— Теперь ты ставишь под сомнение мое слово?!! — загремел лорд Бартон. — Сэр Корбетт — человек чести! Он долго и доблестно сражался за свою страну и за свою веру! Клянусь Богом, женщина, если ты предпочтешь не любить его, — значит, так тому и быть. Но тебе придется научиться почитать его, дочка. И оказывать ему те знаки почтения, которые жена обязана оказывать своему мужу и господину!

Лиллиана безмолвствовала. Ее отец стоял у стола, насупив брови: он словно ожидал ее возражений. Но никаких слов не последовало; она повернулась и бросилась прочь. Она не слышала, как тяжело он вздохнул; не видела, какую печаль выражало его изборожденное морщинами лицо. Со стоном, в котором смешались горе и боль, он прижал руку к боку и тяжело привалился к столу. Секунду спустя появился старый Томас, который помог хозяину сесть на стул.

— Это ты? Это ты ей сказал? — тяжело дыша прохрипел лорд Бартон.

Слуга нахмурился, но руки его оставались такими же мягкими, когда он бережно усаживал лорда поудобнее.

— Да, я. Но ей все равно кто-нибудь рассказал бы. Так уж лучше я, лишь бы не эти сплетницы.

— Старый дурень! Во все вмешиваешься! Думаешь, я бы не сообразил! Я бы сам ей все открыл в подходящий момент.

— Это вы так говорите. Вы бы все откладывали и откладывали. А теперь все позади, — рассудительно заметил Томас.

— Как же, позади, — проворчал лорд Бартон. — За ней теперь надо следить в оба. Джарвиса она любила всем сердцем. Его смерть была тяжелым ударом для такой молодой девушки. Она не простила Колчестерам. И она не смирится так легко.

— Поставить охрану к дверям ее комнаты?

Лорд Бартон кивнул; лицо его снова исказилось от боли.

— Их надо поженить как можно скорее, Томас. Этот недуг у меня внутри… он грызет меня днем и ночью. До того как я уйду в мир иной, я хотел бы передать Оррик в надежные руки.

— А Лиллиана?

— Да. — Голубые глаза лорда встретились со взглядом слуги. — До того как я уйду в мир иной, я хотел бы передать мою Лилли в надежные руки.

Глава 3

Лиллиана трудилась, как одержимая дьяволом. Не было ни одного слуги, который не вскакивал бы по первому слову и не кидался выполнять любое ее распоряжение. Она понимала, что нагнала на них страху своим сердитым лицом и грубыми окриками, и именно страхом порождено их усердие. Но она не могла больше сдерживать свое ожесточение. Пускай Оделия и Туллия развлекают гостей и щебечут о пустяках. Если бы ей сейчас пришлось еще и разводить с кем-нибудь церемонии, она бы просто взорвалась.

Хотя работы в кладовых и погребах обычно не сопровождались долгими разговорами, до нее доходили отзвуки сплетен и пересудов. К вечеру, когда она отпустила слуг, уже едва волочивших ноги от усталости, она успела узнать, что отряд Колчестера стал лагерем в поле у самого рва, окружающего замок.

Днем Лиллиана находила некоторое утешение в бурной деятельности, и ей временами удавалось сорвать злость на ком-нибудь из слуг; но теперь она чувствовала, как холодная рука судьбы сжимает ее сердце.

Когда она вошла в залу, отец сидел у одного из каминов, а Оделия и Туллия в чем-то горячо его убеждали. Сэр Олдис то засовывал в огонь железную кочергу, то снова вытаскивал ее оттуда. Его румяное лицо было еще краснее, чем обычно, и Лиллиане сразу стало ясно, что для него прибытие сэра Корбетта оказалось не более приятным, чем для нее самой. И хотя Олдиса, несомненно, беспокоили только его собственные интересы, но никак не интересы Лиллианы, ее тем не менее подбодрила даже эта косвенная поддержка.

Завидев ее, Туллия кинулась к ней навстречу.

— Ох, Лиллиана! Скажи ему, что я не могу. Я же и вправду не могу!

Ее юное лицо было таким горестным, а в голосе звучало такое отчаяние, что Лиллиана в тревоге обернулась к отцу.

— Что вы теперь задумали? Чем вы ее так перепугали?

— Она была хозяйкой дома в течение двух лет — с тех пор, как Оделия вышла замуж, а ты удалилась в аббатство, — непреклонно заявил лорд Бартон. — И, согласно обычаю, она должна присутствовать при купании самых почетных гостей и при этом оказывать им необходимые услуги.

— Это очень старый обычай, и сейчас его почти никто не придерживается. В нашем доме его не соблюдали с тех пор, как умерла наша мать, — возразила Лиллиана, обняв за плечи дрожащую Туллию.

— У нас было не так уж много гостей с того дня, как скончалась ваша возлюбленная мать. И среди них — никого столь значительного.

— А что, Олдис не был столь значителен? — врезалась Оделия в разговор. — А Сэнтон и гости Туллии — не столь значительны? Этот человек, скорее всего, просто убийца! Зачем он сюда явился? У него может быть только одна цель, отец, — подобраться к вам поближе и нанести смертельный удар! А вы ухаживаете за ним, как…

— Замолчи, дочь моя! — прорычал лорд Бартон. — Сэр Корбетт обручен с моей перворожденной дочерью. После моей смерти он будет править Орриком. Он долго и мужественно сражался против неверных. Это достаточное основание, чтобы он мог настаивать на обряде купания.

— Если он прибыл из Колчестера, значит, ему пришлось проделать не такой уж дальний путь, — процедил Олдис сквозь зубы.

— В Колчестере он провел всего несколько дней. Как видно, старший брат принял его не слишком радушно.

— И потому он заторопился к нам? — осведомилась Лиллиана. — Что ж, он с такой же легкостью может снова собраться в дорогу.

— Он останется! И если Туллия, как добрая хозяйка, не окажет ему подобающих услуг, значит, одной из вас двоих придется взять это на себя.

— На меня не рассчитывайте, — прошипела Оделия. — Теперь я здесь всего лишь гостья. Нам достаточно ясно дали понять, что Орриком будут владеть Лиллиана с супругом. Вот пусть она и прислуживает своему нареченному, — закончила она глумливо.

Сказано это было таким ядовитым тоном, что пораженная Лиллиана целую минуту не могла и слова вымолвить. Даже лорд Бартон не нашелся сразу, что сказать.

Когда же Оделия, подобно урагану, умчалась из залы и муж последовал за ней, лорд повернулся к старшей дочери:

— Значит, этим займешься ты. Я верю, что ты не опозоришь ни меня, ни Оррик какими-нибудь глупыми капризами.

— Вы называете это глупыми капризами? Да ведь вы отдаете меня в жены нашему врагу! Хорошо, я окажу ему эти «необходимые услуги», — бросила она резко. — Я присмотрю, чтобы все для купания было приготовлено как полагается. Но если он ожидает радушного приема — ему придется жестоко разочароваться.

Но отец только пожал плечами.

— Он мужчина. Маловероятно, что женские комариные укусы смогут его так уж сильно расстроить.

Легкость, с которой отец отмахнулся от чувств Лиллианы, поразила ее в самое сердце. Но показывать это было нельзя. Слабо улыбнувшись, она легонько подтолкнула Туллию к дверям:

— Проследи, чтобы Магда подогрела воду, и пусть пришлют самую большую ванну и полотенца. А я пойду и приготовлю все в комнате.

— Я уже распорядился, чтобы Томас приготовил для него господскую опочивальню в главной башне, — сообщил лорд Бартон, когда сестры уже направились к выходу.

— Что?!! — Лиллиана круто обернулась. — Вы приказали поместить его в господской опочивальне?! — Это просто не укладывалось у нее в голове.

— Разве я уже не хозяин здесь? Я не могу поместить гостя, куда пожелаю? Я сказал: господская опочивальня. И смотри, Лиллиана, — добавил он, — смотри, чтобы ему было там вполне удобно.

Она была слишком возмущена, чтобы отвечать. Поднимаясь по лестнице, она кипела от негодования.

Хваленый сэр Корбетт… их враг… полностью завладел вниманием отца. Его поселят в той самой комнате. Где прожили всю свою супружескую жизнь ее родители. После смерти матери отец ни разу даже не заглянул туда. И этому… этому… этому захватчику будет отдана господская опочивальню?

…И она сама.

Озноб пробежал по спине Лиллианы. Чужой, угрюмый и грозный человек станет ее мужем; он получит власть распоряжаться всей ее жизнью… В памяти вдруг возник образ сэра Корбетта — такого, каким он был в день их обручения. Рядом с его высокой фигурой она казалась себе маленькой и неказистой. Но если ему и была неприятна мысль о женитьбе на такой невзрачной девчонке, он поразительно хорошо это скрывал. За ужином они брали еду из одной тарелки, и он с завидным терпением выслушивал ее робкий лепет.

Но теперь она уже не та застенчивая девочка, напомнила она себе. Да и в нем ничего не осталось от рыцаря ее грез.

Лиллиана подошла к окованной железом двери господской опочивальни и открыла ее дрожащими руками. Здесь уже было убрано и проветрено. Как видно, Томас постарался на славу: высокое ложе было застлано чистыми простынями, а в каменном очаге горел ровный невысокий огонь.

Лиллиана всегда любила эту комнату, и хотя она не заходила сюда уже несколько лет, сейчас в ней всколыхнулись глубоко запрятанные чувства. На мгновение она забыла обо всем; картины прошлого вспыхнули у нее перед глазами так ярко, словно это было вчера. Матери эта опочивальня служила надежным приютом; здесь она находила уединение, здесь она вела тихие беседы с подрастающими дочерьми. Комната согревала, манила к себе и была не похожа ни на какое другое место в мире.

Гнев Лиллианы улетучился, оставив вместо себя томительную печаль по временам, которые никогда не возвратятся. Она осмотрелась вокруг, задерживаясь взглядом на знакомых предметах обстановки. Однако не все здесь осталось по-прежнему. Ткацкий станок был убран, и перед высокими узкими окнами стоял лишь один стул.

Потом она обратила внимание на тяжелую кожаную суму, лежащую поверх большого сундука в углу, и сердце у нее снова разгорелось гневом. Он приехал в Оррик самым наглым образом. Он принял ее за простую служанку, когда она примчалась к отцу. А теперь он располагается в этой комнате, как ни в чем не бывало!

Она поспешила к суме и спихнула ее с материнского сундука, давно уже стоявшего пустым. Сума свалилась с глухим стуком, и из нее на пол выпали какие-то одеяния и связка бумаг.

Лиллиане не было никакого дела до имущества сэра Корбетта. Однако бумаги заинтересовали ее. Какой-то момент она колебалась. А потом, украдкой оглянувшись, присела на корточки и положила стопку перевязанных бумаг к себе на колени.

Ее тонкие руки проворно перебирали документы. Все они были написаны ровным почерком писца; их украшали росчерки и завитушки, а также множество восковых печатей. Но на каком языке они составлены, Лиллиана не могла понять. Это не французский, не латынь, не английский… Она сосредоточенно сдвинула брови.

Стоя на коленях, Лиллиана гадала, что бы все это значило, и вдруг вздрогнула, взглянула на дверь — и увидела сэра Корбетта, вид которого не сулил ничего доброго.

Он еще не произнес ни слова, но его свирепый взгляд пригвоздил ее к месту. Чувствуя себя беспомощной и растерянной, оттого что ее застали в таком виде, она попыталась подняться с колен. Но он тремя крупными шагами пересек разделявшее их пространство и ногой в кожаном сапоге прижал к полу юбку ее выцветшего домашнего платья.

От этой оскорбительной выходки смущение Лиллианы мигом рассеялось. Но когда она попыталась освободиться, это ей не удалось.

— Какой странный вид гостеприимства принят в Оррике. Интересно, у всех ли гостей здесь роются в вещах?

Холодная ярость, звучавшая в его голосе, разом поубавила у нее уверенности в себе.

Она молча смотрела на него. Он был высок ростом, и она это знала, но сейчас, когда он возвышался над ней словно башня, сложив руки на широкой груди, он казался непомерно огромным, и она в страхе отпрянула от него. Внезапно он наклонился, схватил бумаги, лежавшие у нее на коленях, и передал их мускулистому рыцарю, вошедшему вслед за ним.

— Что такое? — воскликнул этот человек. — Оррик уже напускает на нас свою воровскую шайку?

— Она, может быть, просто мелкая мошенница. А то и шпионка. Но я скоро узнаю правду, Рокк.

С этими словами сэр Корбетт схватил Лиллиану за ворот платья и грубо поставил на ноги. Взгляд его был столь зловещим, а враждебность его спутника — столь очевидной, что из головы у нее вылетели все слова, которые могли бы пригодиться для достойного ответа. Сердце мучительно стучало в груди. Она могла думать только об одном: ее заставляют выйти замуж за этого человека, который вселяет в нее такой страх.

— Говори, девушка, — приказал он кратко. — Что ты рассчитывала найти среди моих вещей?

— Я-я только… это упало… — Лиллиана резко оборвала этот жалкий лепет и сделала глубокий вдох. — Я пришла, чтобы приготовить вам все для купания, и…

— Что-то я не вижу ни ванны, ни воды, — насмешливо отметил мужчина, которого называли Рокком.

— Их уже несут сюда… — резко бросила Лиллиана.

— Это не имеет значения, — перебил ее сэр Корбетт, — Важно то, что ты показала себя как воровка или, того хуже, шпионка. Среди моих домочадцев нет места ни тем, ни другим.