Мелани Маршанд - Мой муж — Господин

— Наверное.

Он замолчал на мгновение.

— Или так, или тебя ранило это намного больше, чем ты признаешь.

Его голос был мягким, почти понимающим. Словно он не собирался смеяться надо мной за то, что я все еще переживала раны дошкольного возраста.

— Это сложно объяснить, — призналась я, удивленная звуком собственного голоса. Я не планировала говорить ему, просто… начала рассказывать, а остановиться уже не смогла. — Мне всегда было непросто заводить друзей. И не только потому, что половина знакомых мне детей были миллионерами и приезжали всего на пару месяцев. Даже с теми, кого я знала все время — другие местные — я просто не могла найти с ними общий язык. Или они не могли. Не знаю. Просто это было сложно, — я вздохнула. — Тот мальчик… я даже не помню, что он мне говорил, помню только то, что он мог рассмешить меня. Он помогал мне строить песочные замки, и создавалось ощущение, что мы просто понимали друг друга. Не знаю. Это глупо.

Голос Бена прорезался сквозь туман воспоминаний.

— Это не глупо, — сказал он. — Это что-то значило для тебя.

— Мы, должно быть, провели вместе целый день. Но когда мы разошлись, чтобы принести больше материалов, больше инструментов для того, чтобы можно было построить самые высокие башни и превратить наш замок в самое большое строение из песка, которое только было построено, мы не вернулись. Пришла моя мама и отругала меня. Она была зла за то, что я ушла от других детей, оттуда, где нас видел спасатель. Но более того, она была зла на меня за то, что я проводила время с одним из детей туристов. Я сначала не хотела верить ей. Она сказала, что он просто… то есть, я не понимала этого тогда. Дети всегда считают всех искренними. Но когда я сейчас вспоминаю о том дне, мне кажется, что она хотела сказать мне, что он подставлял меня. Просто играя со мной. Он хотел, чтобы я поверила, что он доверяет мне, чтобы потом иметь возможность уничтожить меня. Мне сложно было поверить в это, даже сейчас так, но ведь ты сам сказал — дети коварны.

— Но не настолько, — можно было расслышать недовольство в его голосе. — Не думаешь ли ты, что это у твоих родителей была проблема с этим?

Я остановилась.

Нет. Этого не могло быть. Мои родители были самыми добрыми, щедрыми и сострадательными людьми, которых я только встречала. Конечно, они немного недолюбливали туристов, но кто их любил? Они врывались в город и оставляли за собой беспорядок, поддерживая экономику, но какой ценой? Тяжело уважать кого-то, когда ты соскребаешь рисунки их избалованных детей с белоснежных стен их пятимиллионного пляжного домика. Особенно, когда они «забывали» оставить чаевые.

— Нет, не думаю, — сказала я, снова и снова прокручивая в голове его слова.

— Неубедительно, — сказал он. — И, возможно, это прозвучит совсем уж по-кретински, особенно из моих уст, но выслушай меня. Богатство может сделать людей немного невыносимыми, в лучшем случае, но и бедность не делает тебя святым.

— Мои родители не были бедными, — ощетинилась я.

— Я и не говорю, что были, — он раздраженно вздохнул. — Ты знаешь, что я имел в виду.

— Да, знаю. Но мне кажется, что мнение моих родителей о таких людях, как ты, было чертовски оправдано.

— Возможно, так и было, — сказал он. — Но, может, им стоит извиниться за то, что они разрушили отношения, которые могли быть началом крепкой дружбы.

Я лежала рядом с ним под палящем солнцем. Кто дал ему право обсуждать и осуждать прошлое? Естественно, он хотел, чтобы родители богатых детей вышли сухими из воды. Только потому, что его мать и отец, очевидно, были такими общительными и толерантными, ему сложно было поверить в то, что у кого-то могли быть такие проблемы.

Он чувствовал мое раздражение. Наверное, даже спутники вокруг земли его чувствовали.

— Я пойду окунусь, — сказал он, снова направляясь к воде.

Пока я наблюдала за ним, идущим по пляжу, я позволила своим мыслям вернуться к тому, что увидела в его бумагах. После долгой ночи поисков, просматривая страницу за страницей на телефоне, и попыток разобраться в мелком шрифте, я узнала много. И лишь малая доля этого была воодушевляющей. Если мои подозрения реальны, тогда можно было пройти генетический тест, который бы дал точный результат, болен он или нет. Ему не нужно было бы ждать, пока проявятся симптомы. Но большинство людей с такой семейной историей выбирают не знать. Они предпочитают проживать свою жизнь, как все.

Я не могла представить себе это. Каждое спотыкание, каждая дрожь заставляли меня думать, не было ли это им — началом конца.

Нет, мне нужно было узнать результаты теста. Даже, если это значило услышать худшее.

Какой путь выбрал Бен?

На правильное ли я вообще дерево карабкалась? Или все это было ужасными домыслами, совершенно оторванными от реальности?

Я не могла просто спросить его. Не могла даже поднять эту тему. Не сегодня, не тогда, когда солнце светило, а озеро сверкало ослепительно ярко. Даже в солнцезащитных очках я едва могла взглянуть на него.

Что, если это было правдой?

Имело бы это какое-то значение?

Эту мысль я возненавидела. Ненавидела гадать. Все это было неправдой и не имело значения. Был ли он болен или нет — страшно было просто думать об этом. Я не хотела, чтобы у него была эта болезнь, не хотела, чтобы у кого-либо она была. Но, даже если мы останемся друзьями после нашего маленького соглашения, к тому времени, как это начнет влиять на его жизнь, наши пути уже разойдутся.

И все же, я не могла перестать гадать.

Позволила бы ты этому изменить свое отношение к нему? Если бы знала, что он болен?

Конечно нет. Ничего бы не изменилось. Если бы я действительно любила его…

Если.

Если бы я действительно любила его. Потому что это не так. Потому что все это не реально.

Бен вошел в воду, позволяя волнам разбиваться о его грудь, окунул голову и стряхнул капли воды с волос, возвращаясь ко мне. Упав на полотенце, он обрызгал меня озерной водой.

Ах.

— Ты ведь знаешь, что эта вода на 90 % состоит из испражнений уток, да? — я позволила своему рту изогнуться в беззаботной улыбке, в то время как разум окутывали совсем не радужные мысли.

— Немного завышенное число, — сказал он, поворачиваясь ко мне с его односторонней улыбкой на лице. — Ты изучала ее?

Это было не по-настоящему. И никогда не будет.

Тогда почему мысль о ком-то другом, заботящемся о нем, о ком-то другом, кто будет рядом с ним в конце…

Почему мне хотелось кричать от этой мысли?

— Просто… это так отличается от того, что я делала ранее, — я хмурилась, глядя на стол и крутя в руках салфетку. — Естественно, всегда, когда начинаешь отношения с кем-то, чувствуешь нервозность, но когда привыкаешь, все становится обыденным… простым. Расслабляющим.

Скучным.

Я не произнесла этого вслух, но и не нужно было.

Бен заметил, что я была словно на иголках, и захотел поговорить об этом. Я оценила его порыв, но не собиралась открывать настоящую причину своего состояния. Естественно, он считал, что это связано с новым поворотом в наших отношениях. С тем фактом, что у нас теперь действительно были отношения. Не романтические, откровенно говоря, но хоть что-то.

— Вот и все, — я пожала плечами. — Просто я не привыкла к переменам.

— Ты предпочитаешь обыденность, — произнес он.

— Я, ах… — разве? Это прозвучало так скучно? — Я не могу сказать, что предпочитаю ее. Просто это то, к чему я привыкла.

Он засмеялся.

— Это ведь и есть определение обыденности, не так ли? Но мы определенно сейчас не на этой дорожке.

Вот оно. Снова. Несмотря на то, что я отправилась в это путешествие, напоминая себе, что все, что происходит — наиграно, сейчас я стала забывать про это. И мне не нравилось, когда мне насильно напоминали об этом. Не потому, что мне хотелось делать вид, что эти отношения настоящие, а потому, что я просто не хотела больше думать об этом.

— Я знаю, — сказала я раздражительно. — Просто…

— Эй, Дженна, — голос Бена был мягок и утешителен. Я подняла взгляд на его лицо. — Если не хочешь делать этого, мы можем остановиться. Но я только хочу, чтобы ты знала, что это нормально, когда такие события вызывают бурю эмоций. Мы провели большую часть наших жизней, пытаясь не быть уязвимыми, избегая этого всеми возможными путями, а потом…

А потом появился сексуальный миллиардер и заставил тебя делать вещи, о которых ты и не подозревала, что хочешь.

Мне казалось, что я начала сдавать позиции в бою, в котором мне не суждено было выиграть. Я не хотела, чтобы это превратилось в политику. Даже если так и было, то мне нечего было стесняться. В конечном итоге, это мой выбор.

Я доказала это в самый первый день, в первые минуты после нашего прибытия. Он говорил мне, что держит все под контролем, но я знала, что это было не больше, чем просто фантазия. В тот момент, когда я разыграла ту сценку и направилась к двери, все стало ясно. Карты были в моих руках. Он хотел этого, только если я отдамся ему добровольно.

Когда он в первый раз пытался поспорить со мной по поводу своего альтруизма во всем этом, я практически засмеялась ему в лицо. Но теперь понимаю. Все было не так уж бескорыстно. Он получал удовольствие только потому, что мне это тоже нравилось.

Была часть меня, о существовании которой я даже не подозревала, которую приходилось подавлять просто для того, чтобы выжить. Большинство людей так делали. Беспомощная часть, сомневающаяся, желающая преклониться перед чьей-то властью. Быть лидером, а не последователем. Но не каждый может быть лидером, не все время.

Если я собиралась следовать за кем-то, то могла найти кого-то намного хуже Бенджамина Чейза.

— Я не хочу останавливаться, — сказала я ему. — Но думаю, нам нужно прояснить некоторые вещи, прежде чем продолжать.

Он медленно кивнул.

— Правильно, — сказал он. — Спонтанность — это весело, но она также может привести к плохому концу, — он улыбнулся слегка смущенно. — Я просто не хотел спугнуть тебя, предлагая какой-то контракт или список желаний и запретов. Это не всегда нужно. Можно просто поговорить.

Я прочистила горло и посмотрела на него.

— То есть, нам не нужно заверять это нотариально?

Он усмехнулся, а тем временем мой мозг, мой глупый гиперактивный мозг, не мог не бродить в направлении мыслей о тех документах, которые нужно было заверить. Например, свидетельство о разводе.

Мое сердце сжалось в груди. Мне уже казалось, что что-то внутри меня сломалось.

А мы еще даже не женаты.

— Ты привез что-то, не так ли? — я беспечно махнула рукой. — Ну, знаешь… приспособления. Игрушки. Не знаю, как ты их называешь.

Я представила себе это, или на его щеках действительно появился лишний румянец?

— Да, — сказал он. — Если хочешь, можешь…

— Посмотреть на них, — закончила я. — С этого и начнем. Если у меня появятся вопросы, я просто…

— Да, — произнес он, вставая. — Я, эм, пойду принесу их.

Я встала.

— Может, лучше не в гостиной? — предложила я немного нерешительно.

— Не хочу, чтобы тебе казалось, что я давлю на тебя, — сказал он. — Но если ты считаешь, что спальня не будет слишком, эм…

В этом доме нет ни единой комнаты, в которой я бы не представляла, как ты трахаешь меня.

Я покраснела. Сейчас было не подходящее время для этого разговора.

— Все будет хорошо, — пообещала я. — Ведите, мистер Чейз.

Он бросил на меня взгляд через плечо с не читаемым выражением на лице. Спустя мгновение я последовала за ним вверх по лестнице, пытаясь оторвать глаза от плотных мышц его задницы, сжимающихся под шикарно сидящими джинсами. Я думала, что он больше всего нравится мне в костюмах, но повседневная одежда была великолепным пропуском в совершенно другой мир.

На нем все выглядело шикарно. Мне стало интересно, надел бы он наряд, который бы я выбрала для него. Двустороннее ли это соглашение? Что, если я захочу нарядить его под стать моей фантазии — например, профессором или священником?

Все мое тело мгновенно начало гореть. Как это вообще пришло мне на ум? У меня не было никаких… фетишей. По крайней мере, я думала, что не было.