Доктор начинает приводить меня в порядок, пока медсестра ждет, чтобы забрать ребенка в отделение интенсивной терапии, но Ремингтон склонил свою темноволосую голову к моей. Мы прижимаемся носами друг к другу над лысенькой маленькой головой ребенка.

— Я люблю его, Реми, — шепчу я, поворачивая голову вверх, стремясь чувствовать его теплое дыхание на своем лице, а его губы на моих. — Я так сильно тебя люблю. Спасибо тебе за ребенка.

— Брук, — коротко шепчет он, обхватывая нас руками. Я знаю, что в глубине души Реми не верит, что заслуживает этого. Никто не учил его тому, что он делал, так что я прижимаю его большие плечи к себе так сильно, как могу, одной из своих слабых, дрожащих, уставших рук, держа ребенка в другой.

— Если он такой, как я, мы будем его поддерживать, — он беспокойно шепчет мне на ухо. — Если он такой, как я... мы будем с ним.

— Да, Реми. Мы научим его музыке. И упражнениям. И как заботиться о своем маленьком теле. Оно будет сильным и будет изумлять его, и возможно, иногда расстраивать. Мы научим его любить свое тело. И себя. Мы научим его любви.

Он вытирает глаза тыльной стороной рук.

— Да, — и оставляет поцелуй у меня на лбу. — Да, мы научим его всему этому.

— Обними нас снова, — прошу я, когда он отступает, как будто я с ребенком, издающие писклявые плачущие звуки, не можем принадлежать ему.

Он возвращается, и мы таем в его объятиях. У него самые лучшие объятия и мы прекрасно в них вписываемся. Я чувствую, как он вытирает слезу с моей макушки снова, и это тоже заставляет меня тихо плакать. Он такой сильный. Я никогда не думала, что этот маленький момент может сделать такое с ним. Я держу нашего малыша одной рукой, потому что мне нужно обнимать Ремингтона другой.

— Иди сюда, — призываю я, протягивая руку. Затем он наклоняет голову и прижимается ко мне, и я не знаю, чье лицо более влажное. — Я так тебя люблю, — шепчу ему я. — Ты заслуживаешь этого, и даже большего. Пока ты борешься там, я буду бороться за то, чтобы ты вернулся домой.

Он сердито рычит и снова вытирает глаза, будто ненавидит плакать. Затем он обхватывает мое лицо и целует участок позади моего уха, и его голос более хриплый, такой, которого я еще не слышала.

— Я люблю тебя до чертиков. Сильнее некуда. Спасибо тебе за ребенка. Спасибо тебе за любовь ко мне. Не могу дождаться, чтобы сделать тебя своей женой. 

♥ ♥ ♥ 

Я НАХОЖУСЬ в отдельной комнате, к тому времени, когда снова вижу Нору. Она заходит, выглядя румяной и счастливой, следуя за Питом, который выглядит почти таким же покрасневшим, как и она. Может даже и больше. Пока Пит хлопает по спине Ремингтона и поздравляет новоиспеченного папу, Нора направляется прямо ко мне.

— Брук, я видела его! Я видела его через окно! Он там самый крошечный ребенок из всех!

— Я знаю, Нора, он такой маленький! — мой голос дрожит от волнения, когда я говорю о нем. — Он еще не должен был появиться, но врачи поражены тем, как хорошо он развит для своего возраста.

Она садится на угол моей кровати и тянется к моей руке, ее глаза сверкают от счастья. На мгновение, мы удерживаем взгляды, и хотя я не хочу стирать эту улыбку с ее лица, я должна задать вопрос, ноющий в глубине моей души.

— Нора, что ты делала со Скорпионом? — я вздрагиваю, когда пытаюсь сесть прямее, затем спускаю ноги с кровати, усаживаясь удобнее. — Почему ты не сказала нам, что он шантажировал тебя, чтобы мы могли тебе помочь?

Она краснеет от подбородка до лба, и снова закрывает лицо руками.

— Просто это так стыдно.

Ремингтон возле двери жестом показывает, что выйдет с Питом, и я встречаюсь взглядом с моим большим львом, его волосы растрепаны, он в спортивных штанах и толстовке, в которые только что переоделся. И когда я осознаю, что у нас есть ребенок, чувства меня переполняют так, что, кажется, я поплыву, как облако.

Со взглядом, наполненном гордостью самца, он тихо шепчет:

— Мы будем снаружи.

— Мне жаль, что из-за меня у тебя столько проблем, — говорит ему Нора.

Он держит дверь открытой и качает головой, показывая одну ямочку.

— Вообще никаких проблем.

Когда за ним закрывается дверь, все, что я слышу в комнате — это тихие рыдания Норы и мой собственный голос, когда я протягиваю руку, чтобы погладить ее по затылку, осторожно спрашивая ее:

— Он причинил тебе боль?

Она хватает платок из своей маленькой сумочки и вытирает уголки своих глаз.

— Нет. Он был дураком. Говорил, что скучает по мне. Он хотел вернуть меня и готов был сделать что угодно, чтобы удержать меня. Наверное, поэтому он дрался так чертовски плохо, — говорит она. — Я рада, что он проиграл. Просто ненавижу то, что это все еще причиняет мне боль.

— О, Нора.

— Когда ты вернулась домой, я не могла даже ясно мыслить. Ты такая... защищенная. Беременная его ребенком! Он так в тебя влюблен. В то время, как я находилась в аду! Бенни сказал, что распространит видео повсюду, если я не вернусь. Он хотел снова навредить тебе. Он хотел иметь способ заставить Ремингтона проиграть. Я не хотела быть с ним, но я боялась, что он будет шантажировать вас тем видео обо мне! Так что я согласилась. Он предложил мне... наркотики... я хотела их. Это действительно так, но я знала, что если приму их, то никогда не вернусь домой. Моим планом было остаться с ним, — она вытирает щеки, когда потоки слез не прекращаются, даже при том, что ее голос остается устойчивым и сильным, — пока не закончится сезон, и тогда я буду ему больше не нужна, чтобы навредить вам двоим. Я полагала, что найду способ, чтобы забрать видео и убежать от него.

— Нора... — я раскрываю руки, и она наклоняется и кладет голову мне на плечо. — Теперь мы должны двигаться вперед, — шепчу я. Слова выходят почти, как мольба, потому что теперь у меня есть ребенок. Ребенок. Он будет нуждаться во мне, как мой любимый, и мне нужно, чтобы Нора сама была сильной. Реми защитил ее для меня, но я считаю своим долгом защищать своего сына и своего парня так же яростно — и это относится и к моей семье.

Она протягивает согнутый мизинец, как мы делали в детстве, когда давали обещания друг другу. Со смехом мы сцепляем их.

— Только не говори маме с папой. Они отчаянно хотят увидеть своего внука и летят сюда в то время, как мы разговариваем, — говорит она мне.

— Никто не должен узнать о видео. Но они, должно быть, были взволнованы, услышав твой голос по телефону.

Теперь уже, взволнованная от любопытства, она указывает на дверь.

— И как же вы, ребята, собираетесь назвать маленького?

Я улыбаюсь ей от уха до уха, и шепчу:

— Я понятия не имею, надеюсь, что папа знает. 

♥ ♥ ♥ 

ЕГО ИМЯ — Рейсер.

Рейсер Дюма Тэйт.

Потому что он мчался к финишной прямой еще до того, как мы были готовы.

Медсестры говорят, что он большой мальчик для недоношенного ребенка, даже при том, что мы с Реми считаем его таким крошечным.

Боже, он — совершенство. Десять крошечных пальчиков на руках. Десять крошечных пальчиков ног. Розовый маленький ротик. Маленький носик.

Теперь ему нужен инкубатор на четыре недели, но, видимо, он почти готов, чтобы его забрали домой. Он больше не нуждается в трубке для кормления, и сейчас весит восемь здоровых фунтов, что поражает каждого, кто не может поверить, что он недоношенный. Затем, конечно, они видят его отца и понимают, почему этот ребенок такой большой и здоровый.

Ремингтон проводит день, тренируясь для следующего сезона, в то время, как я торчу в больнице, и вынуждена кормить его своим собственным грудным молоком, таким образом, он получит все питательные вещества и преимущества иммунной системы, в которых он нуждается. Я также читала о "методе кенгуру", когда медсестры усаживают ребенка на обнаженной коже матери, чтобы все его системы укрепились и созрели. Я люблю читать обо всех научных данных о том, на что способен контакт кожа-к-коже.

Так что один раз в день медсестры приносят ко мне Рейсера, я раскрываю свою рубашку и чувствую нашего малыша на своей голой коже. Иногда здесь Реми находится, и растягивается позади меня, таким образом становясь моим кенгуру, а я кенгуру ребенка — как называется метод. Но нет. Реми не ощущается, как кенгуру позади меня; он слишком дикий для этого. Он прижимается лицом к моей ключице и всматривается вниз, в нашего ребенка, в то время, как я чувствую его на своей коже, и именно сегодня Рейсер наконец открывает свои глаза, чтобы посмотреть на нас. И они голубые, до боли знакомые, безупречно голубые, и я влюбляюсь во второй раз в своей жизни. 

♥ ♥ ♥ 

МЫ БЫЛИ ВЫПИСАНЫ из больницы, и мы, трое, находимся в Сиэтле, наконец, играя в семью.

Сегодня сороковой день после родов, и этой ночью мы с Ремингтоном, наконец, сможем заняться сексом. Но он полон решимости, что впервые, когда он снова меня возьмет... я буду полностью его. Так что, в полдень мы едем в городскую мэрию.

Боже, я. Умираю. Так сильно хочу побыть с сексуальным папашей малыша.

— Он спит, — шепчу я с кресла в гостиной, где я сидела, чтобы накормить Рейсера этим утром.

Ремингтон все еще в своих пижамных штанах, и с обнаженной грудью, и он подходит с таким гордым защитным блеском в глазах, что я умираю от выражения его лица.

— Подойди, понюхай его, — шепчу я с широкой, опьяненной улыбкой.

Он подходит и делает большой вдох возле макушки Рейсера.

— Он хорошо пахнет, правда? — говорю я.

— Так же хорошо, как ты, — хрипло шепчет Ремингтон, и когда я вдыхаю аромат малыша, он вдыхает мой.

Мы смеемся, и он скользит руками под мое тело, обхватывая меня, и говорит мне:

— Держи его.

Я так и делаю. Он поднимает меня в то время, как я держу ребенка, и несет нас к постели.

— Диана так взволнована из-за него, они все взволнованы. Она уже здесь? — спрашиваю я.

— Она в пути, — говорит он.

Я нетерпеливо киваю.

В наших наушниках звучит “Kiss Me” в исполнении Ed Sheeran. Песня кажется какой-то знакомой, но ее знакомость по-настоящему поражает меня, когда я усаживаю Рейсера в небольшую колыбель с моей стороны кровати, а Ремингтон обнимает меня и начинает целовать. Я хочу поступить, как девушка и пожаловаться на свой живот. Он все еще не полностью плоский, но ему это нравится, он целует его. Я хочу пожаловаться на все эти гормоны во мне, но я чувствую себя драгоценной, дорогой и такой счастливой, что даже не могу подобрать слов, чтобы сказать, как сильно я желаю это для людей, которых люблю. Я знаю, что значит теперь для Ремингтона иметь семью. Он никогда не жаловался, что у него ее не было. Но теперь, когда она у него есть, я знаю, он видит разницу. Знаю, он видит, чего ему не хватало. Теперь у него есть семья, о которой он заботится и, которая заботится о нем.

От стука в дверь мы отрываемся друг от друга, и когда Реми открывает ее, входит Диана, лучезарно улыбаясь, когда видит меня в красном халате Ремингтона и его в пижамных штанах.

— Я думала, что вы двое уже будете готовы!

Он целует меня грубо и возбужденно, его глаза пылают блеском огня.

— Иди, готовься. Не могу дождаться. Чтобы сделать тебя Моей.

— Я уже твоя!

Он проводит своим большим пальцем вниз по моей губе.

— Я буду делать тебя Моей всю твою жизнь.

Забегая в ванную, где я оставила одежду, я быстро и  нетерпеливо одеваюсь.

Не могу оставить Рейсера больше, чем на пару часов, а наша встреча назначена на двенадцать, так что я не хотела мудрить со сложным нарядом. Я выбрала простую, но хорошенькую белую юбку и кружевной белый топ. Ремингтон сказал мне, что организует мне большую свадьбу в церкви позже, что он просто не может дождаться, чтобы сделать меня своей. Я сказала ему, что не беспокоюсь об этом, а просто хочу мужчину!

Он заставляет бабочек во мне порхать в полную силу, когда я стягиваю волосы в пучок, что выглядит небрежно, но красиво; затем пытаюсь оживить свое лицо, щипая себя за щеки, чтобы никто не узнал, что Рейсер так часто будит меня по ночам.

Когда я выхожу, мой парень уже в гостиной. Каждый гормон в моем теле грозит вырваться, даря мне сентиментальную послеродовую депрессию, когда я смотрю на Реми в его черном костюме. Высокий, широкоплечий, он прекрасно сложен, его торчащие волосы растрепаны, как всегда, голубые глаза мерцают любовью и волнением, а его ямочки... он весь такой мужчина, такой мальчик и такой мой.

Прежде, чем я осознаю, что плачу, он подходит и вытирает мои слезы пальцами, тихо смеясь от того, что я такая эмоциональная. Затем он облизывает уголки моих глаз, поднимает на руки и выносит из нашей квартиры.