– Видите? Я вас не обманывал, когда говорил про маринованные огурцы!

На столике стояла большая миска, щедро наполненная маринованными огурцами. Мод с аппетитом надкусила один.

– Возьмите горчицы, она настоящая!

Сэндвич оказался таким огромным, что Мод не знала, с какой стороны к нему подступиться. В конце концов она разрезала его пополам.

– Посмотрите! Видите вон ту пару?

Мод обернулась:

– Да.

– Узнаете?

– Нет. А кто это?

– Вуди Аллен и Сун Йи.

– Правда? Неужели?!

– Да нет, я шучу. Просто говорят, что «Карнеги Дели» – это любимый ресторан Вуди Аллена! А все потому, что он снимал здесь одну из сцен своего фильма «Денни Роуз с Бродвея». Но, не считая этого, я никогда его здесь не видел. Вам нравится Вуди Аллен?

– Я его обожаю!

– Отлично!

– А что, если бы я ответила, что терпеть не могу его фильмы?

– Ужасно! Я бы сказал, что это ужасно!

Они рассмеялись.

– Говорят, что в США он менее популярен, чем в Европе. Это действительно так?

– В определенной степени. Точнее, его основные зрители – это ньюйоркцы, а не американцы… Знаете, о чем я сейчас думаю?

– Нет, но вы ведь мне сейчас скажете?

– О том, что ужинаю в данный момент с молодой женщиной и при этом даже не знаю ее имени…

– Вы правы! – Ее голос смягчился. Она продолжила: – Мод. Меня зовут Мод… А вас?

– Майкл…

Они посмотрели друг на друга, испытывая восхитительное смущение.

Ужин прошел в непринужденной обстановке. Майкл не уставал смешить Мод. Он был разговорчив. Мод была покорена. Гомон жаркого зала, легкое опьянение от пива окутали их мягкой негой. Когда они вышли из ресторана, лица обоих пылали, словно в лихорадке, тела трепетали. Но мороз на улице не замедлил напомнить о себе.

Они бесцельно брели по Бродвею. Был час, когда в театрах заканчивались спектакли. Хлопали дверцы такси и лимузинов, дамы плотнее запахивали полы шуб, кавалеры обматывали вокруг шеи кашемировые кашне. Холод заставлял горожан шагать быстрее.

Казалось, что в этот день, 11 декабря, жизнь текла как обычно. Выстроившиеся вереницей вдоль тротуаров такси напоминали желтые потоки, в которых отражался свет неоновых фонарей. Мод редко бывала на Бродвее в ночное время. Словно завороженная, она смотрела на огромные рекламные щиты, переливавшиеся всеми цветами радуги. Ее забавляла неоновая пивная пена, равно как и салютующие в небо пузырьки лимонада.

Немного постояв, они продолжили свой путь. Временами, когда их руки случайно соприкасались, они замолкали из страха, что голос выдаст желание. Им безумно хотелось прижаться друг к другу, и не только для того, чтобы согреться. Ими овладело любовное смятение. Ничто уже не могло заставить их спуститься на землю. Словно желая замедлить время, они останавливались перед витринами магазинов, которые на Бродвее исчислялись десятками. В какой-то азиатской лавчонке они купили упаковку парникового винограда и съели его, остановившись у подножия небоскреба, в стороне от толпы. Холодный ветер хлестал им в лицо, но это их не смущало: они наслаждались каждым мгновением. Взгляды их были наполнены тем особым блаженством, которое свойственно только влюбленным.

Позднее, когда они прощались перед домом Мод, прикосновение губ Майкла к ее щеке показалось ей верхом блаженства. Ее пошатывало от необычного счастья.

Дома она почистила зубы и задержала взгляд на своем отражении в зеркале: глаза ее лучились особенным сиянием.

Проснувшись на следующее утро, она первым делом подумала об этом полузнакомом мужчине, который, ничего не форсируя, всколыхнул ее жизнь. С тех пор как она поселилась в Нью-Йорке, никто еще не пытался ухаживать за ней. Возможно, мужчин останавливала сдержанность, которую она неизменно проявляла в отношениях с ними. Майкл ей понравился, однако, когда он записывал номер ее телефона, она не спросила его. Никогда больше не делать самой первый шаг – от этого правила она не отступит.

Какое-то время Мод нежилась в постели, потом просмотрела свою электронную почту. Мари сообщала, что собирается жить с Филиппом. Они встречались уже четыре месяца. В самом начале их знакомства Мод позволила себе посмеяться над столь не подходящей друг другу парой: он – инспектор управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, она – большая любительница покурить травку. «Надеюсь, что у вас это всерьез! – написала она тогда. – А если нет, То твой суперполицейский по крайней мере сможет стать твоим супердилером!» Получив резкий ответ подруги: «Лучше уж полицейские, чем извращенцы!» – она промолчала. Мари была права: над чувствами не шутят.

Утро Мод провела за уборкой квартиры. Уже выходя из душа, она услышала музыку к фильму «Миссия невыполнима». Она бросилась к своему «Nokia» и нервно выдернула шнур подзарядки из розетки.

* * *

Они выломали входную дверь – от этого грохота он проснулся. Их было трое: негр, белый и араб. Качки необъятных размеров, мускулистые громилы, словно с трехмерной рекламы для «United Colors of Benetton». Боеприпасы они держали в заплечном мешке а-ля Санта-Клаус из реквизита «Звездных войн». Белый громила достал из мешка автомат Калашникова и вперил его в грудь Франсуа. Чем больше он смотрел на него, тем больше по простыням растекались винные пятна. Когда Франсуа наконец понял, что из него хлещет кровь, он что есть силы закричал: «Пощадите!» Но громила продолжал стрелять… Самым страшным было то, что остальные парни в это время смеялись. В темноте Франсуа прекрасно видел их ядовито светящиеся зубы. Затем неожиданно зубы стали расти. Они вытягивались, как нос у Пиноккио, но по вертикали, все более превращаясь в клыки. Они буравили паркет. Они дырявили его насквозь, как бормашиной. Ему было так больно!

Нет! Неет! Нееет!

Крик разбудил его. Франсуа открыл глаза и рывком сел в кровати. Простыни были насквозь мокрыми от пота, от тела исходил зловонный запах. Он узнал этот запах, запах страха.

Ему вдруг вспомнилась та ночь, когда приехала бригада «скорой помощи». Как и в его кошмарном сне, их было трое: врач и два санитара. Втроем они пытались спасти ее.

Остановка сердца… Интубация! Рассекаем гортань! Трубку!.. Есть! Вентилируем легкие!

Каждый играл отведенную ему роль, подобно актеру хорошо отлаженной пьесы. Они боролись до тех пор, пока не опустился занавес. Самоотверженно, до последней капли надежды.

…Массаж: сердца, адреналин, один миллиграмм… Отлично, ритм нормальный… Стетоскоп… Черт, у нее фибрилляция… Дефибриллятор, 200 джоулей… Так, порядок…

Их голоса воскрешали в памяти Франсуа новые воспоминания.

Давление есть? Пульс? Черт, она уходит… Адреналин… еще…

Воцарившаяся после этого тишина показалась громче грохота отбойного молотка на пустынной дороге. Затем раздался его крик. Нечеловеческий.

Франсуа встал с кровати и пошел в туалет. Его моча пахла спаржей, которую он ел накануне. Он знал, что в пять утра уже не заснет. Слишком поздно. Как только рассветет, он поедет на кладбище – положить цветы на могилу жены.

«С днем рождения, любимая», – едко произнес он.

* * *

Понедельник, 31 декабря 2001 г.

Накануне Мод ходила с Майклом в кино. По телевидению обещали снег. Предстоящая поездка за город ее не радовала. Туфли, которые она рассчитывала надеть под купленные в Чайна-тауне брюки, были слишком тонкими, а ведь от машины до дома, возможно, придется пройти несколько метров. Она положила их в сумку рядом с бутылкой шампанского, чтобы не забыть, и принялась за макияж. Она уже заканчивала подводить второй глаз, когда Тед, ночной консьерж, предупредил, что к ней пришли.

Открыв дверь, Мод сделала вид, что не замечает цветы, которые он держал за спиной.

– Вот уж сюрприз! Заходи, Майкл… Не стоять же тебе на лестнице!

– Надеюсь, я не помешал?…

– Мне скоро уходить… А ты где встречаешь Новый год?

– Я как раз спрашивал себя, что ты скажешь об ужине при свечах?

– Нужно подумать… – лукавым голосом ответила она.

Воистину, перед обаянием этого мужчины невозможно было устоять.

– Только у меня нет свечей! Это как-то меняет дело?

Он улыбнулся и достал из кармана позолоченную свечку.

– Ну раз так! Иду звонить брату и ставить воду для макарон.

Он положил букет на стол и снял пуховик. Тот был слегка мокрым.

– На улице дождь?

– Небольшой снег, – ответил он, доставая бутылку шабли, тосты и баночку фуа-гра, сложенные в пакет из магазина «Дин энд Делюка».

– Да ты все предусмотрел! И даже то, что я соглашусь?

– Нет… Скажем, мне этого очень хотелось…

Мод охватили противоречивые чувства. С одной стороны, она опасалась слишком организованных мужчин. С другой – Майкл казался ей таким трогательным. И он так спонтанно выражал свои желания! Когда он заговорил, голос его был столь пылким, что это ее взволновало.

– Мод, дело в том, что я много думал о тебе, о нас… со вчерашнего дня…

– И?…

Он подошел к ней и обнял. От него пахло «Поло».

– И я сказал себе, что не могу просто так отпустить тебя!..

– Ты правильно сделал… – прошептала она, отдаваясь во власть его рук.


Чувства, которые всколыхнул в ней его нежный поцелуй, удивили ее. «Значит, – подумала, – я еще способна любить».

* * *

Каждую ночь в один и тот же час Франсуа снилась его жена. Всегда один и тот же сон. Она медленно идет к нему. Он протягивает ей навстречу руку. Она улыбается. До этого момента все шло хорошо. Но затем, как только он пытался прикоснуться к ней, его рука проходила сквозь пустоту, словно ее тело было голограммой. Он плакал: «Где ты? Я не могу до тебя дотронуться!» Она со смехом отвечала: «Я же умерла! Разве ты забыл?» Что за глупая штука эти сны, потому что, стоило ей произнести это, как он, вместо того чтобы и дальше пускать нюни, начинал хохотать. «Ты умерла? По-настоящему?» – «А ты уже видел кого-нибудь, кто бы умер не по-настоящему?» – отвечала она. Потом они вместе покатывались со смеху. Ржали до колик. Полный бред! Наконец она шептала: «Мне тебя не хватает» – и нежно притрагивалась к нему языком. Ее тело витало над ним. Он чувствовал, как его обволакивает нежностью. Ему было хорошо. Сколько это длилось? Десять минут? Не больше. До тех пор пока до него не долетал запах. Омерзительный запах, который невозможно описать. Зловоние обгорелых костей и костного мозга, зловоние с содранной плоти. Тошнотворный запах. Сон становился кошмаром. Лицо жены превращалось в череп. Череп мертвеца, разумеется. Этот череп был настолько жутким, с огромными, вылезшими из орбит ядовито-зелеными глазами, что он без труда мог бы продать его в качестве маски для Хеллоуина. Успех был бы бешеным! Короче! Его жена была по пояс в могиле и тянула его за руку. Ее смех все более делался похожим на металлическое бульканье… Она шелестела: «Пойдем со мной! Пойдем со мной! Пойдем… туда, где вечный холод». Подобно Рэмбо, он мужественно сопротивлялся, чтобы не дать затащить себя под землю, но жена была намного сильнее его. Он кричал и отбивался. Это длилось часами. По крайней мере, ему так казалось. До тех пор пока зыбучие пески не смыкались над ним. Но не до конца, ибо в самый последний момент его тело становилось похожим на разжавшуюся пружину. Бум! Он вырывался и тут же просыпался. Уф!

Этот проклятый кошмар не давал ему покоя. Напрасно он внушал себе, что все это фикция, плод не в меру разыгравшегося воображения. В такие минуты он сравнивал себя с матерью, убеждающей свое драгоценное чадо, что страшилище из фильма, который он – вот проказник! – не должен был смотреть, всего-навсего модель из папье-маше. Сама мысль о том, что пора спать, неизменно вгоняла его в холодный пот. Он кружил по квартире до тех пор, пока не падал от усталости. Он знал, что эта чудовищная картина снова возникнет перед ним. Вместе со сном он терял заодно и здоровье.

С сексом же, как ни странно, дела пошли намного лучше. Через раз у него даже появлялась эрекция. И все это благодаря Барбаре! Франсуа встречался с ней в интимной обстановке, которая, признаться, больше напоминала курс лечебных психотерапевтических сеансов. Незлопамятная по мелочам и необыкновенно упорная, Барбара помогла Франсуа восстановить его мужскую силу. «И на том спасибо! – говорил он себе. – Я потерял сон, но зато вновь обрел желания! Вот ведь как! Будем живы – не помрем!»

* * *29 апреля 2002 г.

По Франции прокатилась волна антисемитских актов, на которые общественность никак не отреагировала. Более того, израильско-палестинский конфликт, казалось, только придал им легитимности. Выпадки против евреев становились настолько банальными, что средства массовой информации теперь сообщали о них в разделе бытовых происшествий. Антисемитизм не ставил под угрозу благополучие французов, и те не испытали потребности выразить свою поддержку сынам Давида. В определенной мере история повторялась. Даже если история никогда не повторяется один в один.