Калья Рид - Мое безумие

Я быстро вернулся к машине и начал собирать вещи. Все это время она стояла неподвижно перед сараем. Я был вынужден обойти ее, а когда пришло время забрать тело, взглянул в ее сторону, вытащил пару туфель Виктории и протянул ей.

– Надень.

Она взяла их, но держала как можно дальше от себя, как будто они были бомбой замедленного действия.

– Зачем?

– Ты хочешь, чтобы я тебе все разжевал и потратил попусту время, или же ты хочешь помочь мне, а я объясню тебе все позже?

Элис закусила нижнюю губу, а затем медленно прижала туфли к груди. Когда она посмотрела на меня, ее глаза вновь сделались холодными, и я понял: ненужные эмоции ушли. А еще я знал, что в ее лице у меня есть союзник.

И эта женщина меня вырастила!

После этого все заработало, как хорошо отлаженный механизм. Я расстегнул на сумке молнию и, достав чистую одежду, быстро разделся. Холодный воздух коснулся моей кожи, но я ничего не почувствовал. Адреналин с такой силой бежал по моим жилам, что меня не пугали никакие преграды.

Переодевшись, я надел латексные перчатки и принялся менять на нем брюки. Рубашку на нем пришлось оставить. Но брюки нужно было поменять. На нем должно быть равное количество его крови и крови Виктории.

В конце концов, на то, чтобы переодеть Уэса, у меня ушло три минуты и пятнадцать секунд.

Это был мой личный рекорд.

Ему не хватало последнего: мобильного телефона. Я вытащил его из спортивной сумки и сунул ему в задний карман, предвкушая момент, когда его найдет полиция.

Копы его точно найдут. Прочтут его электронные письма. Проверят телефонные звонки. Весь их брак разберут на мелкие части. За ответами они обратятся к Виктории. Лично мне все это по фигу, главное, быть на шаг впереди них.

Пока Элис терпеливо ждала в машине, я завернул тело Уэса в одеяло и, взвалив на плечо, перенес к машине. Пришлось немного потрудиться, но, в конце концов, мне удалось запихнуть его тело в багажник. Я сорвал с рук перчатки и быстро сел за руль.

Дождь утих и теперь легонько стучал по лобовому стеклу и крыше машины. Я уже собрался свернуть на дорогу, когда мимо, с включенными сиренами и мигалкой, пронеслась полицейская машина, летя туда, что когда-то было домом Виктории.

Пронаблюдав в зеркало заднего вида за тем, как удаляются полицейские фары, я свернул направо и поехал к озеру. Мои губы тронула улыбка. Я нажал на газ.

Выше нос, Виктория.

Твой следующий раз вот-вот начнется.

Ноябрь 2015 года

Я с ужасом смотрю на него, на этого незнакомца. У меня нет слов, чтобы выразить то, что я чувствую. Как будто кто-то вырвал мое сердце из груди, оставив на его месте зияющую пустоту. Как раз в тот момент, когда я думала, что хуже уже не будет.

Меня гложет чувство вины. Оно сердито шипит, напоминая, что я подвела не только своего ребенка, но и Уэса.

За весь мой брак я ни разу не усомнилась в его происхождении. Я просто не думала об этом. Он был копией своих родителей. Воспитанный, чистый, ухоженный.

Обворожительная улыбка. Я же привыкла воспринимать его как злодея. Как психопата. Как причину моей боли. И все это время я ошибалась. Осознание этого наполняет мое сердце мучительной болью.

Как я могла ему не поверить? Как я могла подумать, что он способен на такое зло?

Однако мой разум упорно отказывается в это верить. Это будит воспоминания, проделывает дыры во всей истории.

– Это невозможно.

– Разве? Уэс вечно работал, ему было не до тебя. Экскурсия по дому, ужины, встречи с Синклером – все это Уэсу было не нужно. И я взял эти моменты на себя. Тот факт, что он работал в мою пользу, был просто счастливой случайностью.

Нет, нет, нет. Не верь ему, – умоляет мой разум. Но в глубине души я понимаю: этот монстр прав.

– Ну, так что ты думаешь? – непринужденно спрашивает Натан. – Я хорошо рассказал свою историю? Ты счастлива, что теперь у тебя есть ответы на все вопросы?

Я молчу.

Синклер хватает меня за руку и пытается тащить за собой, но Натан протягивает руку и удерживает меня. Кончиком ножа он забрасывает волосы мне за плечо.

Синклер застывает как вкопанный, я тоже.

Лезвие в считаных миллиметрах от меня. Одно неверное движение, и он может положить этому конец. Я должна дать ему отпор. Пошевелиться, но какой в этом смысл?

Натан нежно улыбается мне.

– Тсс… не плачь по мне. Теперь все уже лучше. Я родился от психа. Я вырос в Фэйрфаксе и выжил. И ты выжила.

На лице Элис не дрогнул ни один мускул. Она смотрит на стол пустым взглядом.

– Мы созданы друг для друга, – говорит он и тянется ко мне. Я невольно вздрагиваю. Я прячусь за Синклера, лишь бы быть как можно дальше от Натана, и натыкаюсь спиной на стену.

Он смотрит мимо Синклера, как будто его там нет.

– Почему ты так смотришь на меня, Виктория? Я сделал это ради нас! – кричит он.

Меня начинает трясти, причем так сильно, что я почти бьюсь в конвульсиях.

– Перестань на меня так смотреть, – стонет он.

Наконец, он, теребя свои волосы, отступает. Но ножа не выпустил. Тот все так же крепко зажат в его руке. Я чувствую себя ходячей развалиной, вокруг меня повсюду острые края моей жизни, но весь этот крик… все эти воспоминания, которые все это время стремились соединиться вместе, встали на свои места.

– Ты должна винить только себя, – говорит Элис. Она стоит рядом с Натаном. На ее лице написана ненависть. – Ты вынудила его это сделать.

– Это почему? – спрашиваю я. Я не верю собственным ушам.

– Ты платила ему черной неблагодарностью. Ты никогда не ценила Натана так, как он того заслуживал! – Она смотрит на него с нежностью. – Ты никогда не была достаточно хороша для Уэса и определенно недостаточно хороша для Натана. Так что я ему помогала.

– В чем именно? – Мой разум вот-вот рассыплется на мелкие кусочки.

– Я впускала его в Фэйрфакс, чтобы он мог увидеть тебя, и незаметно выпускала обратно, – медленно объясняет она, как будто разговаривает с ребенком. – Чтобы ты поверила, что это Уэс. Тебя следовало наказать за то, что ты изменяла Уэсу, и за то, что Натан был вынужден прятаться от всего мира!

Я не сомневаюсь: Элис искренне верит каждому слову, которое исходит из ее уст. Но для меня это просто беспорядочная масса, она крутится в моей голове, еще больше сбивая меня с толку.

– Ты неблагодарная сучка! – кричит она.

Натан поворачивается и прищуривается, глядя на нее.

– Не ори. Разве ты не видишь, что пугаешь ее?

Элис тотчас замолкает, как будто Натан ее хозяин.

Натан с ножом в руке подходит ко мне. Я еще сильнее прижимаюсь к Синклеру. Но Натан, похоже, ничего не замечает; у него остекленевший взгляд, и меня охватывает ужас.

– Скажи, что любишь меня, Виктория.

Мои губы по-прежнему крепко сжаты.

– Скажи это! – кричит Натан. – Скажи, что любишь меня!

Чем дольше я молчу, тем больше он свирепеет. Сирены между тем завывают громче прежнего. Через несколько минут сюда нагрянет полиция. Его взгляд скользит к двери. Его руки начинают дрожать. Лоб покрывается испариной. Похоже, до него начинает доходить. Похоже, он понимает, что бежать ему некуда. Все кончено.

И тогда вперед выходит Элис.

– Просто брось нож, – шепчет она с мольбой в глазах. – Она того не стоит. Мы можем уехать прямо сейчас и начать все сначала в другом месте. Но этот спектакль нужно прекратить. Она никогда тебя не поймет.

Он резко поворачивается и смотрит на Элис. И опускает обе руки по бокам.

– Это невозможно. Неужели ты не понимаешь?

Сирены звучат совсем рядом. Помощь всего в нескольких секундах, но для меня время как будто остановилось. Во мне нарастают паника и страх. Меня мутит. Но Элис права. Этот спектакль нужно заканчивать.

Прежде чем я успеваю передумать, я, опередив Синклера на несколько секунд, бросаюсь вперед и вырываю из рук Натана нож. Он оборачивается и растерянно смотрит на меня. В его глаза застыл страх. Я вскидываю нож.

Сейчас или никогда.

Крепко сжимая нож обеими руками, я с силой втыкаю лезвие ему в грудь.

Он издает сдавленный стон и падает на землю.

Я прыгаю на него сверху, выдергиваю нож и вновь погружаю его в грудь Натана, на сей раз еще глубже. Кровь заливает лезвие и рукоятку, мои пальцы скользят. Но меня не остановить. Я продолжаю наносить удары.

Гнев – ураган эмоций. Он может ворваться в вашу жизнь и перевернуть все с ног на голову. Он крадет ваш разум, и вскоре вам ничего другого не остается, кроме как изгнать эмоции из вашей души, прежде чем они сожрут вас заживо.

На данный момент это все, что мне нужно. Чтобы все это закончилось. Чтобы мою душу больше ничто не терзало.

Перед моими глазами все плывет, но я продолжаю колоть его. Я не в силах остановиться, да и, наверно, не хочу.

– Виктория! – кричит чей-то голос, где-то далеко-далеко. – Виктория, остановись!

Я замахиваюсь ножом еще раз, но мою руку кто-то перехватывает. Я поворачиваюсь и смотрю Синклеру в глаза. Картинка вокруг меня постепенно приобретает четкие очертания. Элис кричит, наполовину лежа поверх Натана. Его глаза открыты и безжизненно смотрят в потолок.

Я смотрю на свои руки и вижу, что они залиты кровью. Из моего горла вырывается рыдание.

– Брось нож. Он мертв. – Мое надрывное дыхание отсчитывает секунды. Я не хочу выпускать из рук нож. Мне страшно это сделать. Но я медленно выпрямляю руки и расслабляю трясущиеся пальцы. Нож выскальзывает из них и падает на ждущие ладони Синклера.

– Этого не может быть, – говорю я себе. – Этого не может быть.

Но в глубине души я знаю: может. Еще как может.

Элис кладет голову Натана себе на колени. Из его раны льется кровь. Но Элис как будто все равно. Она вся в крови, но все равно прижимается лбом ко лбу сына.

– Фэйрфакс – это не место для ребенка… Фэйрфакс – не место для ребенка…

Элис заходится в крике. Я не могу больше находиться в этой комнате. Я, шатаясь, выхожу на улицу. Синклер – следом за мной. Я жадно втягиваю в себя свежий воздух.

Наконец-то. В этот момент подъезжают две полицейские машины. Увидев их мигалки, я вздрагиваю. Полицейские подбегают к нам, вглядываются в наши лица. Они что-то говорят. Я смотрю, как шевелятся их губы, но не могу разобрать ни слова.

Синклер указывает на сарай. Один полицейский остается с нами, другой входит внутрь.

Мои плечи напряжены, но я то и дело оглядываюсь. Боль в области сердца начинает распространяться дальше, она просачивается в мои вены, и вскоре кроме нее я уже ничего не чувствую. Я вдыхаю ее в себя.

Выдыхаю.

Я жадно хватаю ртом воздух.

Моей спины касаются чьи-то руки, и я отдергиваюсь от прикосновения.

– Все в порядке, – говорит Синклер.

Все в порядке? Это вряд ли, и я сомневаюсь, что когда-нибудь будет.

– Он убил их обоих, – прохрипела я. Произнесенные вслух, эти слова лишь усиливают боль. – Нашего ребенка больше нет. – Я обхватываю колени. Мне хочется свернуться комочком, сжать эту боль и вынудить ее уйти. Синклер нежно берет в ладони мое лицо. Я пытаюсь вырваться, но он держит меня крепко.

– Погоди, Виктория. Прошу тебя. – По моим щекам текут слезы и капают на его руки. Я больше не вырываюсь. – Он не убивал нашего ребенка, – шепчет он.

Сначала мне кажется, что я ослышалась. Мое тело напрягается. Моя рука замирает, и, похоже, что и сердце тоже.

Синклер смотрит мне прямо в глаза и очень медленно говорит:

– Наш ребенок жив.

Центр моей жизни, всего моего существования сдвигается. Из всего, что я пережила сегодня, я знаю: это единственное, что сломает меня.

Я качаю головой. Мне хочется верить его словам, но мне страшно.

– Врач пытался сказать тебе, что ребенок выжил. Он пытался сказать, что во время операции ты потеряла слишком много крови. Тебе удалили матку… ты чуть не умерла.

Мои губы начинают дрожать. Синклер протягивает руку и накрывает мою руку своей ладонью.

– Клянусь тебе, наш ребенок жив и здоров.

Мои эмоции раскачиваются, словно на качелях. Инстинктивно я хочу верить в то, что он мне говорит, но прямо сейчас для надежды или даже радости нет места. Мой мозг пропускает через себя слишком много информации. Это уже перебор.

Из меня, сотрясая все мое тело, вырываются мучительные, судорожные рыдания. Синклер держит меня и снова и снова повторяет мне в ухо:

– Наш ребенок жив…

Что будет после этого, неизвестно. Но в глубине души я знаю, что сейчас я в самом низу, и единственное, куда я могу смотреть, – это вверх.

К правде нет прямого и узкого пути.

Он ведет вас окольными путями и короткими тропками, ухабистыми и небезопасными. Иногда вы заходите в тупик и вынуждены развернуться и начать все сначала. Иногда вы плутаете и ощущаете свою беспомощность. Сама мысль обрести правду кажется давно утраченной мечтой.