На какой-то момент он умолк, не в силах продолжать от охватившей его ярости, потом вульгарно заржал и добавил еще грубее:

— Подожди, он внесет в твою спальню кавалерийские приемы. Тебя от них стошнит. Когда ты, сняв ночную сорочку, узнаешь его во всей наготе, это будет тебе жестоким уроком.

— Подобная перспектива буквально завораживает меня, — заметила я возбужденно.

— Бесстыдная тварь!

— Дорогой Наполеон, я — настоящая Бонапарт.

Полностью придя в себя, Жозефина поднялась с софы — ни один волос не нарушил элегантную прическу, ни одной складки на платье, — и сердечно меня обняла.

— Вы расскажете мне все об этом после первой брачной ночи, дорогая, — пробормотала она. — А теперь — наши планы относительно свадебной церемонии! Раз религия вновь восстановлена, союз должна благословить церковь.

— Мы к религии проявляем терпимость, но не восстанавливаем ее в прежней роли, — отрезал Наполеон. — Гражданская церемония — или никакой вообще.

Мое бракосочетание с Мюратом состоялось в загородном доме брата Жозефа. В Италии дела шли неважно, и Наполеон уже подумывал о молниеносной военной кампании. Мюрату предстояло отправиться с Наполеоном, а я осталась проживать у Жозефа. Брачную церемонию провел местный мэр в присутствии всех членов семьи, за исключением Наполеона. Он, я подозреваю, дулся в Париже, выражая тем самым свое неодобрение, но Жозеф уверял меня, что Наполеон слишком занят военными вопросами и не смог выбраться в Мортфонтен.

Мюрат сознательно не пригласил на свадьбу свою незнатную семью — всеми силами он старался держаться от нее подальше, — а привез с собою генерала Бернадота как главного свидетеля. Этим он в известной мере отомстил Наполеону: дело в том, что Бернадот, генерал с высоким положением в обществе и безупречной репутацией, женился на Дезире Клари. И это не была партия Наполеона, она сама выбрала Бернадота и не делала секрета из своего желания, чтобы ее муж не поддавался Наполеону и даже выступил против его растущего могущества; вместе с тем Наполеон сохранил к Дезире сентиментальные чувства, проявляя ненужную снисходительность. Однако какая судьба: выйди Дезире замуж за Наполеона, она стала бы французской императрицей, вступив же в брак с Бернадотом, она счастливо пережила падение Наполеона и стала королевой Швеции. Но это уже другая история.

Как чудесно выглядел Мюрат в тот день! Чтобы сделать мне приятное, Наполеон назначил его командующим консульской гвардии, это требовало ношения совсем другой военной формы: не столь яркой и уж никак не собственного изобретения, как хотелось бы Мюрату, а стандартной форменной одежды консульской гвардии — голубой мундир с белыми обшлагами и воротником, белый жилет и белые же брюки. Голубой и белый цвета были ему к лицу, и, как я уже сказала, Мюрат выглядел просто великолепно, возвышаясь своей громадной фигурой над моим братом. На мне было простое, без всяких украшений, но очень дорогое белое платье, которое, по замыслу, должно было подчеркнуть мою девичью непорочность. Выполнило оно свое предназначение или нет — неизвестно, но к тому моменту я, к моему великому сожалению, все еще оставалась девственницей.

— Что бы ты ни думала, но в действительности Наполеон не против, — заявил Жозеф, отводя меня в сторону после церемонии. — По его словам, Мюрат вполне в твоем вкусе и вы будете прекрасной парой. И еще Наполеон сказал, что никто не сможет обвинить его в высокомерии и в желании искать для членов своей семьи союза только с аристократами.

— Заявление, рассчитанное на то, чтобы произвести впечатление на простой народ.

— Иронизируешь, — укорил меня Жозеф. — Наполеон особенно доволен тем, что ты вступаешь в брак, сохранив себя такой же чистой и свежей, как твои розовые щечки.

Я передала наш разговор Мюрату, когда мы после долгого свадебного пира наконец остались наедине в спальне.

— Иначе и быть не могло, — усмехнулся он. — Когда мадам Кампан не спускала с вас глаз.

Не торопясь, Мюрат начал раздеваться. Кавалерийский прием — дерзкая атака с пикой на изготовку — по всем признакам, даже не приходила ему в голову. Я также принялась снимать одежду; сердце колотилось, как бешеное, и казалось, выскочит из груди. И вот я в одной ночной сорочке. Мюрат же был совсем без ничего, и в своей наготе он выглядел еще более волнующе, еще привлекательнее, чем в форме.

— Быть может, это лучше оставить, — сказала я, нервно теребя дрожащими пальчиками сорочку.

— Ложная стыдливость, — упрекнул Мюрат.

— Вовсе нет, — рассмеялась я и передала ему слова Наполеона.

Мюрат громко расхохотался.

— Жестокий урок? Ну что ж, посмотрим.

Не торопясь, он снял с меня ночную сорочку и повернул лицом к огромному зеркалу.

— Вот, моя дорогая, можешь восторгаться собой, сколько душе угодно.

Я внимательно разглядывала свое отражение. За время, прошедшее после Монбелло, я заметно развилась, сделалась женственнее. Гладкие кремовые плечи округлились. Грудь несколько увеличилась, но осталась такой же упругой. Но живот! Он был слишком выпуклым, а бедра — толстоваты. К счастью, ноги и руки были такими же миниатюрными и красивыми, как и прежде, — отличительная черта всех Бонапартов.

— Боюсь, я толстею, — проговорила я огорченно.

— Ты должна есть меньше хлеба, отказаться от любых сладостей и пить только легкое вино.

— Вам не нравятся толстые женщины!

— Предпочитаю их костлявым.

Он приблизился сзади и поцеловал меня у затылка в шею, от чего меня бросило в приятную дрожь. С этого момента и во все последующие годы никакая ласка не вызывала у меня такого любовного экстаза, как поцелуй в шею. Мюрат был отличным любовником, просто великолепным. Признаюсь, в то время я еще не могла это по-настоящему оценить — мне не с кем было сравнивать, — но ни один мужчина, с которым я сходилась потом, не превзошел Мюрата. И как бы сильно мы ни ссорились, именно предвкушение любовных наслаждений заставляло нас мириться.

— Никаких больше любовниц, — заявила я, проснувшись наутро и увидев склонившегося надо мной Мюрата.

— Никаких любовниц, — повторил он весело. — И никаких любовников.

— Глупец! — нежно улыбнулась я. — Не в состоянии узнать девственницу, когда оказываешься с ней в постели?

— При моем-то колоссальном опыте… — ответил он, целуя меня.

— Когда ты сам потерял невинность? — спросила я, внезапно охваченная неудержимым любопытством и пробудившейся ревностью.

— Разве у мужчин есть то, что считается признаком девственности?

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду!

— Мой первый случай, разумеется.

— Сколько тебе было тогда лет, Мюрат?

— Двенадцать.

— Хвастаешь!

— Даже немногим более одиннадцати.

— Кто она?

— Я не узнал ее имени. Она была проституткой.

— Просто отвратительно!

— То же самое произошло и с нашим милым Наполеоном.

— Тебе известно и об этом? Как интересно! Пожалуйста, расскажи мне подробнее.

— Наполеон выжидал значительно дольше меня, — начал Мюрат. — Ему было восемнадцать лет, когда это случилось.

— Ты не мог знать его, когда ему было восемнадцать лет.

— Дорогая, он сам рассказал мне об этом однажды ночью у походного костра под хорошее настроение.

И Мюрат поведал мне следующую историю. За два года до взятия Бастилии Наполеон прибыл на короткий срок в Париж. После своего невинного романа с Каролиной Коломбье он начал вести дневник. С увлечением ежедневно заполняя тетрадь причудливыми фразами, Наполеон однажды подумал, что из него вышел бы более лучший писатель, нежели солдат. Загоревшись, он решил написать любовный роман. По замыслу его героиню — молодую девушку, вынужденную из бедности заниматься проституцией, спасает богатый и отзывчивый любовник, который в конце концов женится на ней, не раскрывая до свадьбы, что он маркиз. Будучи, однако, обстоятельным во всех своих делах, Наполеон пришел к выводу, что ему следует побольше узнать о женщинах легкого поведения, причем на собственном опыте, а не пользуясь людской молвой. И вот Наполеон стал бродить в районе Пале-Рояль, излюбленного места проституток. На первой же встрече с уличной женщиной он настолько оробел, что убежал, но не в свою убогую комнату на Ру-ду-фор-Сен-Онор, а в Итальянскую оперу в поисках изящного искусства и, возможно, вдохновения. Когда спектакль закончился, пошел дождь и дул пронизывающий до костей холодный ноябрьский ветер. Наполеон на какое-то время укрылся от непогоды среди колоннады Пале-Рояля, и здесь опять к нему подошла проститутка. Молодая, хорошенькая и трогательно застенчивая. Она сказала, что делает это впервые, и, конечно, солгала — обычный, избитый прием; но будущий писатель любовных романов поверил ей. В своих лохмотьях она вся дрожала от холода. «Пойдем ко мне, — предложил Наполеон, — и немного согреемся». Найти тепло у него в комнате можно было только в постели. И они, не раздеваясь, улеглись в кровать. Постепенно, согревшись, они сняли с себя одежду… и случилось то, что и должно было случиться.

— Наполеон назвал это освобождением, — усмехнулся Мюрат.

— Удалось ли ему написать свой роман?

— Нет, он задумал научно-исторический трактат.

— Теперь Наполеон не пишет историю, а делает ее, — заметил я.

Мюрат вновь поцеловал меня, и предсказанный Наполеоном кавалерийский прием стал довольно приятной реальностью.

Но вышло так, что Наполеон, вместо того чтобы немедленно, как планировал, отправиться в Италию, отложил отъезд на некоторое время. Это меня очень обрадовало, ибо дало возможность Мюрату и мне, пользуясь щедростью Наполеона, вступить во владение довольно обширным особняком «Брион» на Кур-де-Тюильри. У мадам Кампан я приобрела правильную осанку и известную самоуверенность и поэтому без особых волнений разослала приглашения на свой первый званый вечер. Довольно быстро я заняла одну из ведущих позиций в светском обществе, образованном вокруг консульской комиссии. Я уступала только Жозефине, которая сама с грустью в этом призналась. Наполеон гордился мною. У меня был прекрасный повар, и я без конца устраивала вечеринки, балы, приемы, угощая и развлекая тех, кто мог быть полезен Наполеону. Но — слишком уж скоро — настало время второй итальянской кампании. Мюрат, командовавший, как обычно, кавалерией, умолял меня сопровождать его, однако я отказалась.

— У вас есть тайный любовник, сударыня?

Тогда я сообщила ему потрясающую новость.

— Мюрат, я беременна!

— Ты сделала меня счастливейшим из всех мужей, а скоро ты сделаешь меня счастливейшим из отцов, — проговорил он вне себя от радости.

— Я молюсь, чтобы у нас был мальчик, — с жаром заявила я.

— Мальчик или девочка, не все ли равно?

— Нет! — сказала я раздраженно. — Должен быть обязательно мальчик, очень здоровый. Это главное. Жюли и Жозеф все еще бездетны. У Полины мальчик, но он едва не умер при рождении и растет больным и слабым. Как считает даже Наполеон, удивительно, если он доживет до четырехлетнего возраста. Наш сын будет первым сильным и здоровым внуком в семье Бонапартов.

— Ну и что из этого? — прикинулся Мюрат непонятливым.

— Я не думаю, — спокойно пояснила я, — чтобы тебе удалось, мой дорогой супруг, когда-нибудь превзойти Наполеона. Может, Жозефина родит ему детей? Сомневаюсь! Наследником Наполеона станет наш сын! — закончила я взволнованно.

— Ах ты, маленькая плутовка, — рассмеялся Мюрат, но взгляд у него сделался задумчивым.

Глава третья

Вторая итальянская кампания была короткой и успешной, и мой муж во многом этому способствовал. Во главе своих кавалерийских частей Мюрат первым из генералов вступил в Милан после того, как армия Наполеона пересекла Альпы, и он сам захватил Сен-Бард. Таким образом, заняв временную ведущую позицию, Мюрат сумел создать впечатление, что на поле битвы Наполеону принадлежала лишь второстепенная роль. Как вы можете себе хорошо представить, Наполеону это не доставляло удовольствия, и в его письмах ко мне ощущалось раздражение. Затем произошло ожесточенное сражение при Маренго, в котором Мюрат — как я гордилась им! — покрыл себя славой. Нехотя — как же иначе! — но играя на публику, Наполеон наградил моего мужа столь желанным почетным оружием.

Между тем в Париже я продолжала поддерживать круговорот светских развлечений. Каждый вечер я ужинала вне дома, кроме тех дней, когда сама устраивала прием. От такой жизни и вне всякой связи с беременностью я начала прибавлять в весе; и хочу особо подчеркнуть — именно прибавлять в весе, а не толстеть. Я очень скучала по Мюрату, но не в моем характере — сидеть в одиночестве и хандрить. Моя сестра, красавица Полина, часто составляла мне компанию, и мы вместе искали развлечений, что вовсе не было так уж трудно, Она также осталась соломенной вдовой, милая Полина! Настоящая нимфоманка, она в отсутствие бедняги Леклерка стремительно меняла одного за другим любовников, Я же, чувствуя себя добродетельной и безгрешной, стойко хранила верность Мюрату. И Наполеон и Мюрат слали мне суровые письма, не по поводу моей, достойной похвалы верности; они распекали меня за то, что я, по их мнению, подвергала ненужному риску свое здоровье. Если внять им, то при беременности мне следовало, хотя бы ради моего будущего ребенка, вести себя, как закоренелый инвалид. На их поучения я не обращала ни малейшего внимания. Я была молода, отменного здоровья и наслаждалась рабским подобострастием парижского высшего общества. Я поклялась посещать балы до самого последнего момента и ничего не имела против родить под звуки какого-нибудь вальса, этого волнующего немецкого танца, столь популярного в Париже.