Уэсли

Май 2015 года

Воспринимать мир можно одним из двух способов: как друга или как противника. Выберите первый путь, и вы обречены. Вы будете вечно повторять что-то вроде: «Такова жизнь». Или мое любимое: «Выше нос, приятель. В следующий раз будет лучше». Но следующего раза не будет, и к тому времени, когда вы это поймете, вас уже нет.

Я выбрал менее торный путь. Тот, которым люди боятся идти. Но жизнь – это гигантская игра в шахматы, а мир – мой противник. У каждого хода есть мотив. Я всегда начеку.

Шагая этим путем, вы узнаете очень многое. И вскоре жизнь начнет восхищаться вами. Тут и там она будет кидать вам подсказки, и ваша задача – подобрать каждую и собрать их, как камни.

Вот чему я научился у жизни: когда улыбаться. Как привлечь к себе и что сказать в нужный момент. Это также показало мне, что вы никогда не нанесете ответный удар, когда вам больно. Вы ждете.

Через это ожидание прорастает и укореняется семя терпения. Оно успокаивает, велит вам смотреть и ждать, хотя у вас так и чешутся руки отреагировать. Когда вам хочется схватить боль противника и отобрать его силу. Но терпение велит вам ждать; вы не хотите, чтобы ваш противник что-то заподозрил.

Вы позволяете ему жить, совершенно не осознавая, что все время вы отслеживаете все, что он делает. Вы узнаете о нем все, что нужно знать.

Скоро… скоро наступит момент, когда можно будет нанести удар.

А ваш гнев? О, он никуда не делся. Но вы еще не пустили его в ход. Вы лепите его, придаете ему форму, крутите его так и этак, зная, что чем дольше вы его сдерживаете, тем яростнее он пылает. Не волнуйтесь, в конце концов все получится.

Когда все сказано и сделано, когда вы выпустите свою боль на свободу, она ударит вашего противника с такой силой, что жизнь вытечет из него, как кровь из раны.

А жизнь Виктории была вокруг меня.

Она покрывала мои руки, заливала пол, пачкала столешницы. На одном белом шкафу сталась полоска ее пальцев, и она тянулась вниз, вниз, вниз. Но это было не так, как я хотел. План А – мой лучший план. Тот, на создание которого я потратил годы, пошел насмарку, и теперь мне нужно следовать плану Б.

Я медленно-медленно встал и напомнил себе, что у нас с Викторией будет прекрасная совместная жизнь. Я понял это в самое первое мгновение, как только увидел ее идущей по улице, такую милую и рассеянную, и ничто в мире не могло удержать меня от нее. Включая момент, как этот.

Я любил ее. Она была красивой куклой, такой открытой и воспитанной, но столько всего скрывала!

Она буквально околдовала меня.

Моя красивая кукла оказалась гораздо хитрее, чем я думал. Она как будто поняла, чего я от нее жду, и доказала, что она для меня идеальна. Я поднял нож. Не раздумывая, я быстро провел им по руке и с довольной улыбкой наблюдал, как темно-красная струйка стекает по моей руке и капает на пол.

Я порезал себе другую руку. Начала собираться лужа крови, и я на коленях подполз к ней, чтобы ее кровь смешалась с моей. Как я и думал, копы были уже рядом. Я слышал слабый, но нарастающий вой сирен.

Я встал и выронил нож на пол. Кухонные шкафы, дверца духовки – все было забрызгано кровью. Несколько капель успели попасть на стол.

Но ни капли не упало на документы о разводе. Это была впечатляющая сцена. Я был согласен любоваться ею весь день.

Ведя кончиками пальцев по стене, я нехотя поспешил к двери. Я шлепнул ладонью по другой стене, глядя, как красные пятна окрашивают белые стены. Затем я побежал в прихожую, к задней двери. Убедился, что она открыта. Не до конца, а только слегка. Еще до этого я схватил туфли Виктории и снял свои.

Ее кровавый след тянулся по веранде и по ступенькам. Под проливным дождем он медленно бледнел, становясь водянисто-красным, и стекал с края веранды. Я надеялся, что она жива. Мы ведь еще только начали.

Я пересек лужайку и перепрыгнул через забор, окруженный деревьями и высокой травой. Сирены звучали ближе, и я продолжал бег. Они не станут искать меня, по крайней мере, сейчас, а когда все же начнут поиски, я буду прятаться прямо у них под носом.

Адреналин пронизывал меня с такой силой, что я ощущал себя стремительно летящей торпедой. Я почти не чувствовал землю под ногами, не обращал внимания на ветки и мокрую траву.

Холодный дождь хлестал мне в лицо. Я улыбнулся и ускорил темп. Вскоре впереди замаячил силуэт заброшенной фабрики. Мои ноги начали болеть, но я бежал дальше. Чем ближе я подбегал, тем лучше различал граффити на красном кирпиче. Несколько окон были заколочены, но большинство просто разбиты, а в оконных рамах торчали осколки стекла. Завод был огорожен, на воротах висел замок.

Я резко взял вправо и побежал вдоль огромного здания, пока не увидел серый, видавший лучшие дни «Форд Таурус», скрытый от посторонних глаз. Схватив спрятанный над покрышкой ключ, я открыл багажник. Моя спортивная сумка стояла там, где я оставил ее несколько часов назад.

Переодеваясь, я думал о том, что сейчас происходит в доме. Я живо представил себе, как там наверняка уже орудуют двое или трое полицейских. Возможно, уже прибыла карета «скорой помощи», и ее мигалка отбрасывает вокруг калейдоскоп цветов. Дом и окружающий участок обнесут желтой полицейской лентой. Копы вызовут дополнительный наряд. Викторию, если только она не умерла на обочине дороги, наверняка уже доставили в больницу. Вскоре туда приедет коп, чтобы допросить ее.

Полиция начнет обыскивать местность. Соседи начнут выходить из домов, любопытствуя, что происходит. Медленно начнет распространяться слух, и к завтрашнему утру репортеры, журналисты, съемочные группы и фотографы уже будут стоять лагерем вокруг дома. Прекрасный дом на Беллами-роуд удостоится должного внимания.

Я улыбнулся и бросил окровавленную одежду в спортивную сумку, которую убрал обратно в багажник.

Дверь машины захлопнулась за мной. Ожил двигатель, и я выехал на дорогу. Это был решающий момент. Я не должен был бросаться в глаза. Пусть все думают, что я – просто местный житель, который едет куда-то по своим делам.

Я рефлекторно сжал руль и то и дело стрелял глазами между дорогой и зеркалом заднего вида в поисках чего-либо подозрительного. Но ничего не заметил. Поездка шла гладко, и вскоре я проехал мимо Фэйрфакса. Внутри горели лишь несколько окон. Парковка была практически пуста, если не считать медсестер ночной смены, чьи машины были припаркованы рядом.

Проехав еще милю, я сбросил скорость и свернул направо, на гравийную дорогу.

Вода начала заполнять выбоины на неровной дороге. С обеих сторон меня окружали деревья, и вскоре гравий уступил место мокрой земле. Передо мной была лишь полоса от следов шин. Я столько раз ездил этой дорогой, что выключал фары. Поездка была тряской; рытвины с каждой секундой становились все глубже, но постепенно деревья начали расступаться в стороны. Впереди, спрятанный посреди леса, показался крошечный домик, о существовании которого никто не знал.

Лично мне это нравилось. Это был мой оазис.

Мой дом.

Сверкнула молния и на мгновение осветила крыльцо. Элис стояла там, скрестив на груди руки и ссутулившись, как будто была готова сложиться пополам.

Как только я вышел из машины, она бросилась мне навстречу по ступенькам.

– Где ты был?

– Как ты думаешь, где я был? – бросил я через плечо и вытащил из багажника спортивную сумку.

Рядом с домиком стоял старый хлипкий сарай – казалось, дунь на него, и он развалится. Я зашагал прямиком к нему. Элис увязалась за мной. Я буквально кожей чувствовал, что она нервничает. Если она намерена так психовать весь вечер, то пусть лучше уйдет прямо сейчас. Она только все испортит.

– Почему ты так долго? – не унималась она.

– План А не сработал.

– Что случилось?

– То, что случилось, даже лучше, чем я мог надеяться, – бросил я через плечо.

– А по-моему…

Я сердито обернулся.

– У нас нет времени на болтовню. Подожди меня внутри. Дай мне десять минут, и я буду готов.

– Готов для чего?

– Уйди, кому сказано.

Наконец, Элис развернулась и зашагала обратно к домику. Я вытащил из заднего кармана связку ключей и быстро нашел самый маленький. Даже сильный запах дождя не мог сравниться с тем, который вырвался из сарая. Любой другой на моем месте скривился и зажал бы нос. Некоторых наверняка вырвало бы.

Но только не меня. Я лишь шагнул внутрь и посмотрел на два тела. Они выглядели такими умиротворенными, как будто спали. Забавно, как всего несколько часов назад оба были живы, полагая, что впереди у них еще многие годы. Но нет. Обоим было отведено на этой земле короткое время. Они наверняка это знали.

Я бросил сумку на землю и задумчиво посмотрел на девушку. Она назвала мне свое имя. Правда, я его не помню. Да и какая разница?

Она была моей второй куклой – реквизитом, если можно так выразиться.

Но теперь мой реквизит был бесполезен. Я переключил внимание на мужское тело и, скрестив руки на груди, усмехнулся. Это тело было крайне важным. Лишая его жизни, я наслаждался каждой секундой.

Позади меня скрипнула дверь. Я повернулся и увидел Элис. Конечно, я мог спрятать тело. Я мог загородить его и сказать ей, чтобы она убиралась. Или же я мог покончить со всем этим и раскрыть ей свой план. Ее глаза привыкли к темноте. Она шагнула вперед и посмотрела мимо меня. Реакция не заставила себя ждать. Она кричала так громко, так истошно, что у меня зазвенело в ушах.

– А нельзя ли без истерик? – спросил я. Она уже действовала мне на нервы.

Она сделала шаг вперед и трясущейся рукой указала на тела.

– Что ты сделал?

– Может, ты все же успокоишься? – Я повернулся и убрал со лба женщины прядь волос. Таких темных, таких блестящих. Прямо как у Виктории.

– Она еще жива. Я еще не решил, что с ней делать.

– Мне плевать на женщину! – крикнула Элис. Она указала на мужчину. – Я думаю о нем!

– Ты можешь думать о нем до посинения, но это ничего не изменит. Он мертв, – честно сказал я.

Элис трясло. По ее лицу текли слезы. Она со страхом посмотрела на меня. Но по какой причине? Я был ее сыном. И я все делал правильно.

– Ведь это твой брат, – сдавленно прошептала она. – Твой близнец.

Я встал и вытер с джинсов грязь.

– Мы не росли вместе.

Неужели ей так трудно хоть ненадолго перестать плакать и выслушать, что я ей говорю. Что раздражает меня больше, чем эмоции? Слезы. Они бессмысленны и действуют на нервы.

Она бросилась вперед и наклонилась над трупом Уэса. Она протянула руку, чтобы потрогать его, но в последнюю секунду отдернула.

– Я должен был это сделать. Неужели тебе не понятно?

Элис побледнела, отпрянула от стола и прижала подушечки ладоней к глазам, как будто пыталась стереть представшую ее взору картину. Будь у меня такая возможность, я бы залез ей в голову, чтобы понять, почему она так бурно реагирует.

– Фэйрфакс – не место для ребенка… Фэйрфакс – не место для ребенка… Фэйрфакс – не место для ребенка… – бормотала она снова и снова.

Вот почему я не жалел Уэса. Да, мы были близнецами, но на этом сходство заканчивалось. Его Элис отдала. Меня оставила. У ног Уэса был целый мир.

Моя жизнь вращалась вокруг Фэйрфакса, где работала Элис, а мой родственник был пациентом. Но, как ни странно, в глазах Элис золотым мальчиком был именно он.

Я ни разу не ощутил укола совести, наблюдая за ним и Викторией в ожидании того момента, когда я смогу нанести удар. Мне просто хотелось хоть что-нибудь у него отобрать. И я отобрал.

Если кто-то и был виноват во всей этой ситуации, так это сам Уэс. Он повернулся спиной к жене, и я с легкостью вошел в его жизнь. Как будто так и должно было быть.

Я бы любил ее сильнее.

Я был бы для нее идеальным мужем.

В конце концов, она меня поблагодарила бы.

Мое терпение лопнуло. Я шагнул к Элис и крепко схватил ее за плечи.

– Хватит лить слезы.

Она чуть приподняла голову и посмотрела на меня.

– Тебе станет легче, если я скажу, что он умер быстро?

В этом мире люди бывают жестоки. Уэс мог встретить гораздо худший конец, чем тот, которого он удостоился. Мне ничего не стоило растянуть его смерть, заставить его страдать. Но я этого не сделал. Я просто подошел к нему сзади и ударил ножом выше сердца, прямо в артерию.

Быстро и эффективно.

Если хорошенько задуматься, я его пощадил.

– Сколько можно! – Я схватил ее за плечи, развернул и вытолкнул за дверь. Но она продолжала рыдать, и я тряхнул ее изо всех сил. – Прекрати, кому говорят. – Я указал на сарай. – Я должен был это сделать, понятно?

– Но…

– Никаких но. Я должен был. Виктория вынудила меня.

Ее глаза вспыхнули гневом. И он весь, до последней капли, был направлен на Викторию. Я улыбнулся и опустил руки.

– Не плачь, у тебя все еще есть я.