— Я бы выпил кофе, — сказал Харри, который испытывал двойное неудобство: он был на костылях, и у него была сломана рука. Он мог приготовить себе горячий напиток, но не мог никуда его отнести.

Люсиль ждала, когда закипит чайник, и вдруг услышала, как хлопнула входная дверь. Она в восторге чуть не обняла Сюзи, когда та появилась на кухне.

— Вернулась. — Произнося это как обвинение. Харри приковылял из гостиной. — Я не знал, где ты.

Спала в своей машине, мысленно сказала Сюзи, и видела сладкие сны о твоем брате.

А вслух она разумно ответила:

— Встречалась с клиентами. — И потом: — Куда ты идешь? — когда Люсиль налила горячей воды в чашку, насыпала туда кофе и сахарного песку и передала ее удивленной Сюзи.

— Это для Харри. А мне нужно заглянуть к соседям. — Люсиль говорила на ходу. — Я ненадолго, ладно?

Потрясенная Сюзи наблюдала за ее уходом.

— В чем дело?

— Без понятия. Что-то насчет Джеза. Вообще-то, — Харри посмотрел на чашку в ее руке с видом привередливой старой тетушки, — я бы предпочел молотый, а не растворимый.

Прошла целая вечность, прежде чем Джез открыл дверь. Люсиль уже собиралась отказаться от дальнейших попыток и была поражена его видом.

Светлые волосы были растрепаны, в темных глазах дикий, почти лихорадочный блеск, а лицо, покрытое загаром, привезенным с Антигуа, исказилось в напряжении.

Несколько мгновений Люсиль в ужасе спрашивала себя, не принимал ли он наркотики. Она почти совсем в них не разбиралась, но разве не так люди выглядят, когда принимают колеса или кокаин?

— Ура! — воскликнул Джез, затаскивая ее внутрь. — Как раз вовремя.

Или алкоголь?

Ее желудок в испуге заныл; Люсиль искренне надеялась, что он не съехал с катушек. Его голос не изменился, но, возможно, он мастерски умел скрывать опьянение.

О, пожалуйста, нет, молилась Люсиль, пока он вел ее через холл, пусть все будет не так. Торопясь и стараясь не отставать от него, она потянулась вперед в попытке — исподтишка — понюхать его шею, чтобы выяснить, не исходит ли от его тела запах алкоголя.

В следующее мгновение Джез резко остановился перед лестницей. От неожиданности Люсиль налетела на него сзади, больно ударившись носом о его лопатку.

— Ой… Боже, извини…

— Что ты делаешь? — Джез удивленно повернулся к ней.

Ладно, лучше все выяснить.

— У тебя странные глаза, и ты выглядишь немного дико, — смело заявила Люсиль. — Скажи, ты не пил?

Удивление на его лице сменилось весельем.

— Нет, — с улыбкой ответил ей Джез. — Совсем не пил.

Ладно. Дальше.

— Как насчет наркотиков?

Его улыбка стала шире.

— Никаких наркотиков, честно.

Не понимая, зачем он ведет ее вниз. Люсиль спросила:

— А где Селеста?

— Ходит по магазинам. После ланча завез ее в центр, а сам поехал домой.

— Я думала, тебя нет. Я недавно звонила, но никто не ответил.

— Внизу не слышно телефонных звонков, — объяснил Джез, идя с ней мимо плавательного бассейна.

— Но ты ведь услышал звонок в дверь. — Люсиль нахмурилась.

— Сюда.

Открыв левую дверь. Джез провел ее внутрь.

— О боже, — выдохнула Люсиль, — это твоя звукозаписывающая студия!

— Видишь? — Он указал на погасшую зеленую лампочку на стене над пультом. — Когда звонят во входную дверь, она загорается.

— Но что ты здесь делаешь? Сюзи сказала, ты сюда не заходил с тех пор, как… как…

— Верно. Не заходил. Но теперь я здесь. Садись, если хочешь. — Джез подвинул ей вращающийся стул: — Располагайся поудобнее.

Люсиль не могла сесть. Ее осенило, в чем тут дело.

— О нет, нет, нет, — тоскливо простонала она. — Это идея Сюзи. Она тебя заставила, верно? Все устроила… прошу тебя, правда, ты не обязан предоставлять мне студию, а я собираюсь своими руками задушить эту девицу, как только до нее доберусь…

— Шшш, перестань, успокойся. — Косички Люсиль, украшенные бусинами, неистово бряцали, пока она вертела головой из стороны в сторону. Джез твердо заявил: — Уверяю тебя, это не имеет никакого отношения к Сюзи. Никто не заставит меня совершать то, чего мне не хочется, и дело не в том, что я решил предоставить тебе студию. А сейчас, — он снова терпеливо указал на вращающийся стул, — я только хочу, чтобы ты села, послушала и высказала свое честное мнение. — И добавил со слабой улыбкой: — Свое суровое, но справедливое суждение.

Не зная, что ответить, Люсиль села. Она не могла вообразить, что ей предстояло услышать. Сжав руки коленями, она ждала, пока Джез возился с пленкой, и осматривала первоклассное оборудование. Впрочем, что она знала о звукозаписывающих студиях? Если все здесь было старше трех с половиной лет, то оно уже не было таким первоклассным.

Черт, вероятно, это уже антиквариат. Но все равно здесь были потрясающие ряды кнопок, переключателей, ручек и дисков. Предыдущий опыт Люсиль со звукозаписывающими студиями сводился к маленькому чулану под лестницей, поэтому все здесь произвело на нее впечатление.

Потом она перестала праздно оглядывать комнату и сосредоточила все свое внимание на музыке, потому что именно для этого Джез ее сюда и пригласил.

Его интересует мое мнение, думала Люсиль, поражаясь нелепости ситуации. Как если бы Эрик Клэптон спросил совета у мистера Никто.

— Ну? — спросил Джез через три минуты, когда отзвучала последняя нота.

Люсиль чувствовала, что волоски на ее спине встали дыбом. Она взглянула на костяшки пальцев и увидела, что они побледнели. Очень немногие песни оказывали на нее такой эффект, вызывая мурашки в районе позвоночника.

Вслух она произнесла:

— Я думаю, ты просто сумасшедший.

Лицо Джеза ничего не выражало.

— Почему?

— Потому что, если ты ее написал, я никак не понимаю, почему не выпустил. Конечно, я знаю, ты всегда играл тяжелый рок, но ведь ты бы мог записать сингл. — Ее глаза расширились от удивления, она протягивала к нему руки. — Вот, посмотри на меня… Я все еще дрожу! Эта музыка настолько хороша, разве ты не понимаешь? Но я уверена, что ты никогда не планировал ее ни для одного из своих альбомов, потому что она такая необычная… боже, как обидно!

— Она для тебя, — сказал Джез. — Я хочу, чтобы ты ее записала. Боже мой, не надо плакать.

— Ты не можешь так поступить. — Люсиль злилась на себя, потому что ей очень не хватало бумажных платков и приходилось использовать край своего бледно-желтого топа, чтобы вытереть глаза. — Ты не можешь отдать мне самую лучшую песню, которую ты когда-либо написал, только потому, что тебе меня жаль.

— Нет, нет, дело не в этом. — Тряхнув головой, Джез откинул непослушные волосы с глаз. — Я не чувствую к тебе жалости.

— Чувствуешь. Ты меня жалеешь, — возразила Люсиль, — потому что я не могу написать стоящую песню и спасти свою жизнь! И чтобы очистить совесть, ты откопал одну из своих старых вещей, пустячок, который небрежно сочинил за десять минут, когда был не в своей тарелке, и теперь предлагаешь ее мне как… утешительный приз…

— Но…

— Нет, дай мне закончить. — Люсиль подняла свои дрожащие руки, слова лились потоком все быстрее. — Извини, если я кажусь неблагодарной, ты ведь очень добр ко мне, но, по-моему, ты слишком меня опекаешь. Я чувствую себя тюленем, который не может удержать мячик на носу, а ему все равно бросают сардину.

Она совсем выдохлась, сжала губы и мрачно уставилась в серую, обитую пенопластом стену, потому что была не в силах встретиться глазами с взглядом Джеза.

— Ты закончила? — наконец произнес он.

Люсиль кивнула.

— Да.

— Точно? Ты уверена? — Он поднял брови. — Если я начну говорить, обещаешь, что не будешь перебивать?

О боже, я его действительно расстроила, подумала Люсиль. Он считает меня упрямой, неблагодарной коровой и чувствует себя обиженным.

Ее настроение во многом объяснялось не только гордостью, но и предменструальным периодом, это действительно было так.

Чувствуя себя гормонально-озабоченным объектом воспитания, она отбросила назад косички и сказала:

— Говори смело.

О боже, она ужасно похожа на строптивого подростка.

— Большое тебе спасибо, — вкрадчиво произнес Джез. — Ладно, ты видишь вон тот шкаф с архивом? Там я храню все мои старые записи, в третьем ящике снизу. Песни, которые я начал и так и не закончил и которые решил не использовать, а также идеи для песен, которые никогда не были написаны.

— И что?

О боже, прислушайся к моим словам, думала Люсиль, все больше пугаясь.

— А то, — медленно продолжил Джез с большой долей иронии, — что я не доставал эту музыку из того шкафа. Его не отпирали больше трех лет. Ты слышала не одну из моих старых песен. Я написал ее сегодня днем. И к твоему сведению, я не сочинил ее за десять минут. — И добавил сухо: — Она совсем не небрежный пустячок, я тебя уверяю.

Люсиль раскрыла рот, когда поняла, о чем он говорит.

— Боже мой…

— Нет, пожалуйста, не прерывай меня! — воскликнул Джез. — Теперь моя очередь, верно? И я это сделал не потому, что мне тебя жаль, ясно? Просто я чувствовал себя полным дерьмом. Мне хотелось себя ударить, когда я понял, что натворил, сказав, что твоя песня ничего из себя не представляет — это было ужасно, и мне было так стыдно, что я решил как-то загладить вину. — Его темные глаза не отрываясь смотрели на Люсиль, его лицо было напряжено. — Но я сделал это не только для тебя. Понимаешь, о чем я? Если бы не ты, я бы сюда не спустился. Благодаря тебе я захотел написать новую песню.

— И ты ее написал, — прошептала Люсиль.

— Написал. Трезвым, — добавил Джез с легкой улыбкой. — И ты даже не можешь себе представить, как я теперь себя чувствую.

Все встало на свои места. Люсиль прекрасно понимала, почему он это сделал, и больше не чувствовала, что он ее слишком опекает.

Вместо этого она захлопала в ладоши и воскликнула:

— Это фантастика!

— Не просто фантастика, — с облегчением улыбнулся Джез. — Это чудо, черт возьми.

Люсиль безумно хотелось броситься ему на шею, но она не смела, поэтому произнесла почти беззвучно:

— Пожалуйста, сыграй еще раз!

Джез сыграл. На этот раз музыка звучала еще лучше, она была совсем не похожа на то, что он писал раньше — медленная и мелодичная, мощная и невыразимо волнующая.

— Конечно, над ней надо еще поработать, — сказал он Люсиль, когда песня закончилась. — И нужно разобраться со стихами. Боже, как заметно, что я давно этим не занимался: ты слышала, как я пропустил си в средней части?

Люсиль кивнула: после нового прослушивания мелодии она опять чувствовала, как по телу бегают мурашки. Голос Джеза звучал хрипло, и он взял несколько неверных нот, но сыроватость материала только добавляла привлекательность песне.

— Итак, — мягко спросил Джез, — ты ее споешь?

— Почему я? Ты бы сам мог ее спеть. — Люсиль сжала колени, чтобы они не стучали, как кастаньеты.

— Я не хочу. Мне это не нужно. Я буду писать песни, но больше не стану петь. И мне хочется, чтобы ты взяла ее, потому что это меньшее, что я могу сделать, чтобы загладить сказанные тогда слова.

Люсиль заставила себя не начинать все сначала и не бормотать возражений. Лучшее, что она могла сделать, это принять песню с благодарностью.

— Ладно. — Она улыбалась, все еще желая его обнять. — Не знаю, что сказать. Кроме «спасибо».

Джез вздохнул с облегчением.

— Это мне следовало бы тебя благодарить.

Люсиль посмотрела через стекло на кабину для записи, увидела табурет и микрофон со свисающими наушниками.

— Ты там поешь, да?

— Только когда кто-то нажимает здесь на кнопки. — Джез ей широко улыбнулся. — Как насчет пробы, ты готова?

Люсиль ответила как в тумане «да», и он провел ее в кабину для записи. Она пришла в себя, когда Джез убрал с дороги табурет и сказал:

— Звук будет лучше, если ты будешь стоять, — и надел на нее наушники, осторожно поправив микрофон перед ее ртом.

Джез достал из кармана листок с наскоро написанными стихами и передал ей.

— Не могу поверить, что ты сделал это для меня, — тихо прошептала Люсиль, когда Джез уже покинул кабину и сел у микшерского пульта.

И в ответ сразу услышала, как его голос весело произнес в наушниках:

— Я тоже.

Ой, кто сказал, что цветные девушки не краснеют?

— Ладно, теперь глубокий вдох, — велел Джез, держа пальцы над пультом. — Ты готова?

Люсиль переполняли восторг и волнение, и этого было слишком много.

— Нет. Подожди.

Она покачала головой, с извиняющимся видом глядя на него через стекло. Бусинки в ее волосах зазвенели, когда она стала снимать наушники.