— Договаривайте, генерал, — подбодрила я.

— В духовном отношении. Я вижу на вашем лице отпечаток таких качеств, как доброта, простодушие и, несмотря на вашу молодость, способность к состраданию.

Как мужчины все-таки глупы! Они видят только то, что хотели бы видеть, и создают не существующий в природе, но сообразный собственным вкусам идеал. Как видно, Мюрату я начинала сильно нравиться, и именно этого я и добивалась. Мы остановились, и он продолжал восхищенно исследовать мое лицо. Я, в свою очередь, тоже занялась изучением. Его энергичные черты свидетельствовали о властном характере, а голубые глаза из-за смуглой кожи типичного гасконца казались светлее моих. Мне нравились его черные кудрявые волосы, лихо закрученные усы, но более всего меня приводили в трепет его чувственные губы. И, как я впоследствии убедилась, они вполне оправдывали этот эпитет. У меня сложилось впечатление, что под внешне цивилизованной оболочкой скрывается дикий зверь. Даже теперь, после многих прожитых лет, я помню совершенно отчетливо, как взволновало меня это открытие.

Как мало я еще знаю о человеке, предназначенном судьбою — во многом зависящей от меня — быть моим супругом. Отец избрал для него духовную карьеру. Смешно, не правда ли? Сын трактирщика мог рассчитывать лишь на место неприметного кюре в какой-нибудь забытой Богом деревушке. Правда, в дни правления Борджиа он мог бы стать блестящим распутником — кардиналом, творцом целого выводка незаконнорожденных ребятишек. Но, как бы то ни было, церковь нисколько не привлекала Мюрата. Сбежав из дома, он вступил в Революционную армию. Революция открыла перед ним широкие возможности. В мирное время ему бы никогда не подняться выше чина сержанта королевских войск. Сейчас же он был генералом и доверенным адъютантом Наполеона. Мюрат, так же как и Наполеон, быстро поднимался по служебной лестнице. Несомненно, на достигнутом он не остановится. Поговаривали, что, не будь Наполеона, командующим Итальянской армией непременно стал бы Иоахим Мюрат. Военное счастье так переменчиво. А что, если ему суждено, подумала я, в конце концов превзойти моего брата? Эти рассуждения во многом повлияли на мое решение выйти замуж за генерала Иоахима Мюрата.

— Ваш брат ушел разгневанный, — заметил Мюрат.

На ходу я оглянулась. Мама и сильно рассерженная Жозефина стояли молча в одиночестве, им нечего было сказать друг другу.

— Мне думается, его возмутил проявленный мною интерес к господину Франкони, — сказала я, искоса бросив на Мюрата лукавый взгляд.

Он громко расхохотался. Моя реплика явно развеселила его. Франкони был знаменитым цирковым артистом. Я знала, друзья часто называли Мюрата «Франкони», поскольку его форма была богато украшена золотыми шнурами.

— В детстве я мечтал стать цирковым артистом, — улыбнулся он, вспомнив далекое прошлое.

— Но из вас вышел отличный генерал.

В этот момент к нам прибежал мой младший брат Жером.

— Каролина, — сказал он, посмеиваясь. — Наполеон ждет тебя в своем кабинете. По тону его голоса можно подумать, что он собирается тебя отшлепать.

— Если он меня только тронет, — рассмеялась я, — то своим визгом я подниму на ноги всю округу.

— Лучше просто захныкать, — посоветовал не по годам смышленый Жером. — Наполеон быстро сдается, когда кто-либо начинает плакать.

— Особенно, если рыдает женщина, — вставил Мюрат.

— И если эта женщина — Жозефина, — сказала я с неприязнью, так как знала, что ее сильнейшим оружием были слезы. — Я тоже попробую… если смогу.

Наполеон сидел за письменным столом, заваленным книгами и разными бумагами. С преувеличенным вниманием он изучал очередное донесение, игнорируя меня. Пока я ждала, Наполеон три или четыре раза дернул левым плечом — еще один признак, что он рассержен. Наконец он поднял на меня глаза, сделав мину удивления. Нахмурившись, брат сразу же перешел к делу.

— Я полагаю, Каролина, Мюрат по-настоящему ухаживает за тобой.

— В первую же встречу? — резко возразила я. — Даже у Мюрата не хватит на это смелости.

— У Мюрата хватит смелости на все что угодно, когда он наедине с хорошенькой девушкой.

— Он только попросил меня потанцевать с ним сегодня на балу.

— Мюрат хорош на поле боя, — проговорил Наполеон мрачно, — но он скверный танцор. Я очень редко видел его танцующим.

«Интересно», — подумала я.

— Какое из моих вечерних платьев мне следует надеть сегодня на бал? Мне очень хотелось бы сделать тебе приятное.

— Ночную рубашку, — ответил он, швыряя донесения на стол.

— Но Наполеон!

Он все-таки пробовал шутить.

— С чего ты взяла, что я позволю тебе присутствовать на балу? — заявил Наполеон. — Ты должна пораньше лечь спать, поэтому лучший твой наряд — ночная рубашка, — добавил он, лишая меня последней надежды.

Я попыталась зареветь, но у меня ничего не получилось. Наполеон цинично усмехнулся. Я было сделала еще одну попытку, но вновь неудачно. Поразмыслив, я решила, что не громкими воплями и криками надо добиваться своего, а хитростью.

— Наполеон, разве ты в мои годы никого никогда не любил? — спросила я.

— Ты хочешь сказать, — заметил он, — что полюбила Мюрата с первого взгляда?

— Сперва ответь на мой вопрос, Наполеон, — потребовала я.

В его глазах появилось мечтательное выражение. Я с надеждой ждала.

— Любил, — сказал он тихо. — Но я был тогда старше, чем ты сейчас. После окончания военной школы меня направили в гарнизон города Валанс. Я чувствовал себя одиноким так далеко от родного дома. Меня приютила госпожа Коломбье, которая, казалось, не имела ничего против, когда я большую часть свободного времени проводил в обществе ее юной дочери Каролины.

— Она была хорошенькая, эта другая Каролина?

— Да, хорошенькая, но прежде всего у нее было доброе сердце и мягкий характер.

— Доброе?

— Совсем не то, что ты думаешь, — резко бросил Наполеон.

— Прости, пожалуйста, — с напускным раскаянием вымолвила я.

— То было прекрасное лето, в Валансе, настоящая идиллия. — Его глаза вновь стали мечтательными. — Любовь Каролины укрепила мою уверенность в себе. Тогда я был застенчив и одинок. Моя внешность не отличалась особой привлекательностью. Очень худой, я, вероятно, выглядел вороньим пугалом — длинные волосы и запавшие бледные щеки. И кроме того, я был беден. Мать Каролины ясно дала понять, что желает для своей дочери богатого мужа. Порой мне казалось, госпожа Коломбье, приютив меня, поступила жестоко. А Каролина, спрашивал я себя, что она нашла во мне такого?

— Первый или, по крайней мере, второй поцелуй, наверное, рассеял твои сомнения?

— Мы никогда не целовались, — ответил Наполеон, скорее сурово, чем мечтательно. — Не было людей чище и невиннее нас. Никого! Это, тем не менее, не мешало нам устраивать тайные свидания. Особенно запомнилось мне последнее, утром на рассвете. Рука об руку мы направились собирать вишни.

— Как трогательно, — пробормотала я, стараясь придать голосу печально-сочувственный тон.

— Да, это было действительно трогательно, — вздохнул Наполеон. — На следующий день мой полк перебросили в Лион. Там назревал мятеж. Взбунтовались рабочие шелкоткацких фабрик, и им следовало преподать урок. — Голос Наполеона сделался бесстрастным. — Публично повесили трех рабочих. Тогда этот эпизод привел меня буквально в ужас, но солдат должен или примириться с необходимостью применения суровых мер, или же отказаться от военной карьеры.

Так сейчас рассуждал Наполеон, в последующие годы обрекший на смерть миллионы людей.

— Встречался ли ты с Каролиной Коломбье когда-нибудь снова? — поинтересовалась я.

Наполеон отрицательно покачал головой.

— А хотел бы?

— Пожалуй, нет, — ответил он после некоторого раздумья. — Предпочитаю сохранить ее образ в памяти таким, какой она была в то утро в вишневом саду: юной, чистой и невинной.

Наполеон — сентиментален! Много лет спустя, уже будучи императором Франции, он, находясь в Булони, где планировал вторжение в Англию, получил письмо от Каролины, которая уже была замужем. Она просила помочь ее брату. Наполеон немедленно принял меры и проявил большую щедрость. Брат Каролины, простой солдат, получил изрядное повышение, ее муж — должность президента Избирательной коллегии, а сама Каролина стала одной из маминых фрейлин. Вот вам и невинный сбор вишни ранним утром!

Однако вернемся к тому дню серьезных разочарований и частичного триумфа в Монбелло. Ведь мне удалось задеть сентиментальные струны Наполеона. В таком состоянии, подумала я, будет легче договориться.

— Наполеон, — обратилась я просительно. — Ты знаешь, как я обожаю всякие празднества. Пожалуйста, не лишай меня удовольствия сегодня вечером.

— Ты знаешь, мне нелегко отказывать тебе в чем-либо, — проговорил он задумчиво, вселяя надежду, что в конце концов я уломаю его. — Обещай не танцевать с Мюратом, — неожиданно резко добавил он.

— Этого обещать не могу, — заявила я совсем недипломатично.

Наполеон поднялся из-за стола и принялся в упор разглядывать меня.

— Я никогда не позволю тебе близких отношений с Мюратом. У него скверная репутация, когда дело касается женщин.

— Чрезвычайно волнующая характеристика, — сказала я, усугубляя уже совершенную ошибку.

— А ты, Каролина… Ты ведешь себя, подобно уличной девке.

Осознав, что проиграла, я тихо спросила:

— Это из-за слухов относительно его и твоей жены?

Наполеон уставился на меня, от ярости потеряв дар речи, но я мужественно выдержала его взгляд. Ходили сплетни, что Мюрат был любовником Жозефины даже после ее вступления в брак с Наполеоном. Мюрат не опровергал и не подтверждал эти домыслы, а Жозефина, обливаясь слезами, уверяла в своей полной невиновности. И все-таки Наполеон продолжал держать Мюрата при себе, высоко ценя боевые качества генерала. Вполне возможно, что я все-таки не потерпела поражение.

— Я не намерена лишь собирать вишню с Мюратом. Я намерена выйти за него замуж.

— Это что же, сам Мюрат уже при первой встрече заговорил о браке? — прищурился Наполеон.

— Нет, но я уверена, он скоро заговорит.

— Быть может, ты права, — сухо заметил Наполеон. — Если он когда-либо так и поступит, то только с единственной целью: крепче связать себя со мной, сделавшись членом моей семьи. Поэтому я даю слово, милая барышня, что никогда тебе не разрешу выйти замуж за сына трактирщика.

— Какой сноб! — воскликнула я. — И ханжа в придачу! Да, да, Наполеон, — ханжа!

Побледнев от гнева, он вызвал одного из своих офицеров, чьего имени я не уловила, но помню, что это был молодой блондин, довольно красивый и смотревший на меня влюбленными глазами.

— Капитан, — коротко приказал Наполеон, — проводите мою сестру в ее комнату, заприте дверь, а ключ принесите мне.

Утратив от ярости способность возражать, я молча вышла с капитаном из кабинета Наполеона, мы проследовали по коридору и поднялись по винтовой лестнице в мою комнату. Сперва я задумала сбежать от конвоира и где-нибудь спрятаться, но поняла, что этим ничего не добьюсь. Даже мелькнула мысль обнять и расцеловать капитана, тем самым обезоружить его, но что-то — быть может, его красота, — удержало меня. Едва я приблизилась к двери, как ко мне откуда-то выпрыгнул черный кот. Возможно, счастливая примета? Правда, меня очень удивило, что в замке оказался кот. Слуги тщательно обшарили все уголки и закоулки и избавились от кошек и котов, которых сумели обнаружить. Без сомнения, скоро замок будет во власти мышей, но Наполеон ненавидел кошек, или, что вернее, он — великий полководец — их просто боялся. Кот терся о мои ноги, ласково мурлыча. Привязанность к людям? Голод? Надежда на полную кормушку в качестве благодарности за проявленную любовь? Я никогда не была уверена в этих животных. Не исключено, что они лишь стараются использовать человека в своих целях. Однако все это не имело значения в тот момент. Тогда у меня было только одно желание: с выгодой для себя использовать оказавшегося в замке представителя семейства кошачьих. Быстро нагнувшись, я подхватила кота — что это был именно кот, я поняла с первого взгляда, — и отнесла в свою комнату.

— Было бы неразумно, — обратилась я к молодому капитану, — информировать командующего о том, что я нашла кота.

— Согласен, мадемуазель.

Некоторое время спустя девушка-служанка принесла поднос с очень вкусной едой и легким белым вином. Уже не капитан, другой офицер открыл ей дверь и снова запер, когда она удалилась. «Каролина Бонапарт, — подумала я, — опасный преступник, укрывающий у себя в камере четырехногое чудовище».

Но ничто на свете не в состоянии лишить меня аппетита. По-моему, это присуще всем темпераментным женщинам с повышенной сексуальностью. Я с большим удовольствием поела и даже слегка раскраснелась, правда, не только от вина, но и от собственной решимости и в предвкушении приятных развлечений. Потом надела свой лучший бальный наряд. Сердце билось в ожидании, пока я не услышала музыку, доносившуюся снизу, из танцевального зала. Я подошла к двери и начала барабанить кулаками и неистово визжать. Мой спектакль продолжался некоторое время. Но вот раздался голос мамы: