Киран Крамер - Мой граф

Сердце его забилось быстрее, когда из окна он увидел вдалеке Пиппу и мистера Доусона. Пиппа отчищала сзади сюртук мистера Доусона от прилипшего к нему сена. В душе Грегори тут же вспыхнуло любопытство. Что они делали в конюшне?

Мистер Доусон отмахивался от Пиппы, как от назойливой мухи, но она упорно продолжала делать свое дело, пока сюртук не стал безупречно чистым. Оба смеялись, и, когда Пиппа закончила, мистер Доусон стряхнул несколько соломинок и с Пиппиного сюртука.

Потом она показала на небо, мистер Доусон поднял руку, чтобы прикрыть глаза, и они стали наблюдать за какой-то далекой точкой, поворачивая за ней головы. Пиппа стояла с опущенными вниз руками и восторженным выражением лица. Грегори не видел, на что они смотрят, но ему ужасно хотелось находиться сейчас там, с ними.

Да, Пиппа, безусловно, дерзка. Стоит там, изображая из себя камердинера, и все для того, чтобы воплотить свою мечту. Она вызывающая. Нелепая.

Но очень смелая.

«В отличие от тебя, – пришла ему в голову мысль. – И ты недостаточно хорош для нее, а еще пытаешься отвертеться от брака с ней».

Огромная черная туча презрения к себе нависла над ним, испортив настроение.

– Правильно, – пробормотал он. – Марш в конюшню.

Толпа за столом выросла. Пришли два других архитектора и несколько пар, которые были друзьями Тарстонов. Одна пара прибыла только час назад, а еще одна, слышал он от лорда Тарстона, ожидалась во второй половине дня.

Загородный прием был в полном разгаре.

Никто не обратил на Грегори внимания, когда он уходил, даже леди Дамара, которая была слишком занята болтовней с леди Тарстон, чтобы заметить, как он потихоньку выскользнул в дверь, несчастный, одинокий и ничуть не желающий это изменить.

Благожелательность и добродушие мистера Доусона делали существование Пиппы немного терпимее. И прогулка уже прояснила ей голову. Утро было холодным, поэтому первое, что они сделали, это совершили вылазку в конюшню. Там было тепло и уютно, и они еще не видели лошадей Тарстонов. Пиппа слыла прекрасной наездницей, посему ей не терпелось прокатиться верхом. Мистер Доусон хотел залезть на сеновал, потому что в его обыкновении было забираться на все сеновалы, которые ему попадались. Это напоминало ему о детстве. Сеновал был его излюбленным местом, где он прятался и читал книжки.

Он забирался на сеновалы по всему свету, поведал ей мистер Доусон, даже на Востоке и в Мехико. Так что, покончив с маленьким, но совершенно необходимым путешествием вверх по крепкой дубовой лестнице и обратно, они направились к озеру, где Пиппа с удовольствием обследовала искусственные руины.

– Какая красота, – сказала Пиппа, вытянувшись на одной из стен и подложив руки под голову.

Мистер Доусон возле руин не задержался. Он прошел дальше к озеру, где подобрал с земли несколько плоских камешков.

Пиппа нежилась под теплыми солнечными лучами, чувствуя, что ее неудержимо клонит в сон. Едва она начала погружаться в приятную дрему, изрядно измотанная как дневными, так и ночными приключениями предыдущего дня, как услышала, что мистер Доусон зовет ее. Она села, стряхнула с себя сонливость, поднялась и подошла туда, где он стоял у кромки воды.

– Итак, – сказал мистер Доусон, ловко бросив плоский камешек прыгать по гладкой водной поверхности, – что происходит между тобой и лордом Уэстдейлом, Харроу?

У Пиппы чуть сердце из груди не выскочило.

– Что вы имеете в виду?

Мистер Доусон повернулся к ней всем корпусом.

– Да будет тебе. Рожи, которые ты корчил ему в комнате для завтраков, ясно сказали мне: назревает что-то необычное.

– Рожи? – тихо переспросила она.

– Да. Страшные рожи.

Пиппа вздохнула:

– Иногда я просто ненавижу его.

– И? – Мистер Доусон бросил еще один камешек.

– Иногда… ох, мистер Доусон. Могу я говорить с вами откровенно? Вы не выдадите мой секрет, если я поделюсь им с вами?

Он усмехнулся, подошел к бревну и сел на него, потом похлопал рядом с собой:

– Иди сюда.

Она послушно села. Ей хотелось заплакать, но она не собиралась поддаваться подобной слабости. Она подумала о том, как месье Перро поможет ей обрести истинное счастье, если только ей удастся добраться до Парижа.

Истинное счастье в том, чтобы не полагаться ни на кого, кроме своего мастерства с миндальной пастой и нугой, марципаном и жженым сахаром.

– Единственный твой секрет, который мне пришлось бы выдать, это если бы ты замышлял кого-нибудь убить, – сказал мистер Доусон. – И даже тогда есть пара-тройка человек, которых я позволил бы тебе укокошить безо всякой жалости.

– Мистер Доусон.

– Но это правда, – возразил он. – Дворецкий Тарстонов, к примеру. Он задает в этом доме недоброжелательный тон. Но мне как-то не верится, что ты убийца. – Он бросил на нее насмешливый взгляд. – Хотя этим утром тебе явно хотелось убить лорда Уэстдейла.

Она рассмеялась.

– Это точно. – Смех стих, и повисло неловкое молчание. По крайней мере ей оно казалось неловким. Мистер Доусон выглядел совершенно непринужденным.

– Почему? – спросил он.

Пиппа закусила губу. Вопрос звучит так просто, а ответить на него так сложно! С чего же начать? Она почесала нос. Потом повернулась на бревне, чтобы смотреть прямо на собеседника.

– Мистер Доусон, я – женщина, – сказала она своим нормальным голосом.

– Я знаю, – ответил он.

Она ахнула:

– Вы серьезно?

Он самодовольно кивнул:

– Уверен, что к концу недели догадались бы все. Вы два раза заговаривали женским голосом. Первый раз это было в карете, когда Марбери уснул, а я дремал. – Он наклонился к ней. – Вы заговорили с лордом Уэстдейлом, как обычно разговариваете, потом вспомнили про свой маскарад и одернули себя. Я заметил у вас культурное произношение.

– О Боже. – Она устремила взгляд на зеркальную водную гладь. – Меня зовут леди Пиппа Харрингтон. Мой покойный отец был пятым графом Клэкстоном.

– А. Полагаю, ваша матушка актриса? Когда-то она пользовалась большой известностью.

Пиппа густо покраснела.

– Да.

Мистер Доусон тепло улыбнулся.

– А второй раз вы выдали себя, когда мы смотрели на гусей. – Ей понравилось, что его, похоже, ничуть не волновало ее происхождение. – Вы были явно взволнованы и…

– Я забыла. На секунду забыла про свой маскарад, потому что люблю гусей.

– А как вы забирались на сеновал? Моя дорогая, вы взбирались по лестнице с такой грацией, что это было почти смешно.

Пиппа нахмурилась:

– Вы хотите сказать, что придумали, будто забирались на сеновалы по всему миру? Мы лазали по той лестнице, просто чтобы вы могли меня проверить?

– Нет. – Мистер Доусон рассмеялся. – Это истинная правда, что я Король сеновалов. И в тот момент я не проверял вас, я уже знал. – Он потрепал ее по руке.

– Для меня огромное утешение знать, что мы по-прежнему друзья, – облегченно вздохнула Пиппа.

– Конечно.

– Как вы думаете… кто-нибудь еще догадался?

– Сомневаюсь. Никто не проводил с вами столько времени, сколько провел я. За исключением Марбери. Он подошел слишком близко.

– О Боже, мне так не хочется, чтобы он узнал.

Мистер Доусон поднялся и потянул ее за собой.

– Думаю, он узнает, моя дорогая. Ваши дни здесь в качестве камердинера сочтены. В любую минуту один из лакеев может решить поколотить вас за дерзость. Нахальство в камердинере среди челяди не приветствуется.

Она натужно сглотнула.

– Я не знаю, что делать. Я уже думаю о том, чтобы уехать. – И она рассказала ему все про свою историю с Грегори и днем рождения дядюшки Берти и о том ужасном дне в саду у Элизы. И призналась ему, как ненавидит леди Дамару, хоть и не имеет на это права и, вероятно, отправится за это в ад. Еще она подробно объяснила, почему не хочет возвращаться домой в Пламтри, и что сахарные скульптуры для нее все, не считая вересковых пустошей и дома.

– Вы не отправитесь в ад, – заверил ее мистер Доусон. – И попадете в Париж. Не мытьем, так катаньем.

– Неужели вы только что это сказали? – прошептала она. – Это одна из моих любимых фраз.

– Да, – подтвердил он, – сказал. Я поеду с вами в Париж и останусь там до тех пор, пока вы не устроитесь…

– Даже полгода?

– У меня есть сестра, которая живет там…

– Правда?

– Она вышла замуж за французского лавочника, и они поселились в прелестном доме в очаровательном квартале Парижа. – Он взял ее за подбородок и повернул к себе, глядя на нее с серьезным выражением лица. – Но вы не можете оставаться в одежде камердинера. Вы встретитесь с месье как женщина. И если он настоящий художник, он разглядит артистизм в вашей душе и захочет помочь.

– Вы так думаете? – Сердце буквально распирало от надежды.

– Да. Мы наймем служанку и возьмем ее с собой, чтобы у вас было надлежащее сопровождение.

Она обняла его:

– Ох, спасибо вам, милый мистер Доусон.

– Не нужно меня благодарить, – возразил он, отнимая ее руки.

– Нет, нужно, – настаивала Пиппа.

– Не забывайте, что под внешней кротостью у меня душа авантюриста. Но еще больше я люблю честность. Так что у меня есть два условия, – сказал он ей.

– О?

– Вам придется рассказать своим родным, что вы намерены делать. Мы увидимся с ними перед отъездом.

Грегори говорил ей почти то же самое. Ее кольнуло сожаление, что она не порадует его своим планом, но ехать с мистером Доусоном и дуэньей… что ж, большего и желать нельзя.

– Я бы хотела вначале съездить в Пламтри. – И сразу же на сердце стало легче. – Они думают, что я убежала, чтобы выйти замуж за Грегори… и возникнет очень неприятная ситуация, когда они узнают, что я за него не вышла.

– Если вы поедете со мной, то будете избавлены от этого беспокойства. Я заверю их в вашей безопасности.

Она улыбнулась:

– У меня просто камень с души свалился. А второе условие?

– Прежде чем мы уедем, вы должны будете сказать лорду Уэстдейлу, что любите его.

– Что? – В желудке у Пиппы образовалась холодная пустота. – Признаться, что я люблю Грегори? – Она до глубины души была потрясена вызовом мистера Доусона.

– Для меня совершенно очевидно, что вы его любите, – заметил он.

– Конечно, люблю. – Пиппа опустилась на бревно, руки у нее дрожали. – И всегда любила. – Это был непреложный факт, как смена времен года. – Но я не девочка для битья. Я же рассказывала вам, что произошло в саду, когда он узнал, что я неравнодушна к нему. Он бросился вон.

– И возможно, опять так сделает, – мягко отозвался мистер Доусон. – Но я не буду помогать вам в вашем замысле, пока он не услышит эти слова от вас самой. Если вы так сильно хотите поехать в Париж, а со мной это будет сделать гораздо легче, вы скажете ему.

Пиппа воззрилась на своего друга:

– Вы просите слишком многого.

– Вы всегда можете поехать одна.

Да, может, и собиралась сделать это. Она была готова одеваться мужчиной и проводить большую часть своего времени в качестве компаньонки приятельницы дядюшки Берти. Но с мистером Доусоном добраться до Парижа и жить там будет гораздо проще, легче и безопаснее и, без сомнения, намного веселее.

Сказать Грегори мучительную правду – что займет всего секунд тридцать – и заиметь союзника в Париже на целых полгода?

Или не уронить своей гордости и отправиться в город Любви в одиночку?

– Мне надо подумать, – призналась Пиппа. – Я признательна вам за предложение, но не уверена, что могу сделать то, о чем вы просите.

– Я понимаю, – отозвался мистер Доусон.

Она чмокнула его в щеку, прежде чем вернуться к своей роли камердинера, что означало – для видимости держаться от мистера Доусона на почтительном расстоянии, и они в приятственном молчании отправились назад к дому.

Грегори промаршировал в конюшню, поздоровался с Оскаром, который, улучив минутку, прилег отдохнуть, и попросил у конюшего лорда Тарстона самого норовистого жеребца. Его звали Принц, и он был пегий.

– Он великолепен, – сказал Грегори и сразу же влюбился в него, когда огромный конь ткнул Грегори в плечо носом – сильно, словно испытывал его на прочность.

– Хозяин редко ездит на нем, – поведал ему конюх, жилистый парень приблизительно возраста Питера. – Его выезжаю я.

– И отлично с этим справляешься, – похвалил Грегори и вдруг подумал, как соскучился по Питеру, который обожает слоняться в «Таттерсоллзе».

Кожа Принца бугрилась мускулами, а шкура блестела здоровым блеском. Глаза были ясные и живые.

Когда Грегори взобрался на жеребца и пустил его легким галопом по длинной, изгибающейся подъездной аллее, настроение поднялось. Жизнь прекрасна, когда ты верхом на превосходном коне. Грегори с легкостью вспомнил о своей цели: оберегать Пиппу и помочь ей обрести счастье. Дело важное и непростое. Серьезный вызов. Все остальное – победа в состязании проектов собачьего домика, уклонение от авансов леди Дамары и возвращение к бурной светской жизни в Лондоне – задачи второстепенные.