Киран Крамер - Мой граф

– Спасибо, сынок. – Отец тяжело вздохнул. – Твоя мама, очевидно, так и не поняла, что мне было известно о ее близости с Дэниелом. Я считал, что поступаю правильно, защищая ее чувства. Она очень сильно зависела от мнения других людей, хотя делала вид, что ей все равно. Но теперь я жалею о своем решении. Мы никогда не говорили о том, почему наш первенец появился на свет на месяц раньше положенного срока. В конце концов, такое иногда случается. Но быть может, если бы мы откровенно обо всем поговорили, она бы не посчитала необходимым обременить тебя своим признанием.

– Отец, не стоит сожалеть о своем решении, – сказал Грегори. – Ты думал о маме. Ошибки не меняют главного: ты, матушка, я и другие дети – мы семья. Сильная, любящая семья. И с каждым днем она становится больше. И лучше.

Отец с матушкой обменялись нежными тайными взглядами.

– Грегори, сынок, – проговорил отец. – Я так рад, что ты точная копия Дэниела. С первого же дня было ясно, что тебя зачал он. И тот факт, что прошел целый месяц, прежде чем я осмелился консуммировать наш с Норой брак, – еще одно доказательство твоего происхождения. Твой размер, твое крепкое здоровье – ты был доношенным ребенком, парень, и плодом любви двух замечательных людей. Но ты и наш сын тоже – мой и моей дорогой жены. – Он схватил матушкину руку. – И то, что ты только что сказал, сверх всяких наших надежд подтверждает, насколько ты готов однажды возглавить дом Брейди. Мы страшно гордимся тобой.

– Да, дорогой, – кивнула матушка.

Грегори не знал, что сказать. Его переполняла признательность. Любовь. Радостное волнение по поводу будущего.

И тут он вспомнил, что должен сказать еще одну вещь.

– Я обидел Питера. Позволил встать между нами ложной ревности и чувству вины – вины за то, что я, возможно, занимаю его место в качестве твоего наследника, отец.

– Ты больше не должен так думать, дорогой, – молвила матушка. – Ты именно там, где тебе и следует быть. Так говорит закон, и так говорят наши сердца.

– Спасибо, матушка. Но я хочу, чтобы Питер узнал всю правду. Мне надо объяснить, почему я не позволял ему довериться мне. Я хочу получить его благословение как следующего в очередности на маркизат.

– Ему недолго быть вторым в очереди на маркизат, – усмехнулся отец. – У тебя непременно будет целый выводок сыновей.

– Это мое самое заветное желание, – ухмыльнулся Грегори. – А пока мне нужна его непоколебимая, искренняя поддержка, а я не смогу получить ее, пока он обо всем не узнает. Думаю, как только я изложу все обстоятельства, он увидит, что маму никто не осуждает. И ты сам сказал, отец, мое происхождение не имеет значения.

Отец с матушкой обменялись взглядами, потом снова посмотрели на Грегори.

– Думаю, это прекрасная мысль, – одобрил отец.

– Согласна, – сказала матушка.

– Если Питер вдруг огорчит тебя… – начал отец.

– Мы с этим справимся, – заверил его Грегори. – Нет ничего хуже тайн. – Он прошелся взад-вперед по комнате. – В сущности, не вижу причин, почему я не могу рассказать историю своего рождения всем братьям и сестрам. Она не более захватывающая и интересная, чем матушкина. Это станет еще одной семейной легендой.

– Он прав! – Матушка встала. – Почему бы и нет? – Она повернулась к лорду Брейди.

Последовало мгновение потрясенного молчания, а потом отец сказал:

– Да, почему бы и нет?

Все трое одновременно рассмеялись. Грегори не помнил, когда в последний раз чувствовал себя настолько свободным, настолько готовым сделать шаг вперед и зажить настоящей жизнью.

– Это надо отпраздновать превосходным ирландским виски. – Отцовская радость была почти осязаемой, когда он вытащил свою фляжку, быстренько плеснул в три бокала, которыми хозяйка дома любезно снабдила своих гостей, и раздал их. – За новые начинания, – сказал он.

– За новые начинания, – в один голос повторили матушка с Грегори.

Они чокнулись и залпом осушили бокалы. Такова была одна из традиций Брейди.

Грегори улыбнулся.

Отец махнул на него рукой:

– А теперь ступай, и ни слова больше. Будет с тебя переживаний на сегодня – и за последние дюжину лет. Иди повидайся со своей любимой с легким сердцем. И если у нас больше не будет возможности увидеться с тобой наедине перед вашим отъездом, мы с матушкой желаем вам счастливого пути.

– Спасибо, – пробормотал Грегори и, быстро поцеловав матушку в щеку и хлопнув по спине отца, ушел к себе новым человеком.

На следующее утро, одетая в одно из лучших платьев Элизы с нежным рисунком в честь особого дня, Пиппа сидела рядом с Грегори в карете, положив головку ему на плечо. Ей нравилось, что они отбыли из Тарстон-Мэнор без дуэньи. Ее репутация уже погублена, так что они теперь все равно что женаты, и все домочадцы, равно как и все гости буквально лопаются от гордости, что такое скандальное событие имело место в их присутствии.

То, что маркиз и маркиза Брейди тоже были там и являлись очевидцами разворачивающейся драмы, будоражило умы еще сильнее. А когда леди Брейди презентовала Грегори свадебный фрак его отца, хорошенько починенный, разумеется, чтобы он надел его в день своей свадьбы, все женщины в доме всплакнули.

Какая счастливая случайность, что она взяла его с собой в Долиш! Кому есть дело до того, что она всегда возит с собой одежду для починки?

– Это у нее ирландское, – сказал маркиз, хотя в жилах его жены не было ни капли ирландской крови. – Такая же волшебница.

После чего он чмокнул ее в нос, словно она была его собственной маленькой феей, что вызвало у Марбери отвращение. Он так и сказал всем, включая Пиппу, за спиной лорда Брейди. В своем желании удачно сострить он совершенно забыл, что Пиппа – будущая невестка маркиза.

Но она в качестве наказания лишь многозначительно воззрилась на его пах и пошла прочь.

– Мой пахток – последний писк моды! – прокричал он ей вслед.

Ей доставило особое удовольствие игнорировать его.

Разумеется, все заявили, что знали с самого начала, что Харроу – леди, переодетая камердинером; все, кроме леди Тарстон, которая, едва только увидев Пиппу, выходящую из кареты в бриджах и с распущенной копной волос, лишилась чувств.

Ну, или притворилась, что лишилась чувств, ибо тут же пришла в себя, а потом снова упала в обморок, когда вместе с Грегори и Пиппой к ней в дом вошли маркиз и маркиза Брейди. После того как леди Тарстон оклемалась во второй раз, леди Дамара не преминула дать понять их хозяйке и родителям Грегори, будто всегда знала, кто на самом деле Харроу, но не сказала ничего из соображений приличия.

После чего маркиз с маркизой, очевидно, ничуть не расстроенные, удалились выпить чаю, а леди Тарстон напустилась на леди Дамару – как могла она не поделиться со своей близкой подругой таким сногсшибательным секретом? – и оскорбилась, что ею так пренебрегли, даже поставила под сомнение порядочность леди Дамары.

Вследствие чего последняя собрала вещи и на следующее утро в раздражении отбыла восвояси.

Но ее отъезда никто не заметил. Все взоры были прокованы к Пиппе и Грегори, двум влюбленным, которых леди Тарстон позаботилась надлежащим образом разделить в их последнюю ночь в качестве ее гостей. Она для пущей надежности поместила Пиппу с леди Элизой, а Грегори с Дугалом спали над конюшней: Грегори – в кровати Оскара, а Дугал – на полу. Двое друзей полночи пили в компании с Оскаром, который в три часа утра ушел в спальню Грегори.

Оскар до конца жизни будет рассказывать своим детям и внукам историю о том, как он спал в графской постели, а когда проснулся, служанка разводила для него огонь в камине и принесла чашку шоколада раньше, чем он успел спустить ноги на пол, и приветствовала его словами: «Доброе утро, милорд».

Но чего леди Тарстон не знала, так это что перед самым рассветом Грегори прокрался в комнату Элизы, подмигнул ей, когда она проснулась, и похитил Пиппу прямо у подруги из-под носа.

Всего на несколько минут, заверил он Элизу, которая зевнула и опять уснула.

Умыкнув Пиппу из дома, он отвел ее к руинам, и там они, сидя рядышком на каменной стене, ели персики и пили вино.

– Не Италия, но очень похоже, – заметила Пиппа, и они вместе любовались восходом солнца, пока Грегори рассказывал ей историю, которую так долго хранил в тайне.

Когда он закончил, Пиппа вытерла слезы.

– Жалко, что ты не доверился мне, – посетовала она. – Все эти годы я думала, что не нравлюсь тебе.

– Ты и не нравилась, – со смехом признался он и привлек ее к себе. – Но только потому, что я злился. И был в замешательстве. И страшно боялся. Ты была ближе всех к тому, чтобы узнать правду. Никто, кроме тебя, даже не догадывался. И все потому, что ты знала меня лучше других.

– Это уж точно. – Она шмыгнула носом, но поневоле почувствовала гордость.

Он кивнул:

– Даже в три годика ты таскалась за мной хвостом и требовала, чтобы я взял тебя с собой на болото на поиски ужа, потому что знала, что он мне понравится. И когда мы в конце концов увидели его, он мне, само собой, понравился, потому что у нас в Ирландии нет змей.

Пиппа захихикала:

– Я и правда так делала?

– О да, – пробормотал он и поцеловал ее долгим, сладким поцелуем.

Если бы не заявился Марбери, требуя сказать ему, почему Пиппа в ночной рубашке и почему его не пригласили на выпивон с Грегори, Дугалом и Оскаром над конюшней, этот поцелуй мог бы вылиться в нечто большее.

Сейчас, в карете, несколько часов спустя, в сумке Пиппы лежало еще одно любимое платье Элизы – из красивого голубого шелка, украшенного крошечными цветочками цвета слоновой кости по краю лифа и рукавов. Пиппа наденет его на свою свадьбу. Будущая свекровь предлагала ей одолжить одно из своих творений, сшитое по парижской моде, но леди Брейди слишком миниатюрна. Платье Элизы подойдет лучше, а когда Пиппа вернется из Гернси, мама Грегори сошьет для нее целый гардероб новых вещей.

Она не могла дождаться!

– К вечеру мы прибудем в Торки, – сказал Грегори, нежно обнимая Пиппу и поглаживая плечо. – А завтра утром отплывем на Гернси.

– Хорошо бы, чтобы нам не пришлось ждать, – сказала Пиппа.

– Чего? – Грегори выглянул в окно на проплывающий пейзаж.

На границе Дартмура пейзаж был диким и голым, и, как бы Пиппа ни любила его, сейчас куда уютнее было в карете, с сильным, восхитительно мужественным Грегори рядом.

Карета Грегори была роскошной, стены обиты синим бархатом, кожаные сиденья мягкие и гладкие на ощупь. Пиппа не обратила внимания на эти детали в первый раз, когда оказалась в карете смертельно уставшая, грязная и насквозь промокшая. Но сейчас она все заметила и кое-что надумала.

Она отвела глаза от своего будущего мужа.

– Хорошо бы, чтобы нам не пришлось ждать…

Она не знала, как это выразить.

Глаза Грегори расширились, и он слегка поерзал на сиденье.

– Ты хочешь сказать…

Она закусила губу.

– Полагаю, я хочу сказать именно то, что ты подумал.

Он повернулся и потянул за ленту у нее на корсаже.

– Ты хочешь сказать что-то вроде этого?

Она кивнула.

– А как насчет этого?

Он спустил платье вниз, обнажив верхнюю половину груди с двумя полумесяцами маленьких розовых сосков.

– О да, – промурлыкала Пиппа. – Определенно.

Его глаза потемнели от желания, и он снял с себя сюртук и бросил его на сиденье напротив.

– Ты уверена?

Она улыбнулась:

– Вполне. Здесь у нас все и началось, в этой самой карете, хоть мы и знали друг друга всю жизнь.

– Да, – согласился Грегори и стащил рубашку через голову. Бросив ее поверх сюртука, улыбнулся. – Помнишь то одеяло?

– Как же я могла забыть одеяло? – Пиппа тоже улыбнулась.

Грегори состроил гримасу.

– Сколько дней назад это случилось?

– Всего лишь два, – ответила она, распуская завязки.

– Не могу поверить, – усмехнулся Грегори.

– Я тоже. Только посмотри на нас сейчас.

– Долго же мы к этому шли. – Он привлек ее к себе в объятия и поцеловал, как умирающий от жажды в пустыне, набредший на оазис.

И она отвечала ему так, словно вот-вот должен был наступить конец света.

Наконец они оторвались друг от друга, тяжело дыша.

– Почему мы так долго ждали? – спросил Грегори.

Пиппа поморщилась:

– По многим причинам, включая и твое предостережение держаться от тебя подальше. Знаешь, от этого я стала желать тебя еще больше.

– Разумеется, я об этом знал, – отозвался он. – Вот почему я на самом деле такой опасный, как пишут в газетах.

– А я еще опаснее.

– Вот как? – Его глаза поблескивали чем-то темным и восхитительным.

Она кивнула.

– Ты готов?

Через каких-нибудь три минуты они уже были полностью обнажены, и Пиппа сидела у него на коленях, восторженно трепеща от свидетельства его возбуждения.

– А вдруг нас услышит Оскар? – прошептала она.