– Будем надеяться, мэм, – ответил Чарли с некоторым сомнением.

– Благодарю вас, мистер Уайлд! Благодарю вас! Чарли испугался, что миссис Поль снова разрыдается, но на сей раз ей удалось сдержаться. Она только пару раз всхлипнула, а Чарли, в свою очередь, поспешил вернуться вместе с нею на задний двор к своим друзьям и собравшимся дамам.

11

Розуэллская литературная лига двинулась в обратный путь лишь в три часа пополудни, значительно позже обычного. Сколько же было сказано при этом восторженных слов в адрес оркестра, так блистательно дополнившего своей игрой прозу выдающегося писателя!

Эвстазия Топпинг, жена преподобного Топпинга, дошла даже до того, что заявила:

– Если бы каждому преступнику дать возможность послушать такую музыку, на всей земле не стало бы больше ни насилия, ни грабежей, ни убийств.

Одри было трудно понять логику миссис Топпинг, но она тем не менее охотно согласилась с нею. Она сказала даже, что сам мистер Диккенс, возможно, сделал бы финал своей книги более жизнерадостным, если бы ему посчастливилось побывать на концерте духового оркестра из Америка-Сити.

Миссис Топпинг немного подумала и согласилась с Одри.

Что же касается самих музыкантов, то все они, включая и Чарли Уайлда, предпочитали отмалчиваться. Не слишком-то они были сильны в литературе, чтобы вступать в такие дискуссии. Чарли, если его о чем-то спрашивали, старался свернуть на более знакомую ему тему и говорил о музыке. О том, например, что хотя все и считают самым гениальным композитором всех времен и народов Моцарта, но лично ему все-таки ближе Бетховен. Розуэллские леди слушали его с благоговением и только почтительно кивали головами.

У Одри даже голова закружилась. Теперь она точно знала, что Чарли – настоящий музыкальный гений. Одри так и заявила во всеуслышание, и Чарли надолго замолчал, удивленно приоткрыв рот.

И вот теперь Одри стояла на веранде, провожая отъезжающих гостей. Одна за другой леди скрывались в просторном экипаже, принадлежавшем миссис Топпинг. Айви была уже возле распахнутых ворот фермы и, когда экипаж наконец двинулся в путь, замахала на прощание большим белоснежным платком. О, это был не простой платок. Его подарила ей Одри на прошлое Рождество, вышив на нем фамильный герб Хьюлеттов. Айви очень дорожила этим подарком и доставала свой платок только в самых торжественных случаях. Впрочем, сегодня был именно такой случай.

А музыканты? Что ж, они занимались своим делом – допивали на веранде последнюю бутылочку вина.

Одри была в восторге. Сегодняшнее собрание литературной лиги стало грандиозным, невиданным событием в здешней захолустной жизни. Такого здесь не было много лет. Или десятилетий. А еще вернее – такого здесь не было просто никогда.

Сердце Одри ликующе билось в груди, все нервы ее были напряжены и взвинчены, а когда она бросала взгляд на Чарли, у нее от восторга начинала кружиться голова.

– Одри!!!

Дикий рев тетушки Айви вернул ее на землю, на грешную землю. Одри легко сбежала вниз и вприпрыжку кинулась к Айви, чтобы обнять ее за плечи.

– Ах, тетушка Айви! Такого еще не было никогда, правда? Никогда!

– Я знаю, Одри, знаю.

Они так и направились к дому – в обнимку, с блестящими от слез глазами. Так, не разнимая рук, они поднялись и на веранду, где их поджидал Чарли, глядевший на них со странной улыбкой.

Одри счастливо улыбнулась ему в ответ и сказала:

– Мистер Уайлд, ваш оркестр имел сегодня небывалый успех. Ваша игра была просто великолепна.

– Великолепна? – закричала Айви. – Это слабо сказано, моя дорогая. Она была божественна, вот что я скажу!

Одри слегка повела бровями. Ей редко доводилось видеть свою тетушку в таком состоянии. Как же она разволновалась – это тетушка-то Айви, которая столько раз говорила ей, как важно для настоящей леди всегда сохранять спокойствие! Неужели правила хорошего тона – это одно, а реальная жизнь – совершенно другое?

Впрочем, до этого ли сейчас?

Чарли улыбнулся еще раз, осушил до дна свой стаканчик и сказал:

– Благодарю вас, мэм. Нам всем очень приятно это слышать. Ведь для нас самое большое наслаждение в жизни – играть для зрителей. Особенно для тех, что понимают толк в хорошей музыке.

Музыканты дружно кивнули. Одри вдруг показалось, что все они выглядят слишком спокойными для такой волнующей минуты. Впрочем, может быть, так и должны вести себя настоящие музыканты – тихо переживать свой успех и принимать его как нечто само собой разумеющееся?

Чарли тоже выглядел скорее задумчивым, чем возбужденным или радостным, и Одри пристально всмотрелась в его лицо. На губах Чарли блуждала улыбка, и Одри вдруг стало жарко и почему-то немного стыдно за себя, за свой щенячий восторг.

– Вы были великолепны, – совсем тихо повторила она. – Просто великолепны. Все без исключения.

– Спасибо, мэм. Я тоже думаю, что так хорошо мы еще не играли. Разве что много лет тому назад, в Джорджии, – сказал Пичи Джилберт и смущенно закашлялся. Поймал на себе взгляды своих друзей, покраснел и полез в карман за носовым платком.

– Пичи прав, мэм, – после небольшой паузы кивнул Джордж Олден.

– Музыка – это самая большая наша страсть, – поддакнул Фрэнсис Уотли с застенчивой улыбкой.

– А вино у вас просто необыкновенное, мисс Хьюллетт, – брякнул невпопад Харлан Льюис и в доказательство своих слов опрокинул вверх дном свой пустой стаканчик.

Лестер, само собой, не сказал ничего, только преданно посмотрел на Айви, и в этом взгляде читалась его готовность идти за нею хоть на край света.

– Не вы нас, а мы вас должны благодарить, – прижала руки к груди Айви и продолжила, окидывая восхищенным взглядом сидящих перед нею музыкантов: – Какая музыка! Какая божественная музыка!

– А я хочу особенно поблагодарить вас, мистер Уайлд, – растроганно добавила Одри, – за то, что вы так любезно согласились давать уроки музыки Хомеру Полю. Мальчику очень нужен мудрый и добрый наставник. Это так благородно с вашей стороны.

Чарли засмущался, потупил взгляд.

– Ты будешь давать уроки музыки, Чарли? – Харлан Льюис просиял так, словно нашел на улице слиток золота.

– Наверное, – пробормотал Чарли.

– Отлично, отлично, – закивал Харлан. – А что, может быть, в городе найдется еще один желающий? Я бы с радостью взялся учить его.

– Как здорово было бы снова давать уроки музыки! Прямо как дома, в Джорджии, – сказал Фрэнсис. – Ты помнишь, Чарли? А ты, Джордж?

– Еще бы не помнить, – кивнул Джордж. – Это были лучшие дни в моей жизни. По выходным мы играли в парке, а вечерами учили мальчишек в школе.

– Вот бы снова так, – мечтательно протянул Фрэнсис.

Лестер молча кивнул головой. Одри же улыбнулась и сказала:

– Отлично, джентльмены. Я попрошу учительницу, чтобы она спросила у ребят, кто хочет учиться музыке. А заниматься можно будет как раз в школе после уроков. Я уверена, что мисс Пинкли будет только счастлива.

Музыканты необычайно оживились при этой мысли, а Харлан пробормотал:

– Это было бы просто великолепно, мэм. Я бы даже сказал – грандиозно.

Остальные закивали в подтверждение его слов.

Вскоре и музыканты уехали в город, ведь их ждала работа – на сей раз каждого своя. Одри поцеловала каждого из них в щеку на прощание, что было встречено не без удовольствия, хотя и с некоторым смущением. Вскоре на дороге поднялась пыль, а затем и она улеглась, и на ферме Хьюлеттов все стало как прежде.

– Незабываемый день, – вздохнула напоследок Одри.

И тут обнаружилось, что куда-то исчез Лестер. Впрочем, никто особенно не волновался – все знали, что он собирался после обеда идти чинить изгородь. Нужно сказать, что Лестер всегда мало говорил, но много делал.

– Ну что ж, – сказала Айви, – пойду-ка я, пожалуй, и напишу письмо Пэнси. Пусть узнает о том, что сегодня на собрании нашей лиги играл самый настоящий оркестр. А посуду мы вымоем потом.

– Но вы не станете слишком уж расстраивать в письме тетушку Пэнси? – спросила ее Одри.

– Боюсь, что придется, – злорадно усмехнулась Айви. Одри только покачала головой, глядя ей вслед. Айви удалилась так стремительно, что становилось ясно, как ей не терпится поскорее взять в руки перо и бумагу.

Чарли наблюдал за ними с улыбкой, и улыбка его была грустна.

Он постоял еще немного на веранде, а затем решил, что и ему довольно бездельничать, нужно приниматься за работу. На конюшне его ждут полки, которые пора подправить, да и стойла укрепить было бы неплохо.

Чарли уже двинулся было к ступенькам, но задержался еще ненадолго, поймав на себе восхищенный взгляд Одри.

– Вам понравился сегодня “Лесной квикстеп”, мисс Адриенна? – спросил он.

Глупый, конечно, вопрос, но Чарли очень хотелось задать его. Ведь сегодня он играл этот квикстеп для нее, для Одри.

– Ах, Чарли… То есть, мистер Уайлд! Я никогда не слышала ничего более прекрасного! Клянусь, я не понимаю, как это можно – дуть в трубу и при этом так быстро еще перебирать пальцами?

– Дыхание и тренировка, мисс Адриенна. Дыхание и тренировка.

– Нет, в этом есть какое-то волшебство, мистер Уайлд. Боюсь, мне этого никогда не понять.

– Я играл его для вас, Одри, – негромко произнес Чарли.

Он не хотел этого говорить, но все-таки сказал.

– Правда?

Одри улыбнулась так счастливо, что у Чарли перехватило дыхание.

– О, Чарли! – прошептала Одри. – О, Чарли…

Во взгляде ее светилась любовь. Одри подошла вплотную к Чарли, положила руки ему на плечи. Затем приподнялась на носках и нежно поцеловала его в щеку. Потом в другую. Потом заглянула Чарли в глаза и застыла, приоткрыв для поцелуя губы.

Все, это было уже слишком. Больше терпеть Чарли просто не мог. Он обнял Одри за тонкую талию, наклонился к ее губам и жадно прильнул к ним. Одри восхитительно пахла солнцем, ветром, розами и свежестью.

– О, Чарли, – еще раз прошептала она, и легкий ветерок унес ее слова на своих крыльях.

Чарли продолжал целовать ее – сначала нежно, затем – все более страстно, и Одри вдруг застонала.

– Ча-арли!

Он проник языком в глубину ее рта, прижал девушку к груди. Она была такой маленькой, такой тоненькой, что Чарли, наверное, мог бы поднять ее одной рукой. Он сжал ладонями ее талию, а потом, совершенно теряя голову, двинулся вверх, к упругой соблазнительной груди.

Одри испуганно ахнула и только еще теснее прижалась к нему. Ее грудь при этом ускользнула от ладоней Чарли, и он слегка изогнулся, стремясь все же достигнуть желаемого. Наконец грудь Одри легла ему в руки, наполнила собой горячие ладони, и Чарли впервые ощутил пальцами ее соски. Как хотелось ему припасть к ним губами! А еще он сгорал от желания подхватить Одри на руки, отнести ее в сарай, на мягкое душистое сено, и там…

Чарли снова сумел взять себя в руки, застонал и оторвался от губ Одри.

“Что это со мной?» – с недоумением подумал он.

Чарли прекрасно понимал, что не сможет навсегда остаться здесь, на этой ферме, вместе с Одри. Увезти ее с собой? Но куда, скажите на милость? Что он может вообще предложить этой наивной, молоденькой, романтической девушке? Такой еще глупенькой. И такой сладкой.

– Простите меня, Одри.

– П-п-простить?

Чарли слышал стук ее сердца, и ему нестерпимо хотелось броситься на колени и попросить ее руки. Вот так, не больше и не меньше. Ведь рядом с этой девушкой ему было хорошо и спокойно, как никогда. Может быть, только в детстве было так хорошо.

Да, она была для него всем на свете, его маленькая фея, его чудесная Одри.

“Глупый, глупый я сукин сын”, – одернул себя Чарли.

– Ч-чарли…

– Да, Одри, – вымолвил он в ответ непослушными губами.

– Пожалуйста, не нужно просить прощения.

Чарли глубоко вздохнул. Он прекрасно понимал, что за словами Одри не прячется никакой намек, она была слишком чиста, чтобы так играть словами. Она оставалась наивной, несмотря на все свое желание стать похожей на своих сверстниц из далекой Джорджии. Понимать-то он, конечно, это понимал и все же на какое-то мгновение едва не подумал об Одри хуже, чем следовало бы. Наконец Чарли собрался и ответил – почти спокойно:

– Джентльмену не пристало так целовать девушку, мисс Адриенна.

Она с трудом сглотнула и вскинула на него глаза.

– Да, это просто подло – так целовать вас, мисс Адриенна, – убежденно повторил он.

– Подло? Это еще почему? – удивленно спросила Одри.

– Да уж поверьте мне на слово. Джентльмен не должен целовать девушку так, как это сделал я. Не должен.

Трудно было понять, кого убеждает сейчас Чарли – Одри или самого себя.

Одри отняла голову от груди Чарли, а затем и вовсе отступила. Чарли поднял глаза и встретил ее взгляд – одновременно смущенный и огорченный.