— Нет, Богдан. Ты не хочешь попробовать… Ты хочешь, чтобы дурочка-Измайлова вновь истекала кровью любви по тебе.


Глава 19


Она его отбрила. Чего, наверное, и стоило ожидать, вот только от понимания этого легче не становилось. Да он вообще и не думал, что будет легко. Между ними с Измайловой пролегала пропасть. Огромная пропасть, которую Богдан не мог просто взять и перепрыгнуть. Здесь нужно было действовать более тонко. Может быть, ему даже не стоило вот так, в лоб, озвучивать свои мысли. Однако учитывая то, сколько недосказанного между ними было и к чему это все привело, Богдан просто боялся любых недомолвок.

Связерский откинулся на спинку дивана и приложил к губам горлышко пивной бутылки. Пиво было безалкогольным — вечером ему предстояла еще одна встреча с сыном, и он не мог позволить себе прийти на нее под градусом. Слишком хорошо помнил, что чувствовал сам, каждый день лицезря пьяниц-родителей.

Кондиционированный воздух обволакивал разгоряченное тело и чуть остужал кипящие в голове мысли. В ушах звенели последние Ритины слова, если не считать короткого: «Ну, ладно, давай, до встречи», брошенного ей на прощание.

«Ты хочешь, чтобы дурочка-Измайлова вновь истекала кровью любви по тебе».

Вот, как она, значит, думала… И, возможно… возможно, была права. За исключением одного маленького, но очень и очень важного нюанса.

Теперь и он был готов истечь любовью.

Своей любовью к ней.

Позволить себе эти чувства. Отбросить страх. Доказав всем, но прежде всего себе, что не такое уж он дерьмо. И что достоин. Тогда не был, сейчас — да. Но как вернуть ее чувства? Как доказать свои?

Господи, он же ни черта не знал о нормальных женщинах! Зато многое знал о ней… Ритка любила пионы и селедку под шубой. Она жмурилась, когда он ей целовал запястья, морщилась, когда была разочарована, а в задумчивости — кусала губы. Богдан и не думал, что все это до сих пор живет в его памяти. Но когда c тайников его памяти сняли все блоки — оказалось, что в них сохранились бесценные, не тронутые временем сокровища. Он как будто законсервировал все самое лучшее, что с ним случилось, а теперь вскрыл. И эти воспоминания посыпались на него, как спелые абрикосы наземь, если забраться на дерево и потрясти.

Богдан зажмурился, позволяя прошлому себя поглотить. Вновь вернуться в те дни, которые они провели на речке. Вспомнить, что чувствовал, валяясь рядом с Измайловой на песке и сцеловывая с ее разгоряченной, покрасневшей на солнце кожи веснушки. Когда подминал ее под себя и проникал членом так глубоко, как только мог, наблюдая, как боль на ее лице сменяется сначала растерянностью, а потом диким голодом, не уступающим его собственному. Паинька-Измайлова оказалась горячей штучкой. Интересно, она хотя бы догадывалась, как он ждал их новой встречи? С каким трудом ее отпускал от себя, когда ей нужно было возвращаться домой?

Рядом с ней он чувствовал себя цельным и всемогущим. Рядом с ней забывал обо всем. Он могла его рассмешить, и заставить хрипеть от страсти. Она… одна.

У Богдана была настоящая ломка, когда ему пришлось уехать. И если бы не тренировки — может быть, он бы сломался. Запрыгнул бы в первый попавшийся самолет и примчался. Но вместо этого Связерский методично, день за днем, по кирпичику выстраивал стену между прошлым и будущим. Между чувствами к ней и открывающимися перед ним возможностями.

Стену, которая теперь была разрушена до основания…

Богдан отставил бутылку и лег на диван. Он думал о том, что может предложить Рите. Все усложняло проживание в разных странах. Когда начнется сезон — они практически не смогут видеться. Если Рита не переедет к нему. У него есть несколько недель в запасе, чтобы убедить её в этом. Его охватило дикое возбуждение. Как перед самым ответственным матчем в своей жизни. Нет, наверное, даже большее. Потому что турниров будет еще великое множество, и только в ситуации с Ритой — у него всего один шанс.

Которым он непременно воспользуется.

За Мариком Богдан должен был заехать к семи. Но он не выдержал. Приехал едва ли не на целый час раньше. Купил цветы… Господи… он никогда не дарил цветов. Никогда… Зачем? Все было слишком доступно. А тут стоял у огромного прилавка — и глаза разбегались. Любимых Ритой пионов не было — уже не сезон, а что другое купить? Бог его знает. Никогда еще Связерский не чувствовал такой неуверенности.

Выбор остановил на чайных розах. Чем-то они смахивали на пионы, а может, ему так казалось. Купил целую охапку. Едва донес. У самой двери вспомнил, что ничего не купил сыну. Растерянно провел по щеке, но возвращаться не стал. На улице такая жара, что цветы быстро увянут. Позвонил в звонок и… моргнул.

Дверь ему открыла Рита. Красивая, при полном параде. Шикарные волосы рассыпались по плечам, легкий макияж, подчеркивающий красоту глаз, и пухлые сочные губы. А платье… это какой-то атас.

— Ты рано!

— Ты с нами?! — проговорили одновременно и осеклись. Рита поджала губы, Богдан, напротив, довольно улыбнулся. Может быть, это будет даже проще, чем он думал. Вон как Рита принарядилась. Это хороший знак.

— С вами? Нет. Я ведь говорила, что у меня планы. Не думала тебя застать…

— Да? — скрывая разочарование, протянул Связерский. — Ну, это все равно тебе, — протянул букет.

— Спасибо, но не стоило. Правда. Да ты проходи, а я…

Не успел он войти, как за спиной зашумел лифт. Непонятно, что его дернуло оглянуться.

— Какого хрена? — спросил он непонятно у кого. Взгляд метнулся от стоящего за спиной Ставински к Рите и вернулся обратно. А тот разулыбался, демонстрируя два шикарных импланта, которые вставил совсем недавно, как будто если бы его совсем не волновало, что Связерский их сейчас ему на хрен выбьет!

— Пап? Мистер Ставински…

— Называй меня Пит, парень. Твоя мама говорила, что ты занимаешься хоккеем? — брызгал позитивом Ставински, отодвигая Богдана в сторону и первым заваливаясь в прихожую. Богдан мог бы потолкаться, блокировать урода. Кулаки так и чесались. Но что-то подсказывало ему, что в глазах Риты драка при сыне вряд ли добавит ему очков.

— Эээ… Да. Занимаюсь.

— Ты здесь какими судьбами? — сквозь стиснутые зубы процедил Богдан.

— Не начинай, — предупредила Рита.

Богдан оглянулся. Мазнул по ней ленивым взглядом. На Ритке были умопомрачительные босоножки. Тонкая полоска черной замши, фиксирующая стопу, и такой же ремешок на изящной щиколотке. Да каблук, наверное, сантиметров двенадцать. Секс в чистом виде. Так легко было представить, как он упрет каблук себе в плечо и проведет языком по чуть выпирающей на щиколотке косточке вверх по ногам — оставляя чуть влажный след. А потом, вдоволь наигравшись, откроет ее для себя и вылижет так, что она горло сорвет от криков.

Будто бы догадавшись, какое направление приняли его мысли, Рита широко распахнула глаза и поджала на ногах пальцы. Схватила Пита за руку, пробормотав:

— Ну, мы уже пойдем. Марк, поставь цветы в воду, пожалуйста, и не забудь ключи. Я буду дома в девять, и вы не задерживайтесь. Мне завтра рано вставать.

Рита подалась к двери. Пит последовал за ней, но на прощание обернулся и подмигнул. Нерв на щеке Связерского дернулся.

И это она для этого урода так вырядилась?! Ему, значит, сына нянчить, а она…

— Па-а-а… Все нормально?

— Да… да, конечно. Жарко что-то.

— Так, может, никуда не пойдем? Хочешь, кино посмотрим или погоняем в приставку. Мама даже что-то приготовила, хоть я ей и говорил, что мы поедим в городе.

Богдан немного помедлил, а потом все же решил остаться. Не для того, чтобы потом наделать глупостей — убеждал он себя. И не для того, чтобы проследить, когда Рита вернется.

Нет, он в какой-то мере понимал, что все его претензии не обоснованы. Она имела право и на личную жизнь, да и на все другое имела… И все эти обвинения, что он с сыном, а она с мужчиной — дерьмо собачье хотя бы по одной простой причине! Именно она была с сыном последние двенадцать лет, в то время как он сам бездарно прожигал жизнь в промежутках между изнуряющими тренировками и играми.

Просто он оказался совершенно не готовым делиться. И не был готов к той ревности, которую испытывал каждый раз, когда видел ее с другими. Неважно, кто это был. Задница Ставински… или любой другой мужик. А хоть бы и тот — на танцполе. Хотя тут Богдан, наверное, все же кривил душой. Ставински он ненавидел особенно. Возможно именно потому, что чувствовал в нем опасного соперника. Сильного самца. Конкурента.

Богдан разулся, поплелся вслед за Марком в его комнату и будто бы между делом поинтересовался у сына:

— И что? Мама часто ходит на свидания?

Малой оторвался от поисков нужного диска для Плейстейшн и как-то странно на него посмотрел. А потом понимающе усмехнулся.

— Нет. Но не потому, что не предлагают. У нее работы много. А что?

— Да так. Вдруг тебе это не нравится.

Марик пожал плечами:

— Я не против, чтобы мама нашла хорошего парня. — Связерский вскинул взгляд. «И ты, Брут!» — чуть было не фыркнул он, но в последний момент сдержался, а Марк, между тем продолжал. — Из-за меня она многим пожертвовала… В общем… Я совсем не против.

— Это она тебе говорила про жертвы? — удивился Богдан.

— Вот еще. Я сам догадался. У меня же мозги, помнишь? Чертова уйма мозгов, — его двенадцатилетний сын постучал пальцем по собственной кубышке и покосился на всяческие дипломы и грамоты, украшающие стену над столом. В этот раз в его комнате было убрано.

— Ты действительно большой молодец, — согласился Связерский, на самом деле очень гордясь успехами сына.

— Угу. Но вообще, говорят, что любят не за что-то…

Снедаемый ревностью Богдан не сразу уловил, как они так быстро переключились с темы на тему, и вообще… о какой любви его сын толкует. Перед глазами стояла ладошка Риты в загребущей руке Ставински.

— Это ты о чем? — рассеянно уточнил у сына Богдан.

— Да так… Не бери в голову, — сдулся тот и снова принялся рыться в столе.

Остаток вечера они гоняли в приставку, а когда надоело — принялись пересматривать фотографии, отснятые еще в Испании. Обычно Связерский получал удовольствие в обществе сына, но в тот вечер он был какой-то дерганый и рассеянный. Он то и дело думал о Рите. И о её чертовом свидании! А еще Богдан очень боялся, что сгоряча наломает дров.

Рита вернулась, когда они с Марком ужинали.

Марк пулей вылетел на звук из-за стола, и Богдан двинулся за ним следом. Откинувшись головой на стену, Рита сидела на обитой бархатом банкетке и мечтательно улыбалась. А ему шею захотелось ей свернуть за эту улыбку! Всю душу вытрясти, в которой сейчас был, наверняка, не он! Не открывая глаз, она наклонилась и растерла уставшие икры. Связерский скрипнул зубами, больше всего на свете мечтая стащить ее с пьедестала этих чертовых каблуков, которые она не для него надела!

— Привет. Как погуляла? — нарушил Марк тишину. И тогда только Богдан заметил, что в ушах у Риты были капельки наушников — именно из-за них она и не слышала топот сына.

— Нормально. Не думала, что вы уже дома.

— Ты сказала не задерживаться, — прорычал Связерский. Рита вскинула на него удивленный взгляд. Так, как если бы и правда не понимала, почему он рычит.

— Спасибо, что не задержались, — пожала плечами она и, наконец, расстегнув ремешки на щиколотках, стащила с ног дьявольскую обувку. Пошевелила пальцами, неосознанно выбивая из него дух. Вскинула взгляд и, натолкнувшись на его, сумасшедший, растерянно приоткрыла рот.

В глубине квартиры зазвонил телефон.

— Ой, это мой… Па, я пойду, отвечу. Не уходи только, ладно? — попросил Марк, пятясь по коридору.

Богдан нехотя отвел взгляд от Риты и кивнул. А когда сын скрылся за дверями спальни, снова на нее уставился. Грудь Марго взволнованно вздымалась, мышцы шеи сокращались, как будто она пыталась сглотнуть, да только ничего не получалось.

— Ну, как? Хорошо повеселилась?

— Тебя это не касается.

— Черта с два!

— Да что ты себе…

Она не успела договорить. Связерский стремительным движением заставил ее подняться и закрыл ей рот одним очень действенным способом. Он был сумасшедшим. Абсолютно одержимым. Его невозможно было остановить. Вновь вкусив сладость ее нежных губ, не было никаких сил от них отказаться. Сейчас Богдану хотелось лишь одного — пометить, как звери метят свою территорию. Оставить на ней свой след, свой запах и вкус. Она застонала ему в рот. В комнате Марка послышался грохот. Рита резко отшатнулась и быстро коснулась губ тыльной стороной ладони. А потом голод и покорность в ее глазах вытеснила ярость: