Стас сказал, что я странная, потому что никогда не плакала, когда убивали добрых героев. Зато всегда ревела, если фильм кончался хэппи-эндом и умирали злодеи. И вот теперь в конце фильма, когда взорвался корабль и взрыв уничтожил моего любимого Джека, я опять пустилась в рев.

– Никогда не видел, чтобы кому-то так было жалко злодеев! – ухмыльнулся он.

Фильм вдохновил нас на еще одну игру. И сразу после просмотра мы понеслись ко мне домой и стащили у бабушки две простыни. У нее их была целая гора, и вряд ли она заметила бы пропажу парочки.

Мы забрались на чердак и принялись колдовать над своими будущими костюмами.

Мы нарисовали красной краской на простынях улыбки, а черной обвели глаза и сделали прорези. У нас получились замечательные костюмы привидений, нам тогда казалось, что они очень страшные и все будут нас бояться.

К вечеру мы доделали их, и, бегая вокруг домов, мы пытались кого-нибудь напугать. Но к нашему огорчению, нас никто не боялся. Нам попались соседи из дома номер пятнадцать, я не помнила, как их зовут, пожилая такая пара, бабушка и дед. Мы напали на них сзади и завыли, изображая злобных привидений, но они не испугались, а наоборот, улыбнулись и засмеялись. Потом мы увидели, как возле своей вишни ходит дядя Гена. Но мы не стали его пугать, однажды за то, что мы оборвали его вишню, он нас здорово потрепал. Потом нам попалась семья Ермаковых, но они тоже засмеялись, даже их маленький сын не испугался.

Мы в расстроенных чувствах забрались на чердак и стали думать, что же мы сделали не так.

В дальнейшем в этом деле мы очень преуспели. Мы стали настоящими фанатами ужастиков, и усовершенствовали свою методику «пугания».

На следующий день мы посмотрели «28 дней спустя», и нас перестали вдохновлять привидения. Нашими кумирами отныне стали зомби. Мы стали делать крутые костюмы и очень продвинулись в технике грима. Из Стаса вышел отличный актер, даже я так не могла страшно закатывать глаза. А уж какие звуки он издавал! Мне было очень страшно. И людям вокруг тоже. Мы одевали старую простую одежду, мазали ее кетчупом. Пудрили лица мукой, чтобы кожа стала белой-белой, фломастерами рисовали синяки под глазами. Мы шли по дороге кривой походкой, подгибая под себя ноги. Широко раскрытые глаза, волосы спутаны. С гримом мы старались не переусердствовать. Мы тогда уже поняли, что людей больше пугает естественность, какая она есть, поэтому кетчуповой крови мы добавили себе на одежду совсем чуть-чуть. Мне кажется и без этого нас бы пугались. Пугал бы сам факт того, что в темноте одиноко бродят странные дети.

Вечер выдался прохладный, и я даже накинула куртку. Стас был в одной легкой футболке.

– Тебе не холодно? – спросила я.

– Нет, мне никогда не бывает холодно, ты что, забыла?

Ах, да…Как я могла забыть. Стас никогда не мерзнет. Когда все ходят в куртках, он одевает ветровку. Когда все одевают ветровку, он ходит в футболке. Я в шутку как-то сказала, что он всегда живет на другой планете, и на его планете всегда теплее на один сезон.

И тут мы увидели вдалеке улицы моего деда, который возвращался с работы. Он шел, пошатываясь, и держал в руках бутылку, к которой время от времени прикладывался.

Мы спрятались в кустах и обдумывали план действий, как бы так получше напугать деда, чтобы он от страха раз и навсегда перестал пить.

И, когда дед подошел достаточно близко, мы встали на колени и поползли к деду на четвереньках, сопровождая свой выход шипением, рычанием и клацаньем зубов.

– Мать честная, раскудрить твою через коромысло! – завопил дед и то ли побежал, то ли попрыгал прочь. Я никогда не видела, чтобы мой медлительный от старости дед мог так бегать и тем более прыгать. Каждый его удаляющийся прыжок по длине явно превосходил результаты Олимпийских игр, но вряд ли дед мог об этом догадываться.

И дед действительно перестал пить на какое-то время. Стал чаще креститься. И вообще стал почаще уходить в себя и задумываться о разных вещах. Так что наш урок ему только на пользу. Пусть думает, думать – это полезно.

Через некоторое время, после моего переезда, когда разрушилось наше «вместе», я тоже стала задумываться о многом и на многие вещи стала смотреть по-другому. Как бы по-взрослому. Как будто во мне щелкнул какой-то замочек, и некий ранее не работавший механизм вдруг задвигался.

И, когда наши дороги разошлись, я часто вспоминал улыбку Стаса, того Стаса, который был моим другом. Его светлые волосы, его улыбку, наши детские игры. Особенно запомнилась игра в «Брось в окошко». Глупая, детская, но безумно милая игра.

В окошко – улыбку, а из окошка – смех.

Я вспоминала разные детские песенки, которые мы пели, помнила все слова, все до единого. Мы очень любили петь. Петь у меня получалось лучше, чем у Стаса, я не путалась в словах и хорошо помнила мотив, в отличие от него. Он часто обижался на меня за это – ведь это он обучил меня многим песенкам, и я просто не имела права петь их лучше. Стас хотел сам петь мне их.

Сейчас я согласна на все, что угодно, лишь бы тот мальчик из прошлого снова стоял передо мной и пел мне свои песенки.

Песенка про овечку. Про котенка и паровозик. Песни Высоцкого, которые любил слушать дед. Дворовые песни, которые пели взрослые мальчишки.

Я помню их все. И они все играют в моей голове, как будто там находится встроенный магнитофон.

Эти песни говорят мне, что когда-то я была счастлива.

Глава 7

Последние летние деньки. Рюкзак, тетрадки, ручки, учебники, банты, гольфы и сандалики – все подготовлено для школы. Чем больше проходило времени с папиного ухода, тем лояльней я стала относиться к девчачьим вещам. Мама уже могла нацепить на меня платье без визгов и драк.

Мы со Стасом сидели на высокой рябине и плевались друг в друг друга ягодами.

Обсуждали какую-то недавно посмотренную комедию. Сюжет был про свадьбу. Мысли плавно переключились с фильма на саму церемонию.

– Стас, а давай поженимся? – предложила я ему.

Он задумался на несколько секунд. Пожал плечами.

– Ну, давай.

Церемония проходила в доме моей бабушки. Я надела белый сарафан, сплела венок из клевера. Посмотрела в зеркало. Хм. Кажется, я начала любить платья. Мы попросили бабушку обручить нас. Она взяла в руки первую попавшуюся книгу – «Волшебник Изумрудного города» – и стала делать вид, что читает торжественную речь.

– А теперь объявляю вас мужем и женой! – сказала она и захлопнула книгу, – только обойдемся без поцелуев, а то ваши родители меня убьют.

Но Стас все равно чмокнул меня в щеку. Я посмотрела на него, улыбнулась и чмокнула в ответ.

– А свадебный танец? – протянула я.

– Танец, хм… – бабушка включила старый кассетный магнитофон в розетку, – не обещаю, что здесь будет подходящая песня… – и нажала на кнопку.

Магнитофон завыл голосом Аллы Пугачевой:

– Я знаю, что у неё, неё, неё душа кошкина. А я хорошая. Мадам Брошкина…

Мы засмеялись и стали танцевать. Делали смешные движения, строили рожицы, прыгали и вертелись.

Вот так прошла наша свадьба.

И вроде бы это на виду была лишь игра, и мы от души посмеялись, но для каждого из нас это значило гораздо больше.

В то лето у Стаса родилась сестренка. Мы часто ходили в парк с его мамой. Мама везла коляску с малышкой. Мы брали у нее коляску, катали по парку. Мы очень гордились – несмотря на то, что коляска доставала Стасу до груди, а мне – до макушки, нам давали такое ответственное задание. Мы чувствовали себя совсем взрослыми.

На следующий день после нашей шуточной свадьбы мы снова пошли в парк.

Стас вез коляску со своей сестрой, я шла рядом. Мама Стаса шла сзади. Прохожие смотрели на нас и улыбались.

– Какие милые дети! Мальчик, это твои сестренки? – ласково спросили Стаса проходящие мимо мужчина и женщина.

Стас оскорбился. Он холодно посмотрел на них и грубо ответил:

– Это моя жена. И мой ребенок, – и, не дожидаясь ответа, гордо задрал подбородок и быстро покатил коляску дальше.

Я очень гордилась своим юным мужем. Мне очень понравилось, что он так сказал.

Наступило первое сентября. Бабушка заплела мне две тугие косички и украсила их бантами. В одной руке я держала огромный букет цветов, другой рукой держалась за бабушку.

Стас со своей мамой шли рядом.

– Не бойся, – подбадривал он меня, – тебя никто не укусит. Пусть только попробуют! Я им покажу! Он улыбнулся.

Я робко улыбнулась в ответ. Мне нравилось, что в школе у меня есть такой храбрый друг, и что если меня кто-нибудь обидит, он защитит меня.

На торжественной линейке Стас всегда держался рядом со мной.

Очень много людей, яркие букеты, детские крики и смех – все это кружило мне голову.

Мне не было страшно, потому что Стас был рядом.

Потом нас повели в наши классы. Учительница показала нам школу, рассказала про школьный распорядок.

Со Стасом мы сели за одну парту.

Учительница дала нам свободное время, чтобы мы моли познакомиться поближе и поиграть.

Стас сразу пошел знакомиться с мальчишками. Я робко пошла за ним, но он обернулся и смущенно посмотрел на меня. Я видела, что он хочет сказать мне что-то, но боится.

– Может быть, ты пойдешь поиграешь с девочками? – спросил он.

Я не подала вида, что обиделась. Но обиделась я тогда здорово.

– Но они не станут со мной играть!

Стас взял меня за руку и повел к группе девчонок.

– Я знаю, кто точно станет!

Среди этих девочек я узнала ту, которая подарила нам резиночку.

– Как тебя зовут? – спросил он ее.

Девочка испуганно посмотрела на нас и стала теребить свои светлые косички.

– Даша.

– А ее – Тома, – представил меня Стас. – Вот. Теперь вы познакомились. А я пошел.

Стас ушел к мальчишкам. А я смотрела на Дашу, не понимая, как вести себя с девочкой.

Даша задумчиво посмотрела на меня.

– Хочешь, я покажу тебе своих лошадей? – спросила она меня.

– Очень хочу! – обрадовалась я.

Даша повела меня в конец класса.

– Вот они. Тут их стойло, – показала она на пустой угол.

– Но тут же никого нет! – разочарованно протянула я.

Даша удивилась.

– Как нет? Вот они. У меня четыре лошади. Видишь эту, розовую? Ее зовут Крошка. Она умеет летать. А вот эта коричневая – его зовут Ветер. Он мчится быстрее всех. Белую зовут Молния. А рыжую Буран. Буран уже старенький. Он очень медленный.

– Но я никого не вижу! – хлопала глазами я, всматриваясь в угол.

Даша рассердилась.

– Что ж ты такая слепая? Смотри лучше! Как же я смогу с тобой дружить, если ты не видишь моих лошадей?

Я напрягла воображение. И увидела.

– Я вижу их! – с восторгом прошептала я.

Я протянула руку к Бурану и погладила его гладкую рыжую гриву.

Даша хитро посмотрела на меня.

– Ладно, я разрешу тебе покататься на Буране. Садись! А я сяду на Молнию. Если справишься с Бураном, так и быть, я разрешу тебе покататься на Ветре.

Мы сели на воображаемых лошадей. И поскакали по классу. Краем глаза я видела, что Стас с другими мальчишками играют в конструктор. Я больше не обижалась на него. Я была благодарна ему за то, что он познакомил меня с этой странной и необычной девочкой.

Так началась моя школьная жизнь. Поначалу было тяжело – непривычно было вставать в такую рань, да и на дом задавали очень много уроков.

Из-за того, что у меня появилась подруга, наша дружба со Стасом ничуть не ослабела. Мы по-прежнему сидели за одной партой, ходили вместе в школу и из школы. Стас часто приходил ко мне в гости. Помогал с уроками. Учеба давалась ему легче, чем мне.

Как-то я делала уроки, а он пришел ко мне.

– Фи! Да это мы проходили, это легкотня! – сказал он, прочитав задачу. – Я за пять минут решил ее.

Он взял ручку и бумагу и стал что-то считать. Потом долго пытался мне объяснить решение, и в конце концов я поняла.

Однажды мы со Стасом нашли одно очень необычное место. Мы, как обычно, сидели на плитах. Плевали вниз. Пытались слюной сбить с куста гусеницу.

– Скучно. Пойдем на ту сторону? – предложил он.

– На ту сторону? – испугалась я.

Наш маленький детский мирок включал в себя только три улицы, и только там мы и гуляли. Но этого было вполне достаточно, каждая улица казалась нам огромной вселенной, которую можно исследовать вечно. Наша улица находилась посередине. Мы ее не очень любили, на ней не было ничего интересного. Слева от нее параллельно шла асфальтированная дорога, которая нам тоже не нравилась, потому что по ней непрерывно носились машины. Зато та, что справа, была нашей любимой. На ней находилась котельная, а это просто Вселенная внутри Вселенной. На ее территорию мы обычно боялись залазить, но с удовольствием бродили вокруг, по заброшенной и мрачной местности.