Воздух гудел от сплетен.

Ферга, вся в слезах, сидела на кухне, окруженная любопытствующими слугами.

— Он спросил меня, можно ли крошку отправить в путь… — Она всхлипнула и вытерла глаза застиранной полотняной тряпкой. — Сможет ли она выжить в дороге… зимой…

— А ты что ответила?

— Господи, что ответила! Ну конечно, что не сможет. Так недавно родилась, и такая крошечная… Это для нее верная смерть!

— А он что? — спокойно спросила Магда.

— Он… он вообще ничего не сказал. — Ферга прочистила нос и выпрямилась. — Он просто подошел и уставился на бедняжку… а она спала тогда. Он долго-долго на нее смотрел. А потом ушел.

— И все? — настаивал повар. — Он больше ничего не сказал?

— Ничего. Я стала спрашивать его, что мне теперь делать, а он и не ответил. Я даже не знаю, слышал он меня или нет.

— А что же с миледи? — дрожащим голосом спросила молоденькая служанка. — Она такая добрая. А теперь ее заперли там, куда никому ходу нет, только он сам туда и может зайти.

— В последнее время она была очень вспыльчивая, — заметила Ферга. — Может, предчувствовала что-то ужасное.

— Она очень добрая! — Девушка горячо кинулась на защиту хозяйки. — Если она устает или злится… я бы не удивилась, если бы узнала, что у нее уже ребеночек под сердцем.

И так зародилась новая волна слухов. В кухне, в конюшне, в кладовых и за ткацкими станками. Где бы ни собирались два-три человека из прислуги, сразу же начинались шепотки.

Но в парадной зале все было по-другому. Там сидели лишь двое, и все было тихо, если не считать шипения слабого огня в камине.

Рокк осторожно приглядывался к своему лорду. Корбетт же, со своей стороны, совершенно не обращал внимания на беспокойство друга: он умышленно и неуклонно делал все, чтобы напиться до бесчувствия.

— Прикажи подать еще эля, — рявкнул он, когда последняя капля из широкогорлого кувшина скатилась к нему в кружку.

— Тебе уже хватит, — заметил Рокк.

Он покачал головой, взглядом остановив Томаса, поскольку старый слуга, волоча ноги, уже было двинулся к господину с полным кувшином эля.

Корбетт медленно повернул голову, чтобы упереться взглядом в Рокка, Очевидное неодобрение, написанное на лице друга, заставило его злобно улыбнуться.

— Прикажи подать еще эля, — снова потребовал он. — Ты забыл, кто тут хозяин? — Поскольку Рокк не пошевелился, Корбетт треснул кулаком по столу, сколоченному из широких досок. — Я тебя на части разорву, если ты не сделаешь, как я сказал!

Рокк потер подбородок, задумчиво глядя на Корбетта и явно соразмеряя их силы.

— В трезвом состоянии… да, ты мог бы это сделать… хотя и не очень легко. Но сейчас?.. — он откинулся на спинку кресла. — Не думаю. Ты так пьян, что тебе и с женщиной не справиться. Как же ты можешь рассчитывать, что выстоишь против рыцаря?

Несколько мгновений казалось, что Корбетт вот-вот набросится на друга, так он вознегодовал от этой оскорбительной оценки. Но тут напомнил о своем присутствии Томас.

— Вы не должны сомневаться в леди Лиллиане, — осмелился он произнести тихим дрожащим голосом.

Корбетт метнул на старика яростный взгляд.

— Что ж, прикажешь поверить тебе на слово, — фыркнул он. — Если хозяйка вероломна, почему бы и слуге не быть таким же?

— Вы не видите того, что у вас лежит перед самым носом, — хмуро проворчал Томас.

— Пошел вон, старик! — зарычал Корбетт.

Схватив свою кружку, он едва ли не с отчаянием сделал последний глоток, потом поднялся, уперся в стол обеими руками и вызывающе наклонился к Рокку.

— То, что происходит между мной и Лилли, тебя не касается. И всех остальных — тоже.

На удивление твердо встав на ноги — если учесть, сколько эля он только что влил в себя, — Корбетт повернулся и направился к лестнице, которая вела в господскую опочивальню.

— А что будет с Уильямом? — окликнул его Рокк.

Корбетт медленно повернулся. Его злобная ожесточенность исчезла, сменившись угрюмым и угрожающим спокойствием. Он мрачно улыбнулся.

— Уильяма выпустят утром… как можно раньше.

Он холодно рассмеялся, увидев ошарашенное лицо Рокка, и добавил:

— Я позволю моей прелестной женщине подбить меня на такое решение.

— Но я ведь говорил тебе, она ни слова не сказала в его защиту. Почему же ты думаешь, что она будет просить об этом теперь?

Корбетт ответил не сразу. Сначала он словно прислушивался к самому себе и только потом продолжил, медленнее выговаривая слова:

— Возможно, она действительно верная жена. — Затем он стряхнул с себя эту странную задумчивость. — Но, верна она или нет, Уильям будет думать, что она вертит мною как хочет. Он будет думать, что из-за нее я совсем потерял голову и делаю все, лишь бы угодить ей. — Он рассмеялся зловещим, мрачным смехом. — Очень вероятно, что он с утроенным рвением попытается втереться к ней в доверие во время Рождественских празднеств.

Не тратя больше слов, с таким видом, как будто он теперь вполне удовлетворен ходом событий, поскольку все идет по его плану, он зашагал вверх по лестнице.

Оставшись один в парадной зале, Рокк задумчиво допил свою кружку эля. Но когда он тоже поднялся из-за стола, он лукаво подмигнул самому себе:

— Так-так, Уильям будет думать, что она вертит тобой как хочет. И все так будут думать. — Он засмеялся. — И только ты, мой добрый лорд Оррикский, не видишь самой сути вещей.


Лиллиана, скорчившись, сидела на сундуке и вглядывалась в темные поля. Она выкрикнула все бранные слова, какие знала, и выплакала все слезы, какие у нее были, снова и снова осыпая бранью Корбетта в течение всех долгих часов, с того момента, как ее взяли под стражу. Заточена в собственной спальне! В собственном доме! В бессильной ярости она вынашивала самые страшные планы; она собиралась обвинять его, и угрожать ему, и… и запустить в него самым тяжелым подсвечником, когда он наконец явится. Она никогда не простит ему, если он отошлет Элизу. Никогда не простит!

Его ревность к Уильяму могла вспыхнуть из-за любого пустяка. Конечно, Уильям немало постарался, чтобы возникло это дурацкое недоразумение и чтобы подозрения Корбетта только укрепились, и даже трудно было понять, кто из двух мужчин сильнее разозлен. Но если Корбетт изгонит и Элизу вместе с Уильямом…

При этой мысли Лиллиана уронила лицо на колени, не в силах удержать слезы, которые снова набежали на глаза. Она была в полнейшем изнеможении из-за пережитых потрясений, да еще из-за своего общего недомогания — и чувствовала, что силы просто покидают ее.

Она не собиралась засыпать здесь, закутавшись в одеяло и привалившись к каменным оконным ограждениям. Она намеревалась накинуться на Корбетта, как самая сварливая из всех сварливых женщин; он должен был прочувствовать и ее крутой нрав, и силу ее воли.

Но все вышло не так.


Когда он с самым воинственным видом вошел в комнату, он обнаружил ее на сундуке, сморенную сном. Тень от густых ресниц падала на розовые щеки Лиллианы, а прекрасные каштановые пряди разметались у нее по плечам.

Корбетту не под силу оказалось сохранить на лице суровое выражение, когда он стоял и смотрел на свою — такую беззащитную — жену. Он долго стоял в дверном проеме, наблюдая, как играют на ней отблески пламени; стоял и не мог пошевелиться. Когда он наконец шагнул к ней поближе, вид у него был такой, как будто он делает это почти что против воли, но не может противостоять могучему притяжению, которое манило его к ней. Он подошел и молча стоял подле нее.

Лиллиана едва ли осознала мягкое прикосновение к своей щеке. Ее смятенные чувства были слишком затуманены накатившей сонливостью. И все-таки, когда широкая ладонь нежно скользнула по ее волосам, она шевельнулась, и едва заметная улыбка заиграла в уголках ее губ. Во сне ей виделись птицы: совы и соколы, и коршуны тоже. И еще их жертвы, бессильные против стремительных бросков хищников. Потом она каким-то образом сама превратилась в такую птицу-жертву, охваченную ужасом и пытающуюся улететь из-под разящего удара жестоких когтей. А теперь эта знакомая, зовущая ласка.

Во сне ее подняли сильные руки, и она улыбнулась, зная теперь, что охотник — это Корбетт и что она рада оказаться его добычей. Но в этот миг ей показалось, что с охотником происходят какие-то превращения, и образ ее сероглазого супруга уступил место совсем другому образу. Вместо рассеченного лба — гладкий. Вместо черных, как вороново крыло, волос — светлые. И когда перед ней замаячил неясный облик Уильяма, она содрогнулась от непонятного смятения.

— Уильям?.. — Имя слетело с ее дрожащих уст, и слезы разочарования подступили к глазам.

Лиллиана почувствовала, что ее уже не касаются руки охотника. Она проснулась с острым ощущением потери, мысли у нее мешались, а тело отяжелело и затекло. Ей послышались шаги. Но когда она стряхнула паутину сна и неловко поднялась, она обнаружила, что теперь она — не на сундуке у окна, а у себя в постели, но тем не менее в спальне никого нет кроме нее. Еще несколько мгновений она пребывала в растерянности. Но потом память вернулась к ней, и все убийственные подробности прошедших часов вновь затопили ее.

Она почувствовала себя старой и выдохшейся, и отчаяние сокрушило ее душу. Корбетт не приходил к ней — она знала это, она была уверена. Он признал ее виновной, и она не сможет переубедить его.

Лиллиана с трудом натянула на плечи тяжелое покрывало. Он не приходил к ней, и никогда больше не придет… только эта мысль стучала у нее в голове. Больше она ни о чем не могла думать — ни о том, что принесет ей утро, ни о днях, которые потянутся потом. Он знала одно: он не приходил, и она ничего не могла с этим поделать.

Ей оставалось только плакать.

Глава 19

Лиллиана задержалась у каменной балюстрады и заглянула вниз, в парадную залу. Она проснулась значительно позже обычного, и все же сон совсем не освежил ее. Напротив, она чувствовала себя вялой, утомленной и совершенно выбитой из колеи.

Что-то было неблагополучно, причем очень даже неблагополучно, и у Лиллианы появилось тяжелое ощущение, что ее гнетет нечто более опасное, чем хорошо ей известная ревнивая подозрительность Корбетта. Но в чем тут дело — она не могла понять. За те недели, что миновали со дня свадьбы, к Лиллиане пришли любовь и уважение к мужу. Корбетт был хорошим господином для Оррика, справедливым и беспристрастным. Но для нее… каким мужем он стал для нее?

Лиллиана вздрогнула, вспомнив, какое страшное у него было лицо, когда он застал ее в объятиях Уильяма. Она так надеялась, что и Корбетт полюбит ее. Но теперь ей стало казаться, что он ее возненавидел и сделал пленницей в собственном доме.

Однако этот непостижимый человек опять поставил ее в тупик: Лиллиана не сомневалась, что к дверям ее комнаты будет приставлен стражник, но, к немалому ее удивлению, за дверью не было никого. Она осторожно спустилась вниз. В зале хлопотали немногочисленные слуги, но было очевидно, что настроение у всех какое-то непривычно подавленное. Впрочем, чего же и ждать, когда хозяйка замка оказалась узницей, подумала Лиллиана, вновь закипая раздражением.

Но все-таки, что же произошло после вчерашней неистовой вспышки Корбетта? Неужели он изгнал вместе с Уильямом и Элизу? Или в ярости он убил Уильяма, и теперь бедняжка Элиза оказалась круглой сиротой?

Лиллиана спустилась в залу растерянная, взвинченная и уже не на шутку разозленная. Слуги увидели хозяйку и почтительно поклонились ей, но не прервали своих занятий. У Лиллианы даже мелькнула мысль, что было бы неплохо, если бы она умела добиваться от прислуги такого же проворства и прилежания; к тому же они почти не болтали. Увы, она понимала и то, что сегодня ими движет страх: слуги опасались гнева своего господина.

Лиллиана в досаде изогнула бровь. Ну, она-то не боится его гнева. Или, во всяком случае, уточнила она мысленно, боится не настолько, чтобы пресмыкаться перед Корбеттом.

В поисках мужа Лиллиана обошла весь замок — от парадной залы до хозяйственных пристроек, а потом и двор. Корбетта нигде не было. Подходя к кухне, она уже кипела от злости. Все находившиеся в кухне так и подскочили от неожиданности, когда туда вихрем влетела Лиллиана.

— О, миледи…

От неожиданности повар едва не лишился дара речи. Однако, овладев собой, он продолжал уже более связно:

— Вы желаете проверить список блюд на сегодня? Прошу прощения, но я взял на себя смелость…

— Да пропади они пропадом, эти блюда! Скажите мне только, где он?

В кухне воцарилась гробовая тишина, и с минуту Лиллиана пребывала в уверенности, что случилось нечто непоправимое. Молчание прервал истопник. Откашлявшись, он сообщил:

— Он уехал, миледи. Его выставили утром еще до рассвета.

— Выставили? Выставили из замка?! — Лиллиана всматривалась в лица оробевших слуг и размышляла, уж не сошла ли она с ума окончательно.