Киран Крамер - Мой граф

Зрачки Пиппы расширились, но Грегори быстро вернулся к рукавам, притворившись, что не заметил облачка беспокойства, набежавшего на ее чело.

– Ну вот, – сказал он, когда наконец освободил ее из плена рукавов.

– Спасибо. – Она слегка поежилась. И неудивительно. Под кожаными подтяжками, удерживающими панталоны, на ней была широченная рубашка, которая тоже насквозь промокла и прилипла к телу. Под ней просвечивала белая полоска ткани, которая туго стягивала грудь.

Слишком туго, поневоле пришла ему в голову мысль, и он поморщился.

Пиппа обхватила себя руками.

– Пожалуйста, закройся одеялом.

– Слушаюсь, мадам. – Он растянул между ними самодельную ширму. – Давай поскорее покончим с этим.

– В сундуках дяди Берти полно костюмов, – сказала Пиппа, и голос ее прозвучал слегка приглушенно. – Я столько играла с ними. – Ее руки собирали в кучу складки рубашки над головой, потом она, должно быть, стянула рубашку, потому что следующие слова были ясными: – Так что опыта в этом деле мне не занимать, – гордо добавила Пиппа и повесила мокрую рубашку на ширму из одеяла, откуда она свалилась на пол.

Поскольку обе его руки были заняты, он не мог пока засунуть эту чертову штуку под сиденье, так что с этим приходилось подождать. И открывать дверцу, чтобы выжать ее, тоже было бесполезно – дождь по-прежнему лил сплошным потоком.

– И развяжи повязку, – сказал Грегори. – Нам надо будет высушить ее.

Пиппа помолчала.

– Не стоит.

– Ты же будешь в рубашке и сюртуке, не забывай.

– Правда, – с надеждой проговорила она. – К тому же я не такая уж… – Она не закончила.

– Давай снимай ее, – велел он, оставив без внимания то, что она имела в виду. Может, она и не вываливается из корсажа, как многие светские дамы, но сложена, как греческая богиня, и крайне соблазнительна именно такая, какая есть. В сущности, ее скромные платья сводят его с ума, потому что он жаждет увидеть больше, почувствовать больше, как сделал только однажды и лишь чуть-чуть, прежде чем поцелуй резко прервался. – Уверен, тебе неудобно.

– Да. – Она вздохнула и приступила к процессу окончательного оголения своей верхней половины.

Звук разматываемой ткани был едва слышным, но все же различимым, и на Грегори накатило почти непреодолимое желание подглядеть. Один только быстрый взгляд украдкой поверх края. Если ее глаза опущены, она даже и не заметит, так ведь?

Но разумеется, Грегори не мог поддаться искушению. «Ты – джентльмен», – упрекнула его совесть.

Черт бы побрал эту его проклятую совесть.

Спустя несколько мучительных секунд Пиппа подняла над одеялом скомканную полоску ткани.

– Бросай ее, – сказал он.

Комок с чавкающим звуком шлепнулся ему на сапог.

– Мне нужна сухая рубашка. – Ее слова пронизала паника. – И сюртук. Пожалуйста, поскорее.

Ох, в какую же кашу могут превратиться мужские мозги в присутствии полуголой женщины! Но она полуголая замерзшая леди, и обязанность Грегори – помочь ей.

– Тогда ты должна подержать этот край одеяла. – Он потряс левый угол.

Когда она взяла его, Грегори вытащил у себя из-за спины сухую рубашку и свободной рукой подал Пиппе поверх одеяла. Угол одеяла вновь сменил владельца, и она быстро облачилась в сухую рубашку.

Тот же маневр был проделан и с сюртуком. Прямо цирковой трюк какой-то. Грегори – лев, а Пиппа – слабая, беззащитная девушка.

– Лучше? – поинтересовался он, прислушиваясь к шороху и сопению – одеяло ходило ходуном от ее усилий.

– Лучше. – Наконец она потянула импровизированную ширму вниз.

В глазах и складке губ таилось легкое беспокойство, но в сухой рубашке и пиджаке Пиппа уже выглядела намного лучше: бодрой, здоровой, даже соблазнительной – как будто приняла холодный душ под водопадом, насухо вытерлась полотенцем и постояла перед огнем. Как же это невозможно очаровательно, что она выглядит так хорошо, когда сидит на сыром сиденье во все еще мокрых насквозь панталонах.

– Ох, как здорово снова почувствовать свою верхнюю половину в тепле, – проговорила она, но при этом зубы ее стучали как молоточки.

Грегори спрятал свою озабоченность за твердым взглядом.

– Давай сделаем то же самое и с нижней половиной. Я сниму с тебя сапоги.

– Я могу сама.

– Позволь мне, – сказал Грегори. – А пока я буду их стаскивать, почему бы тебе не укутаться в плед?

– Ладно, – отозвалась она немного нервозно.

Он взялся за одну тонкую икру, стараясь не думать о том, какая она изящная, и сапог стащился с громким чавкающим звуком, за которым последовала длинная струйка воды.

– Прямо целое наводнение, – пробормотала Пиппа.

Когда их взгляды встретились, Грегори обрадовался, что ее глаза весело поблескивают. Это послало приток тепла куда-то в область сердца – весьма нежелательный приток.

– Вторую, – напомнил Грегори, как будто Пиппа была ослушавшимся солдатом, и искорки погасли.

Это хорошо. Ни к чему им это дружеское общение, когда он держит ее ногу. Если Грегори пойдет по этому пути, тот приведет его в такое запретное место, о котором он даже думать не должен. По существу, Грегори был так раздражен на себя, когда взялся за ее сапог, что дернул слишком резко, и ее пальцы зацепились за его ногу.

– Извини, – прошептала Пиппа.

Грегори бросил на нее взгляд, полный неодобрения, и попробовал удовлетвориться тем, что из второго сапога не вытекло воды.

– Остальное я сама сделаю, – предложила Пиппа.

– Давай я стащу чулки, – сказал Грегори. – А ты откинься назад – желательно подальше – и грейся.

В этот раз она не возражала, и ее щеки вспыхнули, когда он начал стаскивать с нее мокрый чулок. Грегори приходилось стараться изо всех сил, чтобы выполнять свою задачу совершенно бесстрастно, без малейшего намека на интимность. Лодыжка ее была великолепна, здорового бледно-розоватого цвета, но вот стопы, когда обнажились, оказались слегка посиневшими.

Он стал энергично растирать их руками, и Пиппа захихикала.

Он приостановился.

– Щекотно?

Она прижала ко рту кончик ногтя большого пальца.

– Да.

Пальцы ног все еще не были такого цвета, как им полагается, поэтому Грегори поднял обе ее ноги и приложил ступнями к своей рубашке, а сверху обернул полами сюртука.

– Что ты делаешь? – пискнула она.

Грегори дернул плечом.

– Просто согреваю их. – Он поднял глаза на крышу кареты, немного посвистел, потом секунд тридцать поглазел в окно.

– Тебе, должно быть, неудобно, – пробормотала Пиппа все еще с легким беспокойством в голосе.

– Да, это как два куска льда у меня на груди, но они мало-помалу согреваются, так ведь?

– Да, – прошептала она. – Но тебе не обязательно это делать, правда, совсем не обязательно…

С каждой минутой такое положение становилось все приятнее, все уютнее, особенно когда она поглубже зарылась пальцами в ткань рубашки, непроизвольно массируя его соски. Проказница. Пиппа даже не представляла себе, как эти два куска льда быстро превращаются в орудия пытки совсем иного рода.

– Я выдержу, – ответил Грегори, не сводя глаз с одинокого скалистого утеса на дальнем краю вересковой пустоши.

– Мне бы следовало пожалеть тебя, я знаю, но это такой рай, – воскликнула Пиппа. – Гораздо лучше, чем теплый кирпич.

Грегори повернулся и увидел, что у нее на лице отражается истинное блаженство. Если она считает это раем, то как же мало знает она о мужчинах и женщинах и о том, что происходит между ними.

Откинувшаяся на сиденье, совершенно расслабленная, с обрамляющими лицо мокрыми кудряшками, может, она и говорила с чистой и искренней непосредственностью ангела, но начинала выглядеть слишком женственно и соблазнительно.

– Ну что ж. Вот они и согрелись. – Грегори распахнул полы сюртука по совершенно эгоистичным причинам. Ему необходимо избавиться от нее, и чем скорее, тем лучше. Леди Пиппа Харрингтон и не подозревает, насколько она опасна. Куда опаснее, чем он.

И словно в доказательство этого она убрала ноги с его груди только с большущей неохотой и долгим женским вздохом.

– А теперь, – Грегори снова полез под сиденье и сделал большой глоток отцовского виски, чтобы притушить огонь, бушующий в паху, – ты переоденешь панталоны.

– Нет, – твердо заявила Пиппа. Всему есть предел, и эту грань она переходить не намерена.

– Но ты должна.

Никогда прежде она не видела Грегори таким. Что с ним? Может, его лихорадит? Или что-то болит? На сонного он определенно не похож. Он выглядит так, словно кто-то дал ему ведьминого зелья, от которого он либо уснет, либо сделается очень нехорошим. Порочным.

– Даже не думай об этом, – предупредила она, хоть при воспоминании об их поцелуе в саду сердце и забилось быстрее.

– О чем? – Грегори внезапно вновь стал выглядеть совершенно нормальным.

– Мы закончили с переодеванием. – Пиппа произнесла это четко и ясно, чтобы напомнить себе, что она решительная, волевая и никто не помешает ей поехать в Париж, особенно Грегори.

Он покачал головой:

– Тебе надо переодеться полностью.

– Я не могу. Я… я правда не могу снять эти панталоны, так что, пожалуйста, не проси.

Он довольно долго смотрел на нее, потом на его лице промелькнуло понимание, которое исчезло так быстро, что могло просто показаться Пиппе.

– Понимаю, – пробормотал он. – Если мы обернем твои ноги одеялом, это должно помочь тебе согреться.

И тут до нее дошло. Он подумал… он подумал, что у нее месячные! Откуда ему вообще о них известно? Да, наверное, неженатые мужчины знают, но как они узнают? Ей никто ничего не рассказывал, даже мама. Она сказала Пиппе, что, когда она станет старше, ее каждый месяц будет навещать особая фея, и было ужасным разочарованием узнать, что это за фея.

– Это не то, что ты думаешь, – выпалила Пиппа.

– Я ничего не думаю. – Лицо его было безмятежным. Лицо истинного джентльмена.

– Нет, думаешь! Но ты ошибаешься. На самом деле… – Она жаждала признаться; все лучше, чем то ужасно смущающее предположение, которое он сделал. – На мне нет подштанников. Мы в деревне не носим их. Вы, городские, возможно… я слышала, они в моде, но к чему лишняя стирка?

– Поэтому ты отказываешься переодевать панталоны?

Она с несчастным видом кивнула:

– Я подумала, ты придешь в ужас.

– Но я тоже не ношу подштанники, – сказал он с легкой улыбкой, играющей в уголках губ – весьма привлекательной улыбкой. – Так что пусть тебя это не смущает.

– Т-ты тоже?

– Ну да. – Он усмехнулся. – Только отъявленные педанты носят их.

О Боже. Это в высшей степени интимный разговор.

– Я думала, что ты как раз и есть отъявленный педант. – Пиппа посмотрела на пуговицы его сюртука.

– Только когда я при дворе. Ты, похоже, забываешь – я по большей части рос в Бэллибруке, в Ирландии, в деревне. – Грегори снова подался вперед. – Так что никаких отговорок. Снимай панталоны. – Он полез в сумку, вытащил другую пару и бросил на спинку ее сиденья.

В этот раз, когда он развернул между ними одеяло, ей в голову лезли всякие крайне неподобающие образы. Она не должна была представлять Грегори без подштанников, однако представляла. Она воображала, как он натягивал панталоны этим утром. Интересно, он спал совсем голый или в ночной рубашке?

Медленно, ударяясь коленками об одеяло, Пиппа отстегнула подтяжки, стащила с себя панталоны и подтолкнула их босой ногой в сторону Грегори.

Боже милостивый, какой же незащищенной она себя чувствовала, даже несмотря на одеяло, длинную рубашку и полы сюртука.

– А волосы? – бодро проговорил Грегори, продолжая держать одеяло. – Как ты с ними справилась?

Пиппа поневоле улыбнулась. Он, как может, старается отвлечь ее. Наполовину сидя, наполовину стоя она натянула другие панталоны и прицепила их к подтяжкам – в них и в самом деле было просто чудесно, он оказался прав: ей необходима сухая одежда.

Она заглянула поверх края своей маленькой крепости.

– Благодарение Богу, у меня есть несколько париков. Тот, которым я воспользовалась сегодня, надо будет высушить. – Пиппа тихо засмеялась. – Кстати, нам больше не нужно одеяло.

Его глаза засветились.

– Вот и отлично. – Он отложил одеяло в сторону. – Оно официально ушло в отставку, достойно послужив во имя хорошего дела.

– А пенсион оно получит? – Пиппа снова села.

– Нет. Боюсь, подобная льгота на него не расстилается. – Он выгнул бровь.

– Это была ужасная шутка. Но спасибо за помощь и за пирог с говядиной, который ты мне скоро купишь. Долго еще?

– Уже нет. – Он вручил Пиппе сухие чулки и запасные башмаки. – Около получаса. Ты останешься в карете, пока мы будем менять лошадей.

– Я же сказала, что не поеду домой. – Она натянула чулки, обулась, потом протянула руку и забрала свою холщевую сумку с его сиденья. Порывшись в ней, достала еще один парик, щетку и маленькую баночку с помадой для волос. А потом стала вытаскивать из волос оставшиеся шпильки. Будет заново подкалывать свои локоны. И для этого ей не требуется зеркало.