Констанс Холл - Мой дорогой герцог

– Он ходит за мной по пятам, – с притворной досадой заметила Лиззи, но блеск в глазах говорил о том, что ей это вовсе не в тягость.

– Из него выйдет прекрасный отец.

Келси невольно скрестила руки на животе, комок подступил к горлу при мысли о том, что ее собственный ребенок останется без отца.

Уже более спокойно Лиззи сказала:

– Мы можем окрестить их вместе.

– Вместе с кем? У тебя есть беременная подруга?

– Ты – моя единственная подруга. – Лиззи положила руку на плечо Келси.

Келси сморгнула набежавшие на глаза слезы.

– И давно ты знаешь?

– С того самого утра, когда тебя стошнило, несколько недель назад. Дураку ясно, что ты беременна, но всячески это скрываешь.

– А Гриффин знает?

– Я ему не говорила. Для меня гораздо важнее, чтобы ты сообщила Эдди.

– И не собираюсь.

– Придется, Келси. Такие вещи нельзя держать в тайне.

– Можно и нужно. Ты даже не представляешь, что он мне наговорил при расставании. – Голос Келси дрогнул, но она взяла себя в руки. – Ему нет дела ни до меня, ни до этого ребенка. Обещай, что не скажешь ему.

Поколебавшись, Лиззи покачала головой:

– Допустим, я не скажу, но как ты скроешь свое положение от него и остальных? Ты сейчас в моде, дорогая. Все франты города сходят по тебе с ума и будут совать нос в твою жизнь. Светская хроника только о тебе и пишет. А ты подумала о Джереми? Ведь он повсюду тебя сопровождает.

– Два года я проведу на моей вилле во Франции. Потом скажу, что была замужем, но муж погиб. И когда вернусь с ребенком домой, никто ничего не заподозрит.

Лиззи снова покачала головой:

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

– Разумеется, знаю.

Джереми, как всегда, проскользнул через черный ход, когда Келси работала, и краем уха услышал разговор о ее беременности. Вне себя от ярости, Джереми проклинал Эдварда. Как он посмел так поступить? Он заставит ублюдка выполнить долг чести. Джереми вышел обратно тоже через черный ход и поспешил к своему экипажу.

В Стиллморе царило запустение. Джереми это сразу заметил, как только выпрыгнул из кареты. Шторы на окнах опущены. Будто сейчас раннее утро. Он тростью постучал в дверь.

Уоткинс показался на пороге, черты лица у него заострились, в глазах было уныние. Он поджал губы и поклонился Джереми.

– Милорд, рад вас видеть.

– Он дома? – Отдав Уоткинсу перчатки, шляпу и трость, Джереми прошел в холл.

– Да, милорд, но он заперся в кабинете. Не выходит уже несколько недель. Отказывается есть. Я так беспокоюсь за него!

– Не думаю, что ублюдок заслуживает вашего беспокойства, Уоткинс. Нет необходимости докладывать обо мне, я сам найду дорогу.

Джереми, полный решимости, приблизился к кабинету – он приведет Эдварда в чувство, а если понадобится, свяжет его и притащит к алтарю.

Он пинком распахнул дверь и погрузился в кромешную тьму. В нос ударил тяжелый запах алкоголя.

– Опять сидишь в темноте, Эдди. Может, зажжешь свечу? Я хочу посмотреть на твое лицо, когда ты услышишь новость, которую я тебе сообщу.

– Убирайся. Я ничего не желаю слушать, – произнес Эдвард едва слышно, будто силы покинули его.

Джереми никогда не видел Эдварда таким подавленным и не на шутку испугался.

– Я не уйду. И зажги эту чертову свечу, или я попрошу Уоткинса сделать это.

Эдвард наконец зажег свечу, и Джереми застыл на месте, когда увидел его сидящим за столом. Его одежда обветшала и была в полном беспорядке. Темные круги легли под глазами, лицо осунулось и заросло бородой. Пустой кувшин из-под виски стоял на столе, а в руке Эдвард сжимал стакан.

– Хорошо выглядишь, – презрительно бросил Эдвард и отсалютовал Джереми стаканом.

– Упиваешься жалостью к себе, да? – Джереми сел напротив кузена.

– Мне не нужны твои проповеди. Достаточно наслушался от Уоткинса.

– Видимо, недостаточно.

– Что тебе нужно?

– Нужно? – Джереми поднял брови. – Все, что мне нужно, у тебя уже есть.

– Ты идиот, у меня ничего нет. – Эдвард уставился глазом, налитым кровью, в стакан и принялся созерцать содержимое.

– У тебя есть больше, чем ты думаешь. – Джереми почувствовал, как в нем закипает гнев. – Я вызову тебя на дуэль!

– Сделай одолжение. – Эдвард откинулся в кресле и закрыл глаза.

– Я бы ничего другого и не желал, но у меня есть совесть. Я не могу оставить твоего сына без отца. У Эдварда был такой вид, будто Джереми уже выстрелил в него. Джереми испытал некоторое удовлетворение.

Оправившись от шока, Эдвард выпрямился, и на лице у него отразилась целая буря эмоций.

– Келси ждет ребенка?

– Да, и я подумал, что тебе не мешает об этом знать. Эдвард безучастно уставился в потолок.

– Это не мой ребенок.

– Твой! – заявил Джереми, едва сдерживая ярость.

– Она все время жила в Лондоне, окруженная толпой обожателей.

– Келси никого из них близко не подпускала. Она уже два месяца как беременна. Ребенок твой.

– Она должна была мне сказать, и я бы позаботился о его будущем, – произнес Эдвард, подняв стакан и собираясь сделать еще глоток.

Джереми выхватил у него стакан и швырнул в противоположный конец комнаты. Стакан ударился о стену, осколки разлетелись по полу. Джереми вцепился в край стола, чтобы не накинуться на Эдварда с кулаками.

– Тебе доставило бы удовольствие, если бы она приползла к тебе как униженная, осмеянная шлюха, только потому, что ты упиваешься жалостью к себе? Я явился сюда с намерением притащить вашу светлость в церковь и заставить жениться на ней, но будь я проклят, если ты ее заслуживаешь. Я не стану обрекать ее на этот ад. Ребенку лучше вообще расти без отца, чем иметь такого, как ты. – Джереми повернулся и хотел уйти, но Эдвард остановил его:

– Ты все время околачиваешься рядом с ней. Почему бы тебе не дать моему ребенку свою фамилию?

Чаша терпения Джереми переполнилась, он набросился на Эдварда, нанося ему сокрушительные удары в лицо, живот, грудь. Увидев, что Эдвард даже не пытается защищаться, Джереми взял его за грудки, швырнул в кресло и выбежал, хлопнув дверью. В коридоре он столкнулся с Уоткинсом. Тот заглянул ему в глаза, но Джереми покачал головой:

– Мне очень жаль, но я ничего не смог сделать. Лицо Уоткинса снова вытянулось.

– Я понимаю, милорд, вы старались. Пожалуйста, милорд. – Он протянул Джереми шляпу, перчатки и трость.

– Благодарю, Уоткинс.

Все еще кипя от ярости, Джереми покинул Стиллмор, полный решимости никогда сюда больше не возвращаться. Эдвард ему теперь не кузен. И не друг.

Эдвард тем временем пришел в себя. Голова раскалывалась от боли. Перед глазами возник образ Келси с ребенком на руках. Боль сдавила грудь, не давая дышать…

– Уоткинс! Уоткинс! – завопил Эдвард.

Дверь тотчас же распахнулась, как будто Уоткинс не отходил от нее.

– Да, ваша светлость.

– Мы едем в Лондон. – Эдвард поднялся, чувствуя, что удар Джереми пришелся прямо в челюсть.

– Слушаю, ваша светлость.

Впервые Эдвард увидел на лице Уоткинса широкую улыбку.

– Наконец-то я хоть чем-то тебя обрадовал.

– Да, ваша светлость. – Улыбка растаяла.

– Отлично. Но нам нужно поторопиться. Я хочу выехать через час. Мне нужна добрая порция крепкого кофе.

– Слушаю, ваша светлость, будет готов через минуту. И Уоткинс с необычайным для его возраста проворством поспешил из комнаты.

Мысль о женитьбе на Келси вызвала у Эдварда улыбку. Только вряд ли она примет его предложение после того, что он ей наговорил. Но может и принять, когда он ей объяснит, почему повел себя подобным образом. Она – самая понимающая и прощающая женщина в мире.

Утреннее солнце осветило белый фасад четырехэтажного особняка на Аппер-Брук-стрит. Черные карнизы под окнами резко контрастировали с нетронутой белизной внешней отделки. Келси сидела в кабинете на втором этаже и смотрела в окно, стараясь не обращать внимания на гору невскрытых приглашений, возвышавшуюся у нее на письменном столе. С тех пор как она поселилась в Лондоне, ее переписка достигла ужасающих масштабов, она даже подумывала нанять секретаря.

Она вздохнула, откинулась на стул, вдыхая едва уловимый аромат сигар и кожи, оставшийся со времен Морриса Уэнтуорта. Она переделала в доме все комнаты, но кабинет оставила нетронутым. В память о родном отце. Кожаные подушечки на стуле, приспособленные к изгибам его тела, ласково касались ее, когда она опускалась на них, как сейчас, и ей казалось, что отец рядом. Она совершенно не помнила родителей, единственное, что от них осталось, – это огромное наследство.

Она уже успела понять, что богатство доставляет не только удовольствие, но и разочарование. Судьба подарила ей возможность приобщиться к самому изысканному обществу, но она чувствовала себя там чужой, потому что слишком долго жила в провинции. Ей быстро наскучила толпа. Самодовольные хлыщи, рыскавшие по гостиным в поисках богатых невест, скорее раздражали ее, чем развлекали. Она никому не доверяла, лишь позволяла Джереми сопровождать ее. Эдвард преподал ей хороший урок – она перестала быть наивной. И теперь у нее не так-то легко вырвать признание, о любви.

Стук в дверь прервал ее размышления.

– Войдите!

Фентон, дворецкий, просунул в дверь свою лысую голову. Своей суетливостью этот невысокий человечек напоминал гончую, взявшую след. Ему еще предстояло привыкнуть к своей новой должности и к самой Келси. Порой ей не хватало мудрых цитат и невозмутимых манер Уоткинса.

– Извините за беспокойство, мисс, но в гостиной вас дожидается джентльмен.

– Узнай, кто он.

– Герцог Салфорд.

– Скажи ему, что меня нет дома. – Келси вскочила с места. Потом снова опустилась на стул, вцепившись в подлокотники. – Скажи, что в этом доме его никогда не примут, поэтому пусть не утруждает себя очередным визитом.

– Слушаю, мадам. – Голова Фентона скрылась за дверью.

Келси взялась за почту, пытаясь отвлечься. Дрожащей рукой она вскрыла приглашение на бал Свенсонов. Но, услышав звучный голос Эдварда, заполнивший всю гостиную, снова вскочила.

– Я знаю, что она дома. И не уйду, пока не повидаю ее. Где она?

Дверь задрожала от сильного удара.

– Я прошу вас не делать этого, ваша светлость, – раздался визгливый голос Фентона, неспособный остановить даже крысу.

– Я не уйду, пока не увижу ее.

Услышав, что Эдвард приближается, Келси заперла дверь. Она прислонилась к ее гладкой поверхности и задержала дыхание, сердце бешено колотилось.

Он ударил в дверь кулаком.

– Открой, Келси. Я знаю, что ты здесь!

– Уходи! Я не хочу тебя видеть!

– Тебе придется это сделать.

– Нет. И пожалуйста, сделай одолжение, уходи. Я не желаю тебя слушать! – Келси мысленно молилась, чтобы он оставил ее в покое.

– Когда-нибудь нужно будет поговорить со мной. Я знаю о ребенке.

– Это не твой ребенок. Тебе солгали.

– Это ты лжешь. Открой эту проклятую дверь!

– Нет. Я тебя ненавижу, это ты в состоянии понять? Я не собираюсь встречаться с тобой! Я не хочу, чтобы ребенок страдал от твоей жестокости и бессердечия. Ты не можешь дать нам любви. Не знаю, при чем тут ребенок, ведь тебе нет до него никакого дела, и я не позволю, чтобы ты находился рядом с нами. Если ты попытаешься официально признать его своим, я поклянусь в суде, что спала со всеми повесами Лондона, и ты станешь посмешищем Англии. Поэтому уходи и оставь нас в покое!

– Ты не вычеркнешь меня так просто из своей жизни. Я еще вернусь.

Его шаги стали удаляться. Она смахнула злые слезы, всем телом дрожа от возмущения, и направилась к столу, но задержалась у окна. Отдернув занавеску, она украдкой выглянула на улицу. Внизу стоял его экипаж. Грейсон и четверо верховых со скучающими лицами присматривали за лошадьми.

Эдвард помчался к экипажу. У Келси болезненно сжалось сердце. Одетый с ног до головы в черное, он казался еще выше. Он стоял к ней в профиль, повернувшись не изуродованной частью лица. Она заметила, что он постриг волосы и теперь носил бороду. От этого он выглядел изможденным – скулы заострились. Одежда болталась на нем. Он похудел с тех пор, как она видела его в последний раз.

При его появлении верховые засуетились. Один откинул подножку экипажа. Эдвард занес ногу на первую ступеньку и остановился. Должно быть, почувствовал ее взгляд, так как обернулся и посмотрел через плечо прямо на нее.

На мгновение их взгляды встретились.

Она отпрянула и задернула занавеску. Переведя дух и немного успокоившись, рванула шнурок колокольчика.

– Слушаю, мадам? – Голос Фентона был едва слышен за запертой дверью.

– Наймите шесть лакеев-здоровяков, Феитон. Поставьте их на лестнице. Я не желаю, чтобы представление, которое его светлость разыграл сегодня утром, повторилось.

– Слушаю, мадам.