Я должна была засмеяться.

— Думаешь, Джеймс Бонд любил шлепать женщин?

— Ох, определенно. — Он улыбнулся. — У него явно лицо мужчины, который встревает в маленькие грубые игры то там, то здесь.

— Ха, — я сжимала свои колени, защищаясь, но не понимая, почему. — Я всегда думала, что любой мужчина, уверенный в своей мужественности, не будет нуждаться в том, чтобы ударить женщину.

Выражение его лица немного смягчилось.

— Мне не нужно это, — сказал он. — Если кому и нужно, то им.

Мое сердце сжалось.

— Так значит, так ты смотришь на это, да?

Вздох разочарования покинул его губы.

— Это не то, как я смотрю на это, это правда. Неужели ты действительно думаешь, что я принуждаю кого-то заниматься чем-то, чего они не хотят? Я создаю впечатление такого парня?

— Я не знаю! — простонала я. — Я на самом деле не знаю тебя. Но я знаю, что люди могут скрывать свою истинную натуру. Это легко. И в единственный раз, когда я встретила тебя не в настроении, ты повел себя со мной, словно я никто, — я не намеревалась говорить о нашей первой встрече в магазине, но это просто вырвалось. — Ты повел себя со мной, словно я значу меньше тебя. Возможно, твои оправдания были правдивыми, возможно, ты действительно был уставший и не в себе. Или, возможно, так ты себя на самом деле чувствуешь, и у тебя просто не было сил скрыть это.

Я ожидала от него предсказуемой реакции — обиды, возможно даже криков на меня. Но он просто сел обратно и скрестил ноги. Мне стало интересно, сколько раз ему приходилось иметь такую беседу с женщиной, и почувствовала холод.

— Дженна, — сказал он, — если бы ты ничего не значила, я бы не разговаривал сейчас с тобой. Ты важна. Не верь мне по поводу чего угодно, назови меня лжецом, назови неискренним, но не сомневайся в своей значимости для меня.

Его взгляд встретился с моим, такой серьезный, у меня не было другого выбора, кроме как поверить ему. Даже если ничего из этого не имело смысла, я не могла спорить с его логикой.

Почему я важна для него — совершенно другой вопрос, задать который я была не готова.

Делая глубокий вдох, я боролась за то, чтобы оставаться рациональной. Это был миф, что пагубные, контролирующие мужчины не способны править с эмоциями, что каждая плохая вещь, сделанная ими, случилась по вине страсти. Их выборы были холодными, расчетливыми, предназначенные для завлечения и преклонения в незаслуженной симпатии. Я должна была помнить это. Более вероятно, что мистер Чейз — волк в овечьей шкуре.

— Хорошо, — сказала я. — Значит, скажи мне, почему ты в… этом.

Уголок его рта изогнулся от моего тона.

— Есть ли что-то, что я мог бы сказать и это изменило бы твое мнение? — размышлял он вслух, не совсем ожидая, что я отвечу. — Что же, я не всегда был в этом. Если тебе так лучше. Одна женщина спросила меня, сделаю ли я подобное. Ей нравилась вся идея БДСМ, отношения доминирования и подчинения. Но культура не позволяла. Она была, вроде как… старомодной, предполагаю. Она сказала мне, что искала и, наконец, нашла версию, которая подходила ей.

— Когда я начал изучать эту версию, по коже побежали мурашки, как и у тебя. Это не казалось правильным. Все было против того, чему меня учили, казалось регрессивным, казалось… ну, мне не нужно говорить тебе. Это не совсем отличалось от «нормального» БДСМ, но ощущалось другим миром. Чувствовалось более серьезным — менее походило на игру. Я сказал ей нет. Мне от этого было неуютно. Я смотрел на нее и просто не мог представить, что буду вести себя как суровый родитель. Это было неприятно. Я слишком уважал ее.

Он остановился, невесело улыбаясь своему стакану.

— По крайней мере, так я говорил себе.

Спустя мгновение он снова начал, на этот раз мягче, его тон был полон уверенности в своих словах.

— Наконец, я понял, что если уважал ее, действительно уважал, я бы доверился ее желанию. Я обращался с ней, словно она была хрупкой. Словно пытался быть осмотрительным. Она просила меня жить фантазией «Мистер Чейз более благоразумен», но вместо этого, я давал ей реальность. Она была достаточно сильна, чтобы понять, чего на самом деле хочет и признать это, даже в обществе, которое могло наказать ее за желание именно того, чего должны были хотеть женщины всего пару столетий назад.

Я ожидала какой-то страстной защиты, но он говорил, словно цитировал женский конспект. Я почти фыркнула, выпивая последний глоток мартини.

— Значит, домашняя дисциплина это революционный акт?

Он приподнял бровь в ответ на мой скептический тон.

— Наша культура создает определенные желания, выращивает их и затем осуждает тебя, когда ты действительно хочешь воплотить их. Тебе только дозволено «знать свое место» до тех пор, пока это не приносит тебе удовольствие, — его глаза сверкнули. — То есть, к черту это. К черту их всех!

— О, Боже, — говорю я, глядя вниз на пустой стакан. — Думаю, это первый раз, когда кто-то говорит мне эту реплику.

— Это не реплика, — говорит он серьезно, немного наклоняясь ко мне. — Я имею это в виду. Каждое слово.

— Да, что же. — Я осмотрелась, ища выхода, которого не было. — Думаю, тебе придется найти кого-то другого, кто бы помог тебе возродить патриархат через порку.

Бен отклонился обратно на стуле, вынужденная улыбка растягивала его рот.

— Я не предлагаю тебе это, — сказал он. — Просто объясняю. Это не возврат в прошлое, а просто безобидное развлечение.

Это было совсем не той беседой, которую я хотела вести с кем-либо, не говоря уже о практически незнакомце, который хотел, чтобы я притворялась его женой. Но казалось, что я застряла тут.

— Послушай, я понимаю, — сказала я. — Я не ханжа. Я понимаю бондаж и повязки на глаза, понимаю, что небольшая боль может быть иногда приятной. Но я просто не могу понять, как из это можно превратить в стиль жизни. Настоящие наказания. Двадцать четыре часа, семь дней в неделю ползать кругом только в фартуке. Это просто… звучит утомительно для меня.

— Никто не говорит, что это должно быть семь дней в неделю, — Бен медленно крутил свой стакан, держа его большим и указательным пальцами, ухмыляясь. — Думаю, ты представляешь себе это.

— Но в этом суть, правда? Двадцать четыре на семь? Абсолютная смена власти? — Я испытывала его украденными фразами, которые едва ли понимала, но приторно сладкая водка развязала мой язык, и я не могла остановить себя. Я хотела какого-то обоснования. Было достаточно легко увидеть, почему он мог наслаждаться этим, почему бы любой мужчина наслаждался — но зачем какой-либо женщине на земле добровольно становиться домашней рабой?

Он кивнул, медленно.

— Да, это все входит в понятие. Но все оно разное. То, что делаю я — игривая версия. Соглашение. Я могу остановиться в любой момент.

Соглашение. Не звучит слишком-то сексуально.

Выдыхая полные легкие воздуха, который поднял мою длинную челку и разметал ее по лбу, я посмотрела на Бена. Он был прав. Он не должен был сидеть тут и объяснять мне что-либо, но он это делал. Даже если это звучало так, что он использовал самую поверхностную, политически правильную отговорку, которую только мог, была она основана на правде или нет… он пытался.

Я нахмурилась над остатками напитка. Возможно, только возможно, он был честен. Возможно, именно так он себя чувствовал. Мне было сложно поверить, сложить воедино весь набор Бенджамина Чейза. Он был противоречив. Я хотела, чтобы моя жизнь была простой.

И все же, я все еще раздумывала о браке по расчету с миллиардером, который хотел отшлепать меня. Это было как угодно… но не просто.

Подождите.

Я сделала крутой поворот в собственных мыслях, проверяя то, что только что пришло мне на ум. Хотел отшлепать меня.

Меня.

Он никогда не показывал этого. По факту, все, что я ошибочно приняла за истинный интерес, очевидно, было лишь его охотой на кого-то достаточно отчаянного, чтобы согласиться на его сумасшедший план. Если я ему нравилась — то есть, действительно нравилась, не отступил бы он от всей «Я должен жениться на тебе» ерунды и не приложил бы усилия для того, чтобы действительно сначала переспать со мной?

То есть, наверное. Мне было сложно придумать лучшее развитие событий в такой ситуации.

Он начал говорить после долгой тишины.

— И снова, для ясности, я не пытался скрыть это от тебя, я просто не думал, что тебе так важно это знать. Последнее, что я хочу — сделать все еще сложнее, чем уже есть. Очевидно, мы будем разыгрывать пару только на публике. Я ничего большего не ожидаю от тебя, — он бросил на меня взгляд. — Что, я уверен, облегчение для тебя, так что не буду беспокоиться и говорить о том, что это двусторонне.

Слегка смеясь, я поставила стакан.

— Значит, это все? Ты не хочешь, чтобы мне нрави… чтобы я ходила с тобой в эти клубы, или что там?

Он покачал головой.

— Это не было частью сделки.

То, что он все же не говорил, отражалось в его глазах. Он хотел, чтобы я ходила с ним в те клубы. Я слышала колебание в его тоне, словно он надеялся спросить меня об этом позже, облегчить мне путь. Как только я бы почувствовала себя комфортно с ним и опустила бы защиту. Или, возможно, я просто представляла себе это.

— Я помню твои слова, что это «да» с условиями, — продолжил он. — Но я надеюсь, что это не считается одним из них.

Даже после долгого сна, который должен был помочь мне проветрить голову, я все еще чувствовала себя запутанной. Вымотанной, немного чувствительной, интересуясь, думала ли я о нем, шлепающем меня, потому что действительно хотела этого или потому, что эта мысль была подсажена ко мне в голову. Потому что его татуировки делали меня глупой, и я хотела, чтобы он коснулся меня, даже если это было не то касание, которого я ожидала.

Сказанное им имело смысл. Его введение в мир, его нежелание, создающее напряжение в отношениях, потому что он не мог понять этого. Не так давно он был таким, как я, стоящим снаружи и заглядывающим внутрь.

Мой взгляд был направлен на полированный, грубый, деревянный пол передо мной, но я с усилием оторвала его и перевела на его лицо.

— Мне нужно верить тебе, — просто сказала я. — Но я не уверена, что могу.

Молча, задумавшись, он сложил руки на столе, его пальцы переплелись.

— Многие женщины выбрали доверять мне, — сказал он. — Ни одна из них не пожалела об этом.

— Даже твоя бывшая жена?

Это был удар ниже пояса. Я не хотела так — слова просто вырвались, без разрешения, зависли в воздухе, пока он надевал на лицо тщательно подобранную маску.

Спустя мгновение, он покачал головой.

— Она никогда не доверяла мне, — сказал он. — Но я многому научился с того времени.

Я не знала, что это значило.

Два миллиона долларов. Я действительно думала уйти?

Я подумала о Мэдди, как счастливо она выглядела, помирившись с мужем всего через пару дней после взрывной ссоры, затрагивающей какой-то глубинный уровень эмоций, которые я не могла даже представить себе. Тихая власть в его голосе, когда он сказал ей, когда ей встретиться со мной, контролируя график, словно он все еще был ее боссом. И то, как она потеплела от этого, очевидно, наслаждаясь его контролем.

Потому что она доверяла ему.

Доверие было ключом. Несмотря ни на что, я не могла сделать этого.

— Это другой вид доверия, — сказала я, наконец. — Одно дело доверять парню в том, что он не причинит тебе физический вред, но это…

Бен поднял бровь.

— Ты думаешь, что то, что я делаю, просто? — он остановился, словно действительно ожидал ответа, прежде чем продолжить. — Нужно следить за тем, чтобы не ударить слишком сильно. Если не можешь позволить себе этого, то не должен находиться среди людей в первую очередь. Моя ответственность намного глубже. И так же их доверие. Они должны доверять мне в знании их граней, чтении их реакций, понимании каждого маленького стона и шепота языка их тела, словно чтении книги. Они должны доверять мне в знании их фантазий, прежде, чем они сами их узнают. Это самое большое доверие к кому-либо во всей жизни. Это не просто мгновенное решение, моментальное, это постоянное сохранение равновесия, которое нельзя потерять, — он пригвоздил меня взглядом, и это говорило о холодном командовании, но в его глазах всегда было что-то, от чего кружилась голова. — Если они могли довериться мне, то и ты можешь.