. Финис дремал на руках у матери, а Тесс смотрела на мужа, который стоял позади ее стула, положив руку на спинку.

— Мне нравится, как ты на меня смотришь, — с довольным видом сказал Лусиус.

Она улыбнулась:

— Похоже, что я люблю тебя, тебе не кажется? Или, возможно, могла бы испытывать это чувство, если бы не была такой ленивой.

Он обнял ее и, наклонившись к самому уху, спросил:

— Могла бы?

— Угомонись, люблю! — рассмеялась она. — Если я еще потолстею, ты не сможешь обхватить меня руками.

— Это меня не беспокоит, — заявил Лусиус, с удовлетворением похлопав ее рукой по животу.

Она снова рассмеялась и откинула голову на его грудь, чтобы еще разок полюбоваться портретом.

— Мы сидим с таким довольным видом, словно нет у нас никаких печалей. Помнишь цветок Уильяма под названием «утоли моя печали»? — спросила она.

— Это ты мое средство от всех печалей, — сказал он.

Она снова положила голову ему на плечо и улыбнулась им троим, изображенным на идеальном семейном портрете.

Мимо проковылял Фин, нечаянно толкнув на ходу ножку мольберта, отчего портрет покачнулся и чуть было не рухнул на пол, но Лусиус, как всегда, был начеку. Он успел предотвратить катастрофу, вовремя восстановив равновесие.

На Лусиуса всегда можно было положиться.