– Они сняли с меня куртку и сожгли ее и поливали меня водой из ручья а я ждал тебя думал вот-вот ты появишься и приведешь помощь но тебя все не было а потом они сказали мне есть землю я отказался и тогда они воткнули мне в ухо горящую палку я кричал и упал на землю и они били меня палками я ждал тебя надеялся что ты придешь и ты могла бы меня спасти врач сказал что у меня лопнула барабанная перепонка и теперь я не могу слышать на одно ухо.

Он замолчал.

От его слов я не могла пошевелиться. Не могла сделать вдох, настолько шокирующими были эти слова.

Сумасшествие – страшная штука. Сошедший с ума человек не виноват в том, что в один момент он взял, да сошел с ума. Сумасшествие не выбирают. Не принимают его, как какую-нибудь новую черту своего характера. Сумасшествие – это болезнь. Болезнь в голове. Жуткая. Ужасная болезнь. Она разрушает мозг. Съедает его. Сумасшедших людей нельзя ненавидеть, потому что они не виноваты в том, что с ними произошло.

Все это я говорила себе на протяжении последующих лет.

Что-то произошло в мозгу Стаса. Что-то сломалось. Может быть, если его мама заметила бы это сразу и обратилась к врачу, Стаса удалось бы вернуть. Но она не видела серьезных изменений. Да, он поменялся. Стал другим. Но эти перемены казались естественными. Сталкиваясь с бедами, люди меняются.

Стас не был похож на сумасшедшего в том понимании этого слова, которое было мне привычным.

Он просто стал чужим.

– Я ждал, когда ты позовешь на помощь. Но тебя все не было. Ты просто сбежала и все. Мне удалось вырваться от них. Они не стали меня догонять. Это ты во всем виновата! – крикнул он мне в ухо.

– Прости, Стас. Да, я виновата, прости меня, пожалуйста, – я говорила тихо. Обхватила себя руками, низко наклонила голову.

– Слишком поздно, – серьезно сказал он. Я подняла голову. Что означают его слова?

Он смотрел на меня по-новому. Этот взгляд не нравился мне. Жестокий презирающий взгляд.

– Это ты во всем виновата. Я хочу, чтобы ты умерла.

От его слов желудок сжался в комок.

Стас плотно сжимал губы. Его лицо было белее мела. Остальные мальчики стояли поодаль и смотрели на меня, нахмурившись. Значит, они все знают. Стас уже все им рассказал.

Он тихо сказал:

– Тома… Ты не представляешь, как ты меня подвела. Я думал, мы друзья, а друзья не предают друг друга.

– Прости меня… – прошептала я в ответ.

Стас покачал головой.

– Уже не имеет значения.

И тут он резко толкнул меня. Я упала, больно ударилась о землю и закашлялась. Перед глазами – оранжевая темнота.

Он наклонился надо мной. Прошипел у самого уха:

– Ты сделала мне больно. Очень больно. Ты предала меня. Бросила меня там… Но я отомщу. Я причиню тебе такую боль, которую ты никогда в жизни не испытывала. – Вставай! Встань перед своим командиром, солдат! – приказал он мне и грубо поднял меня на ноги. Властно посмотрел на меня.

– Солдат, – официально обратился он ко мне командирским тоном, – Ты обвиняешься в измене против своего командира. Ты предала свою стаю и навсегда изгоняешься из «Степных койотов». Он дернул меня за футболку и выдрал наш значок. Золотистая звезда с красным камешком посередине упала на землю.

Он посмотрел на меня. Его взгляд поменялся. Он сейчас больше не был моим командиром. Этот взгляд принадлежал моему другу. Он был маленьким мальчиком, которого предали.

– Том… Ты была моим лучшим другом, – тихо сказал он, и голос его был полон боли и обиды.

Он замолчал. Потом снова заговорил, но уже совершенно другим голосом, холодным и резким:

– Теперь ты мой враг. Мой тебе совет – убирайся отсюда. Проваливай. И на глаза мне больше не попадайся. Если ты нам попадаешься – мы убьем тебя. А если ты кому-нибудь скажешь, я поймаю тебя, разрежу тебе живот и вытащу твои кишки!

Я задрожала от его слов. Это были не его слова. Эти слова принадлежали Зверю. Монстру. Нечеловеку. А теперь Стас повторял за ним.

Он свистнул, и ребята стали подходить к нам. В руках у них были камни.

– Проваливай, предательница! – закричал Стас. Голос срывался. Стас первый бросил в меня камень. Он попал мне в руку, и ее обожгло, как огнем. – Пошла прочь! Проваливай!

Я посмотрела на тех, кого я раньше считала своей стаей.

Я посмотрел на своих друзей в последний раз. Взглянула на Стаса. Он смотрел на меня и видел во мне только предательницу. С трудом волоча ноги, я поплелась прочь. В меня полетели камни. Ударами мне обожгло бока, спину, ноги. Камни попадали в руки и голову.

Я слышала, как кричал Стас. Его голос был насквозь пропитан болью.

Я ушла прочь. Побитая, униженная, изгнанная.

Я еще много раз увижу его. Он будет преследовать, травить меня. Идти по моим следам.

Но это уже не мой друг. Теперь он мой враг.

Я шла по улице, ничего не видя вокруг от слез. В голове – мрачная пустота. Я не знала, сколько прошло времени – десять минут, час два. Я шла по улицам, не соображая, куда иду и зачем.

Я много думала о том, откуда вдруг у Стаса возникло столько ненависти ко мне. А потом поняла. Он взрывался изнутри. Ему нужно было кого-то обвинить, вылить на кого-то свою злость, свою ярость. Он не мог найти тех, кто сделал это с ним. Его родители обратились в полицию, но тех ребят так и не нашли. А Стасу было жизненно необходимо кого-то ненавидеть. И он сделал меня виноватой. И, чтобы как-то оправдать свою ненависть, сам поверил в то, что я виновата во всем, что с ним случилось.

Я подошла к своему дому, когда уже совсем стемнело. Дома меня ждала бабушка. Она что-то обеспокоенно говорила мне, но я молча ушла в свою комнату, заперла дверь. Опустилась на корточки, уперла руки в колени и положила голову на ладони. И тут я увидела, что окно в мою комнату открыто. Это странно – я закрывала его, когда выходила в последний раз. Я посмотрела на кровать. И все внутри похолодело. Я поднялась на ноги, не отрывая взгляда от кровати. А точнее, от того, что я там увидела.

Кролик. Пушистый кролик. Моя Умка.

Я как будто вошла в пол. Вошла глубоко-глубоко, под почву, меня протащило через земную кору, затем я проникла в мантию. Дальше, пройдя через расплавленное ядро и снова через мантию и кору, вышла на ту сторону. Где была та сторона? Наверное, я плескалась в холодных водах Тихого океана. Но не успела я вдохнуть побольше воздуха, как меня снова потащило вниз, под кору, обратно. И вот я снова здесь. Вышла из-под земли.

И все это за несколько секунд.

Умка лежала на подушке, укрытая одеялом. Не шевелилась. Не дышала.

Возле нее на подушке лежала записка. Я медленно потянулась к ней. Развернула.

КРОЛИК НЕ МОЖЕТ УСНУТЬ. СПОЙ ЕМУ КОЛЫБЕЛЬНУЮ. СПОЙ, СПОЙ! СПОЙ КОЛЫБЕЛЬНУЮ ДЛЯ КРОЛИКА!

Я узнала этот почерк. Я знала только одного человека, который писал бы так. Буквы заваливались влево, а не вправо.

Стас.

Он задушил Умку.

Рядом валялась бельевая резинка. Та самая, в которую мы играли в детстве.

И я закричала. Я кричала так громко, что практически оглохла от собственного крика.

В мою комнату стала ломиться бабушка.

– Тома! Тамара, открой дверь! Тома, что случилось? Томочка, прошу тебя, открой дверь!

Но я не открыла. Я бросилась к шкафу и стала яростно выгребать из него вещи. Достала из-под кровати чемодан, открыла его, стала бросать туда одежду.

Я больше не останусь в этом городе ни на минуту. Я делала резкие, сумасшедшие движения. Бросала в чемодан одну вещь за другой.

Я не знаю, нашла ли бабушка вторые ключи или просто выломала дверь. Я была слишком увлечена укладкой вещей.

Она вбежала в комнату.

– Я не останусь здесь! – кричала я. – Я переезжаю в Москву!

Бабушка усадила меня на кровать и обняла руками мою голову.

– Тшш, – она укачивала меня, как маленькую.

Она спрашивала, что произошло. Я не отвечала. Она видела, что случилось с Умкой. Но не подумала о том, что это мог кто-то сделать. Она решила, что Умка умерла по какой-то причине. Может быть, подавилась, а может быть, чем-то болела. Она решила, что это я от помутнения рассудка уложила ее на кровать и накрыла одеялом. Записку я спрятала.

Я больше не ходила в школу. Кричала маме, что я не хочу здесь больше оставаться. Мама забрала документы и увезла меня в Москву.

Я поступила в новую школу. В новой школе у меня было не так много друзей – тяжело вливаться в коллектив, когда ты новенькая, а все вокруг дружат уже давно. Они просто не замечали меня. Максимум, что я могла получить от них – беглый равнодушный взгляд. Было очень обидно. Я задумалась – относилась ли я к новеньким так же, когда училась в своей старой школе? Скорее всего, да. Потому что я совсем не помню новеньких своего старого класса.

Но все равно я была рада новой школе и переезду. Я далеко от всего этого кошмара. Здесь меня никто не тронет.

Мама с дядей Костей все также продолжали ездить к бабушке на выходных. Но я отказывалась. Мне устраивали допросы. Выясняли, в чем причина моего изменившегося настроения. И нежелания ездить в город, который раньше я просто обожала. Меня таскали по психологам. Но все без толку. Я молчала, как партизан. Родные решили, что дело в смерти моего любимца. Он умер там, в том городе, в моей комнате. Они решили, что его смерть до того на меня повлияла, что мне тяжело давалось нахождение в бабушкином доме. Чтобы увидеть меня, бабушке с дедушкой самим приходилось ездить к нам.

Мама хотела купить мне нового кролика, но я категорически отказалась. Нет. Хватит с меня домашних питомцев.

Я старалась не думать о Стасе. Надеялась, что тогда, у Бункера, я видела его в последний раз. Как же я ошибалась… Мысли о нем упорно лезли в голову. А по ночам я просыпалась в холодном поту от ночных кошмаров. Я заталкивала в рот краешек одеяла и захлебывалась в беззвучном крике.

Мне снились монстры и чудовища. Они обступали меня со всех сторон и тыкали в меня горящими палками. А потом они исчезали. И появлялись кролики. Милые ушастые создания. Десятки и сотни серых кроликов. Они лежали в своих маленьких колыбельках и не могли уснуть. Они пищали, пищали, и этот писк сводил с ума.

Я пела им колыбельную, и кролики переставали пищать. Они умирали.

КРОЛИК НЕ МОЖЕТ УСНУТЬ.

СПОЙ ЕМУ КОЛЫБЕЛЬНУЮ.

СПОЙ, СПОЙ! СПОЙ КОЛЫБЕЛЬНУЮ ДЛЯ КРОЛИКА!

Глава 12

Время шло. Плохое постепенно стало забываться. И через полгода скрепя сердце я согласилась навещать своих прародителей. И мы стали ездить к ним на выходных, совсем как раньше, до школы. Мы ездили на машине. Каждый раз, приезжая на место, я в панике осматривалась по сторонам, быстро выбегала наружу и мчалась к калитке. Никаким образом я не хотела пересекаться со Стасом.

В Москве я так и не обрела друзей. Но, наученная горьким опытом, к дружбе я теперь относилась с большой опаской. Но я не могла сказать, что скучала. Я много времени посвящала учебе. Быстро пробилась в ряды хорошистов. А потом и количество четверок стало уменьшаться и сократилось до трех. Четверки по русскому, биологии и истории. С русским у меня всегда была беда, а с историей и биологией просто не сошлись характерами с учителями. Они любили милых улыбчивых девочек, которые к ним подлизываются. И мое угрюмое лицо им определенно не нравилось.

Я стала ходить на бальные танцы. Это занятие меня очень увлекло. Я посвящала танцам много часов в неделю. Поначалу мне не очень нравилось – моим партнером по танцам была шибко говорливая девочка, у которой сильно пахло изо рта. Но потом к нам пришел новенький мальчик и его поставили в пару со мной. Мальчик мне понравился. Его поставили моим партнером, потому что я была самая низкая в группе. Но все равно, он был на полголовы ниже меня.

Я стала увлекаться чтением. Все вечера я сидела за книгами, вновь и вновь переживая чужие жизни.

С Дашкой мы часто переписывались по интернету. А когда я приезжала к бабушке, она приходила ко мне в гости.

В хорошую погоду она звала меня гулять, но я отказывалась. И мы сидели в саду. Я звала ее в гости к нам в Москву, но она каждый раз огорченно говорила, что родители не отпустят ее.

По интернету она сообщала мне основные новости. Она рассказывала мне новости о себе, о классе в целом. И о Стасе. Позже, прочитывая историю сообщений, я с удивлением отметила, как же меняет нас время.

«Знаешь, Стас пришел в школу какой-то другой. Все это заметили. У него что-то с ухом, там огромный шрам. Смотреть противно. И говорят, что он этим ухом ничего не слышит. Правда, когда кто-то спрашивает его об этом, он очень злится. И сразу лезет драться. Поэтому его никто не спрашивает больше».