Калья Рид - Мое безумие

– Ты поверишь мне насчет Уэса? – кричу я ей вслед.

Она останавливается и поворачивается ко мне.

– Как я могу? Я знаю правду.

Я сглатываю комок. Мне страшно произнести то, что я собираюсь сказать.

– Если ты мне не веришь, то не возвращайся.

От моих слов она вздрагивает, и я тоже.

– Не поверю, что ты это серьезно говоришь.

– Представь себе. Почти все здесь думают, что я лгу. Мне неприятно, что и ты тоже.

Она высоко держит голову и выглядит столь же величественной и строгой, как и тогда, когда я была ребенком. Губы сжаты в тонкую линию. Единственное свидетельство того, что она сердита, это ее пальцы, то, как они вцепились в ремешок сумочки.

– Хорошо, если тебе так этого хочется, что ж, пусть так и будет.

Не добавив ни слова, она разворачивается на каблуках и выходит за дверь.

– Всем успокоиться! – кричит одна из медсестер ночной смены.

Она стоит перед телевизором, держа над собой прозрачную чашу. В чаше – маленькие сложенные листочки бумаги, внутри которых написаны наши имена. В комнате отдыха горят все лампы, кроме двух. Шторы задернуты. Столы отодвинуты в стороны, стулья выстроены в три ряда по восемь штук, все лицом к телевизору. По синему экрану медленно ползет логотип DVD. Последние десять минут я наблюдаю за ним, ожидая, когда он переместится точно в угол.

Как же печально, что меня занимают подобные вещи. Каждый четверг вечером – кино. Если спросите медсестру или врача, они скажут, что большинству пациентов «рекомендуется» пойти на киносеанс. Но «рекомендуется» – это лишь нарядная упаковка для слова «обязаны». Если только у вас не идет кровь из глаз и вы не корчитесь в судорогах на полу, вы должны находиться в дневной комнате на киносеансе.

Все вокруг меня смолкают и смотрят на Сьюзен.

– Сегодня вечером фильм нам выберет… – Сьюзен называет квадратик и опускает чашу. – …Луиза!

Когда несколько дней назад эта роль выпала Риган, она выбрала «Прерванную жизнь». Ее заставили выбрать что-то другое. Следующим ее выбором была «Сибил».

Излишне говорить, что Риган больше ни разу не выбирала фильмы.

– Луиза, какой фильм ты хочешь посмотреть сегодня вечером?

Та остервенело трет руки, обдумывая вопрос, как если бы от ответа зависела ее жизнь.

– «Звуки музыки»! – наконец говорит она.

Раздаются хлопки и восторженные визги, и только Риган громко стонет.

– Опять? Мы уже смотрели его раз десять! Мы знаем: Джули Эндрюс умеет петь.

Медсестра закатывает глаза.

– Не имеет значения. Это выбор Луизы.

– Тогда могу я пойти к себе, пожалуйста?

– Нет.

– Я сказала пожалуйста.

– А я сказала нет.

Риган понуро опускает голову. Из всех стульев она выбрала тот, что справа от меня. Не знаю почему, но она, похоже, ухватилась за меня. Если честно, это даже неплохо. По крайней мере, есть с кем перекинуться словом.

«У тебя есть дочь!» – шипит мой разум.

Мгновенно почувствовав себя виноватой, я поглаживаю Эвелин по спинке. Конечно, у меня есть дочь, но иногда приятно поговорить с кем-то еще. Я обожаю сладкую улыбку Эвелин и ее пухлые щечки. Обожаю, как она смотрит на меня, как будто я – центр ее вселенной. Я люблю в ней все, но мне необходимо хотя бы небольшое общение со взрослыми.

Медсестра вставляет диск с фильмом. Пока идут титры, она начинает раздавать пластиковые стаканы с попкорном. Свет выключается, и шорохи стихают. Все устраиваются поудобнее, но ничто, даже Джули Эндрюс и ее мелодичный голос, не в силах вытащить меня из реальности. Я чувствую на себе взгляд Риган, но спину мне прожигают еще чьи-то глаза. Но сколько бы раз я ни оборачивалась, я так никого и не вижу.

– Что такое? – спрашивает Риган.

Я поворачиваюсь к телевизору. У меня на руках ерзает Эвелин. Я быстро целую ее в щеку.

– Ничего.

Риган подбрасывает в воздух зерно попкорна, наклоняется вперед и ловит его ртом.

– Да ладно тебе. Если лгать, то уж лгать красиво. Ты могла бы сказать, что делаешь упражнение на растяжку.

– И ты бы мне поверила?

– Нет, но я бы восхитилась твоей изобретательностью.

Я улыбаюсь и смотрю на телеэкран.

– Сколько тебе лет? – что называется, в лоб спрашивает Риган.

Как же быстро она умеет перескакивать с одной темы на другую! Я даже не поспеваю за ней.

– Невежливо спрашивать, кому сколько лет, – отвечаю я.

Риган подбрасывает очередное зерно попкорна, но на этот раз попадает в Эмбер, девушку, сидящую перед нами. Эмбер анорексичка и находится здесь примерно столько же, сколько и я.

Она тощая, как жердь, и, похоже, ей никогда не выйти отсюда.

– Невежливо спрашивать у старых, – парирует Риган. – Итак… сколько тебе?

– Двадцать семь. А тебе?

– Восемьдесят пять, – невозмутимо говорит она. – Я как «Загадочная история Бенджамина Баттона».

Я невольно улыбаюсь.

– Мне двадцать три, – серьезно добавляет она.

Ее ответ меня ошарашивает. Ей не дашь больше восемнадцати. Может, все дело в ее конституции. Бледная кожа натянута на невероятно узкие кости. А может, дело в ее смехе. Он совершенно неподдельный, как будто она крадет у жизни все ее удовольствия и использует их на всю катушку.

Нет, она, конечно, сумасшедшая, в этом нет никаких сомнений, но иногда мне хочется быть такой, как она. Всего на несколько секунд.

– Малышке нравится фильм? – спрашивает она, подбрасывая еще одно зерно попкорна. Оно рикошетом отлетает от головы Эмбер. Ее худые плечи дергаются, и я знаю, что она вот-вот взорвется.

Я осторожно смотрю на Риган.

– Прекрати называть ее малышкой. Ее зовут Эвелин.

Риган в жесте раскаяния протягивает руки.

– Прости, прости. Ну, конечно, Эвелин.

Но я не верю ей и прижимаю Эвелин к себе еще крепче.

– Эвелин нравится этот фильм?

– Она младенец. Она не понимает, что происходит.

– В этом я полностью с тобой согласна, – отвечает Риган.

Она подбрасывает новые зерна попкорна, и несколько раз те попадают ей в рот.

– У тебя ведь здесь не так много друзей, верно?

– Да.

– Тогда дружи со мной, Сладкая Мамочка. Вдвоем мы будем здешними folie à deux. Как тебе моя идея?

– Что такое folie à deux?

Риган поворачивается и коварно улыбается мне.

– Безумие, которым страдают сразу двое.

Прежде чем я успеваю ответить, Эмбер оборачивается и бросает на Риган взгляд, полный ненависти.

– Нельзя ли потише?

– Конечно, можно, но какой в этом прикол?

Эмбер выхватывает у Риган попкорн. Увидев это, одна из медсестер встает.

– Девушки, – предупреждает она.

– Молчим, молчим, – говорит Риган и очаровательно улыбается медсестре.

Та снова садится, и впервые за этот вечер Риган на несколько минут умолкает. Думаю, что это ее лучший результат. При всей ее ненависти к фильму, она ни разу не оторвала взгляд от экрана. У меня же никак не получается сосредоточиться на чем-то. Я все думаю о своем сегодняшнем разговоре с матерью. Когда я сказала ей не возвращаться, я очень надеялась, что она уступит и скажет, что верит мне. Что она будет рядом со мной, пока я буду медленно перебирать свое прошлое.

Неужели я ждала от нее слишком многого? Может быть. А может, я просто слишком низкого мнения о себе. И мне кажется, что в одиночку мне не справиться с этим бременем.

– Почему ты напугана? Ты самый храбрый человек из всех, кого я знаю.

Задыхаясь, я оборачиваюсь. Я искренне ожидаю увидеть позади себя Синклера. Но его там нет.

Фильм продолжается. Эвелин крепко спит, и вскоре я тоже начинаю клевать носом. И вдруг за моей спиной раздаются голоса. Один женский, другой мужской. Я мгновенно сажусь прямо и оборачиваюсь. Мне этот голос знаком. Он вызывает во мне отклик.

Мое сердце бухает, как барабан: я вижу перед собой Синклера. Он стоит у двери и разговаривает с одной из медсестер. Он что-то быстро говорит ей. Лицо у Кейт хмурое, но она не прерывает его. Я попросила доктора Кэллоуэй внести его имя в список посетителей, но выполнила ли она мою просьбу? Боже, я так на это надеюсь!

– На что ты смотришь? Ты должна… – Риган оборачивается и, не договорив, умолкает. – А! Высокий, брюнетистый и опасный. Не нужно объяснять.

– Его зовут Синклер.

Вообще-то, я могла этого не говорить, но мне было приятно слышать его имя. Моим губам нравится его произносить.

Мой взгляд перемещается на Риган.

– Ты видела его здесь раньше?

Она кивает.

– Уйму раз.

Я пытаюсь скрыть улыбку, целуя Эвелин в макушку. При мысли о том, что кто-то ищет меня, что кто-то хочет меня видеть, я чувствую себя менее одинокой. Это дарит мне надежду, желание двигаться вперед. Но к этому чувству привязано и что-то еще. Что-то, чего я не осознаю и не могу объяснить.

В комнату входит Сьюзен и жестом подзывает меня. Я встаю. Внезапно я чувствую себя неловко. В меня впились несколько пар глаз, но острее всего я чувствую взгляд Синклера.

От него у меня такое ощущение, что моя кожа вот-вот загорится.

– К тебе пришли, – шепчет Сьюзен. – Но давай побыстрее. Часы посещения заканчиваются в…

– В семь. Да, я знаю.

Она пожимает плечами и возвращается на сестринский пост. Я иду за ней. От яркого света в коридоре я щурюсь. Когда мои глаза привыкают, я смотрю на Синклера. Коридор пуст, и мы здесь одни.

Я не знаю, что сказать. Да, физически я реагирую на него, но это не компенсирует того, что это наша вторая встреча.

Он улыбается. Просто улыбается, но это что-то делает со мной. Это не та улыбка, которой он несколько дней назад одарил медсестру. И это не улыбка друга. Это интимная улыбка, как будто за ней скрываются многие годы моей жизни. Боже, как же это смешно. Немыслимо. Невозможно.

– Как твои дела? – тихо спрашивает он.

Психиатрическая палата 101. Все без исключения будут спрашивать, как у вас дела. Вы же должны найти ответ, который удовлетворит их всех.

Но я не хочу так отвечать Синклеру, поэтому я говорю:

– Мне уже лучше.

На его лице написана искренняя озабоченность.

– В чем дело? Все нормально?

Пациент-мужчина в комнате отдыха поворачивается на стуле и злобно шикает на нас. Я сердито смотрю на него.

Синклер указывает на пространство рядом с дверью.

– Может, перейдем туда?

Я киваю и иду впереди него. Синклер догоняет меня, и теперь мы шагаем плечом к плечу. Тепло его руки перетекает по моей руке прямо к кончикам пальцев. Я смотрю вперед, хотя чувствую на себе его взгляд.

Мой разум мчится со скоростью миля в минуту.

Спроси его о сестре!

Нет, спроси его о себе. Вдруг он заполнит пробелы в твоем прошлом.

Он знал Уэса?

Где он познакомился с тобой?

Это все очень важные вопросы, и я не знаю, с чего начать. Я прислоняюсь к стене и касаюсь плечом доски объявлений. Она вся в листках, напоминающих нам о киносеансе, специальной игре или следующем мероприятии или празднике. Среди ярких объявлений затесалось несколько скучных мотивационных плакатов.

Между нами приличное расстояние, и мой пульс слегка замедляется. Я быстро оглядываю его. Он на добрых шесть дюймов выше меня. Моя макушка находится на уровне его плеч. Мне даже нравится эта разница в росте, хотя на его фоне я чувствую себя карлицей. Рядом с ним меня никто не обидит. Не сделает мне больно. И от этого мое сердце буквально готово петь.

Он в джинсах. Его коричневая куртка застегнута и скрывает рубашку. На пряди черных волос налипли снежинки. Меня так и подмывает протянуть руку и смахнуть снег. А еще я не могу избавиться от ощущения, что я уже когда-то это делала.

– Все нормально? – повторяет он.

Плохо уже то, что я заперта в психушке. Если я скажу Синклеру, что постоянно чувствую на себе чьи-то глаза, что они наблюдают за каждым моим движением, он может больше никогда не вернуться. Я же этого не хочу.

– Все в порядке, – говорю я и поглаживаю ручку Эвелин.

Его плечи расслабляются, и он прислоняется к стене.

– Даже не верится, что я говорю с тобой.

– Я исключила тебя и твою сестру из черного списка. Знай я, что тебя сюда не пускают, я бы попыталась сделать это раньше…

– Я знаю, – перебивает меня Синклер.

Судя по его глазам, это так.

Между нами воцаряется молчание, но не то неловкое молчание, какое бывает между незнакомцами. Его присутствие до боли знакомо мне. Меня не напрягает ни это молчание, ни разговоры о прошлых моментах, когда мы с ним были вместе. Какая-то часть меня уверена: если мы просидим так еще несколько минут, я непременно что-то вспомню о нем. Но я не могу молчать. В ту секунду, как только сегодня вечером он вошел в Фэйрфакс, мое любопытство всплыло на поверхность, задавая вопросы и требуя ответов.

– Твоя сестра когда-нибудь придет снова? – спрашиваю я.

Синклер потирает затылок.