— Ничего, ваше величество, что весьма странно, ведь мама всегда старается поддерживать постоянную связь с Лондоном. Мы знаем только то, что было в последнем письме. Тогда она писала, что будет к весне.

Королева кивнула и мягко сказала, как бы сама себе:

— Жизненно важно, чтобы она преуспела! — Потом повернулась к Эйнджел:

— Скажи-ка мне, миледи Саутвуд, оказалась ли супружеская жизнь тем, о чем ты мечтала? Ты счастлива?

— Да, мадам. Милорд, мой супруг, — самый добрый и самый любящий из всех мужчин. Я никогда и ничем не смогу отплатить вашему величеству за то, что вы позволили мне стать его женой. — Прекрасное лицо Эйнджел светилось от счастья.

— Ну тогда тебе очень повезло, моя маленькая Эйнджел, ведь так бывает далеко не всегда. Правду ли говорят, что ты уже беременна?

— Надеюсь, что так, мадам.

— Ив этом тоже тебе повезло, — заметила королева.

— Нам следовало бы назвать ее в вашу честь, ваше величество, но у нас уже есть одна Элизабет.

Смех королевы был похож на кашель.

— Нет, миледи Саутвуд! Это будет мальчик, я уверена. Вам надо назвать его Джеффри, в честь отца твоего мужа! Вот это был человек! Надеюсь, ваш сын будет похож на него.

— Я скажу Робину о вашем желании, — очаровательно ответила Эйнджел.

Но королева уже с интересом смотрела на арену. Рыцарские турниры — ее любимое развлечение. В Гринвиче, Хэмптон-Корте и Уайтхолле — везде были арены. Рыцарских турниров было три вида. Первый — Тилт, где всадники бились тупыми копьями. Второй — Тиэни, где они использовали мечи, и третий вид турниров назывался Бэрис. Здесь противники бились пешими, используя, по собственному усмотрению, мечи или копья. Шутливые рыцарские турниры часто становились украшением различных банкетов и карнавалов. Так как рыцарские турниры были единственным видом организованного спорта в тюдоровской Англии, если не считать состязаний по стрельбе из лука, то на них собиралось множество народа. Место на трибунах можно было получить за двенадцать пенсов. Придворные, которые не удостаивались чести быть приглашенными в ложу королевы, должны были позаботиться о себе сами. Таким образом, многие знатные лица и их дамы делили места с простой лондонской публикой.

Участники турнира, одетые в свои отличительные цвета, выводили своих лошадей на арену под звуки труб, и начиналось пышное шествие. Слуги тех, кто принимал участие в турнире, также были одеты весьма пестро: некоторые — как первобытные люди, другие — как древние бритты с длинными волосами, свисающими до пояса, третьи носили лошадиные гривы. Некоторые рыцари сначала въезжали на арену в колясках, их лошади задрапировывались под единорогов с искусно изогнутыми золотыми рогами, укрепленными в центре лба. Экипажи других тянули негры, одетые в широченные алые шаровары и парчовые тюрбаны. Наиболее самодовольные из рыцарей прибывали уже в полном боевом снаряжении: в сверкающих серебряных латах, на горячащихся роскошных конях, гордо демонстрируя свое мастерство.

Каждый рыцарь со своим слугой, доехав до барьера, останавливался на расстоянии фута от лестницы, ведущей в ложу королевы. Слуга в пышном наряде цветов своего господина поднимался по лестнице и предлагал вниманию королевы либо маленькую речь в стихах, либо какую-то незатейливую шутку, заставлявшую королеву и ее придворных дам и гостей смеяться. После этого королеве преподносился от имени его хозяина роскошный подарок. Елизавета давала разрешение рыцарю принять участие в турнире. После того как все рыцари таким образом представлялись королеве, турнир начинался.

Среди рыцарей в этот день были граф Линмутский, граф Брок-Кэрнский и граф Альсестерский. Поначалу Виллоу совсем не нравилось, что ее муж будет участвовать в турнире. «Джеймс, — убеждала она его, — ты уже давно не мальчик!» Но сейчас она была очень горда, ибо он нес ее цвета — темно-синий и серебряный шелка. Он должен был ехать с лордом Саутвудом, а Алекс попал в пару с сэром Уолтером Рэлеем.

Турнир начался, и рыцари по двое выехали навстречу друг другу, стуча копьями по щитам. Постепенно из двух или даже более сотен мужчин, принявших участие в состязании, большинство выбыло. Осталось только четверо. Граф Эссекский выехал с графом Оксфордским против графа Брок-Кэрнского и сэра Уолтера Рэлея. Эссекс нес на копье особый знак благосклонности Елизаветы Тюдор — ярко-зеленые и белые ленты, развевавшиеся на ветру. Он выглядел предельно уверенным в себе, не сомневаясь в победе.

Алекс украсил себя цветами Велвет — серебряными и алыми лентами. Он тоже был уверен в победе, ибо ехал сражаться за честь Шотландии. Он не особенно любил Роберта Деверекса, все еще подозревая его в том, что он проявлял к Велвет больше чем братский интерес. Эссекс и Рэлей, хоть и были вместе в битве с Армадой, теперь опять поссорились, и камнем раздора была королева. Алекс про себя решил, что Рэлей — лучший партнер по турниру.

Эдвард де Вере, граф Оксфордский, взглянул на своих противников и сказал Эссексу:

— Этот дикий скотт хорошо бьется, да и Рэлей тоже. Победа будет нелегкой, Роберт. Эссекс посмотрел на арену.

— Странно, — протянул он. — Я думаю, что мы легко победим. Только везение и искусство Рэлея помогли этому шотландскому дикарю пробиться так далеко. Это будет легкая прогулка. Мое слово!

Несколькими минутами позже на красивом лице графа Эссекского отразилось искреннее удивление и потрясение, когда он обнаружил, что его копье сломано, а цвета королевы грубо сброшены на землю. Копье Оксфорда также понесло значительные потери в результате искусства Рэлея. Граф Брок-Кэрнский и сэр Уолтер Рэлей были объявлены победителями сегодняшнего рыцарского турнира. Им надлежало передать свои щиты, украшенные их гербами и девизами, в галерею щитов, расположенную на берегу Темзы.

Алекс и сэр Уолтер преклонили колени перед королевой, чтобы получить положенные победителям призы, которыми на этот раз оказались изумруды, по одному на каждого джентльмена.

— Вы можете встать, мои храбрые кавалеры. Это был хороший бой. Очень хороший!

— В вашу честь, мадам, — ответил Рэлей, и Елизавета улыбнулась.

— Бочонок мальвазии оценен высоко, Уолтер, — сказала она. — Но вы, лорд Гордон! Что за чудесный подарок вы мне преподнесли! Какой породы эти собаки, которых привел мне ваш плут-слуга? Никогда не видела ничего похожего.

— Эту породу я вывел сам, мадам. Отличные охотничьи сеттеры. Я подарил вам пару, кобеля и суку, на случай, если вам захочется разводить их самой. Они прекрасны на тяжелом грунте и хорошо находят и подают дичь, особенно вальдшнепов и куропаток.

— Мне понравился их окрас, черный с желтовато-коричневым, — сказала королева. — Если они хорошо покажут себя на охоте, надеюсь, вы пришлете мне еще пару. Помните, за вами должок, ведь вы украли мою крестницу и скомпрометировали ее. — Она лукаво взглянула на него.

— Они ваши, мадам, и Велвет стоит этой цены, — был быстрый ответ.

— Хм! — фыркнула королева. — Не знаю, что скажу лорду и леди де Мариско, когда они вернутся домой весной. Я оказалась несостоятельной в своих обязанностях как крестная мать, и все благодаря вашей нетерпеливости, милорд!

— Я возьму на себя всю ответственность, мадам, а вы вовсе не должны испытывать чувство вины, ибо разве же вы в конце концов не послали за нами? Вы полностью выполнили свои обязанности, как мне кажется.

— Но я была не очень расторопна, не так ли, милорд?

— Мадам, примите мои извинения, — честно сказал Алекс. — Я признаю, что позволил своим чувствам возобладать над здравым смыслом и таким образом поставил ваше величество в двусмысленное положение. Прошу за это вашего прощения, но я люблю Велвет так сильно, что не мог ждать. — Он беспомощно пожал плечами.

— Черт меня побери, вы честный человек, Александр Гордон! Вы говорили со мной открыто, чего не многие могут позволить себе, они боятся меня. Вы мне нравитесь! Вы получаете мое прощение, но должны дать слово, что после завтрашней церемонии с архиепископом вы останетесь в Англии до тех пор, пока не вернутся родители моей крестницы. Я знаю, вы мечтаете вернуться домой, но я должна настоять на этом. Скай О'Малли умеет постоять за своих, да что там — она становится просто рассвирепевшей львицей, когда дело касается ее детей. Последний раз, когда я столкнулась с ней, она жестоко уколола меня. Ее жало слишком остро, чтобы я могла это сносить в моем возрасте. Алекс рассмеялся.

— Странно, — сказал он. — Я видел свою тещу только один раз, во время моей помолвки с Велвет. Я запомнил ее как красивую женщину и прекрасную хозяйку. И однако, я слышал не раз, что она неустрашимый воин со свирепым нравом. Но вот вам мое слово, мадам. Ни я, ни Велвет не покинем Англию, пока весной должным образом не воссоединимся с ее родителями.

На следующий день, восемнадцатого ноября 1588 года, Велвет и Алекс были обвенчаны еще один, последний, раз в той же часовне в Гринвиче, где Скай венчалась с Джеффри Саутвудом. Когда во время турнира в Уайтхолле королева случайно узнала, что на невесте будет то же платье, которое было на Скай, когда она выходила замуж за «ангельского графа» Саутвуда, ничто не могло заставить ее провести брачную церемонию в каком-то другом месте. Это потребовало быстрого переезда всего двора вниз по реке, в Гринвич, самую любимую из всех королевских резиденций. Здесь-то в половине пятого пополудни Велвет и Алекс предстали перед Джоном Уайтклифом, архиепископом Кентерберийским, и были обвенчаны по закону и совести в четвертый и последний раз.

После этого состоялось очередное свадебное пиршество, на этот раз с чудесным свадебным пирогом с сахарными фигурками жениха и невесты в центре. А поздним вечером начался карнавал, в котором принял участие весь двор, а также Кристофер Марло со своей актерской труппой.

Во время карнавала Марло улучил минутку и поговорил наедине с Велвет. Та враждебно смотрела на него, а Кристофер вдруг зло рассмеялся:

— Скажите мне, моя прелесть, сохранили ли вы свои идеалы любви или же пошли за него замуж по принуждению? Могу предложить вам чуточку удовольствия прямо сейчас! — Он ухмыльнулся.

— Я люблю своего мужа, вы, самонадеянный фигляр! — одернула она его. — А теперь дайте мне пройти, или, клянусь, я спущу на вас собак!

Марло буйно расхохотался:

— А вы горячая штучка! Мне жаль, что вы отвергаете мое предложение, дорогуша. Уверен, что оба из нас только выиграли бы от этого маленького приключения, — но тем не менее отступил в сторону, пропуская ее.

Велвет и Алекс теперь вынуждены были состоять при дворе, который зимой, к счастью, не выезжал дальше Гринвича и окрестностей Лондона. Робин отдал своей сестре и ее мужу дом их матери на Стрэнде. Он знал, что Гринвуд должен был стать частью приданого Велвет. Он был бы счастлив, если бы новобрачные жили в Линмут-Хаусе с ним и Эйнджел, но понимал, что им тоже требуется уединение. Кроме того, он и его жена, как ему казалось, гораздо лучше уживались друг с другом. Малейшего пустяка было достаточно, чтобы между Велвет и ее мужем вспыхивала ссора. Робин же, подобно своему дяде, лорду Блиссу, больше всего любил собственное спокойствие.

Пятого декабря Велвет и Алекс устроили первый маленький прием по случаю семейного праздника — дня рождения Эйнджел. Молодая графиня Линмутская теперь уже не сомневалась, что весной у нее будет ребенок. Робин обращался с ней так, как будто она была сделана из тончайшего хрусталя, а не из плоти и крови.

Эйнджел еще больше расцвела и даже счастливо призналась Велвет:

— Робин прав! Я научилась любить его! Я его так люблю, что не могу себе представить жизни без него!

На сердце у Велвет потеплело от слов Эйнджел. Она от всей души любила брата и была рада его счастью.

— Когда, ты думаешь, родится маленький? — спросила она. — Где-то на девятый месяц после нашей свадьбы, — ответила Эйнджел, очаровательно покраснев. Потом понизила голос:

— Это, должно быть, случилось в нашу первую брачную ночь. Дорогая Велвет, могу тебе только пожелать такого счастья. Ты станешь крестной матерью нашего сына, не правда ли?

— Ты уверена, что это будет мальчик? — поддразнила ее Велвет.

— О да! — с полной убежденностью ответила Эйнджел. — Я абсолютно уверена!

Велвет весело рассмеялась, и Алекс спросил:

— Что там у вас, моя дорогая?

— Я не могу отделаться от мысли, какие сюрпризы ждут маму по ее возвращении. Наша свадьба и новый внук от невестки, о существовании которой она даже не подозревает. Теперь она не скоро решится снова уехать от нас!

Начиная с кануна Дня Всех Святых, в последний день октября, Лондон отмечал зимние праздники. Сначала День святой Екатерины, день окончания сезона сбора яблок, затем королевский благодарственный молебен в честь победы над Армадой, День святого Клемента, а впереди еще был декабрь. Распорядитель рождественских увеселений был назначен в каждую лондонскую таверну, гостиницу, в дома богатых горожан и знатных людей. Прошел день рождения Эйнджел, и дальше все покатилось колесом: каждый день какие-то праздники или обеды с обильной едой, возлияниями и развлечениями разного рода.