— Нет? — оглянулся Связерский, напряженно всматриваясь в ее лицо.

— Нет… Просто… это впервые, и я немного боюсь.


Глава 5


Толпу качало. Забитый под завязку танцпол гудел и вибрировал. Кого здесь только не было: матерые рейверы, фрики, восходящие звезды подиума и кино. Посмотреть было на что, а вот удивиться — вряд ли. Чего он только ни видел за последние тринадцать лет…

— Эй, Бо! Смотри, какие цыпочки! Как думаешь, вот эта, в красном, вколола какую-то дрянь в соски? Или просто замерзла? — проорал на ухо Богдану один из форвардов их команды. Связерский проследил за взглядом приятеля и хмыкнул:

— Пойди, спроси.

Клайв оскалился, небрежным жестом подхватил свою бутылку с пивом и направился прямиком к заинтересовавшей его девице. Наверное, вопрос о ботоксе в сосках был не самым приличным. Но вряд ли такая мелочь могла остановить центрального форварда Вашингтонских звезд. Богдан хмыкнул и поднес горлышко бутылки к губам.

— Бо! — донесся до него голос еще одного из парней. Богдан обернулся. Мужики из команды провели самый успешный в истории команды сезон и теперь просто отрывались, наслаждаясь заслуженным отдыхом. Палм-Бич, Майами, Сен-Тропе и, конечно же, Ибица. Этих ребят было не остановить. Совсем недавно Богдан и сам бы к ним присоединился. Да только куда подевались те славные денечки, когда он от этого действительно кайфовал? В последнее время Связерский все чаще ловил себя на мысли, что их старая компания распалась. Одни — завершили спортивную карьеру и осели на необъятных просторах Америки, другие — продолжали играть, но, остепенившись, обзавелись семьями и детишками. Если так разобраться, то из старого состава их команды лишь он один с таким упорством прожигал жизнь.

— Что ты сказал?

— Здесь становится скучно, — проорал Пит, — мы думаем перебираться. Парни говорят, что неподалеку будет угарная пенная вечеринка. Ты с нами?

Богдан посмотрел на часы. Вообще-то завтра он обещал сыну полет на дельтаплане вдоль побережья. Ему бы выспаться, как следует, но возвращаться домой почему-то совершенно не хотелось.

— Куда я денусь… Погнали.

Вся ночная жизнь в Ситжесе — череда непрекращающегося веселья, танцев до упаду и жаркого секса. То, что нужно ему сейчас, чтобы остыть. От одного клуба до другого — рукой подать. Он даже не успел проветрить голову, как снова попал в самый эпицентр беснующейся толпы. Заказал пиво. Окинул взглядом о чем-то спорящих парней и снова уткнулся взглядом в барную стойку.

Богдан хотел отвлечься от тех воспоминаний, которые все чаще тревожили его душу — и не мог. С тех пор, как обезумевший фанат ворвался в его дом, угрожая хозяину пистолетом — его жизнь навсегда перевернулась. Точнее, необратимые изменения в ней назревали уже давно, а тот идиотский случай просто стал для Богдана последней каплей. Единственным, о чем он мог думать, глядя в черное дуло глока, так это о том, что так и не успел познакомиться с сыном. Не набрался смелости, хотя имел десятки возможностей. Сколько раз он брал в руки трубку и… трусливо откладывал её в последний момент? Десятки… а, может, сотни. Он так боялся не справиться, что вообще все на свете просрал.

— Эй, сладенький, пойдем, потанцуем…

Богдан обернулся и чуть не упал со стула. Напротив него стоял трансвестит, чья рука с хищным неоново-оранжевым маникюром в этот самый момент довольно таки бесцеремонно поглаживала его между ног.

— Извини, конфетка. Я не по мальчикам. — Богдан отвел руку транса от собственных яиц и, спрыгнув с высокого барного стула, наконец, удосужился осмотреться.

— Где ты здесь видишь мальчика, здоровяк? — манерничал транс, потряхивая перед Связерским своим впечатляющим бюстом.

— И правда. Это я не подумал. Не хочу тебя обидеть, крошка, но ты бы лучше поискала, кого-нибудь, кого заинтересуют твои причендалы.

Не задерживаясь больше ни на секунду, Богдан подошел к Питу:

— Ты в курсе, что мы забрели в самый голубой клуб города? — прокричал он.

Пит оторопело оглянулся. На секунду его глаза расширились, а после он согнулся в поясе и, колотя себя по ляжкам руками, заржал:

— Извини, бро… Я не вникал в детали.

— Я сваливаю, Пит. А вы берегите задницы…

— Эй, чувак, веселье только начинается!

— Я — пас.

— Гомофоб!

Богдан продемонстрировал приятелю вытянутый палец и, развернув бейсболку козырьком вперед, пошел к выходу. Гомофобом он не был. Его просто достала вся эта кутерьма. А мужская широкая ладонь, сжавшая его яйца — не прибавила настроения. Он поймал такси и, назвав водителю адрес арендованной виллы, уставился в окно.

От слетевшего с катушек фаната его спасло неожиданное возвращение друга. Тот забыл у него ключи от тачки, а когда вернулся — вовремя просек, что к чему, и обезвредил преступника, вырубив того клюшкой для гольфа. Потом была полиция, суд и приговор. Жизни Богдана больше ничего уже не угрожало. Но… все изменилось. Да.

Он все чаще возвращался мыслями в то далекое лето, перед драфтом. Столько лет прошло, а кажется, что это было вчера. Его самое счастливое лето…

Ритка… Она была в его жизни, кажется, всегда. Единственная, кто нормально к нему относился еще до того, как он стал подающим надежды спортсменом. Это потом уже с Богданом стало модно дружить, а в самом начале… свое лидерство ему приходилось отстаивать кулаками. Для Измайловой же он всегда был самым лучшим. Маленькая, пухленькая, преданная, как щенок. Она ходила за ним по пятам, готовая пуститься с ним в любую авантюру…


Шли годы, они взрослели и неминуемо друг от друга отдалялись. Богдана захватил спорт. Тренировки, разъезды, соревнования… Другие девчонки, как пчелы вьющиеся вокруг популярных парней. Доступные девчонки, без заморочек. В них так легко было потеряться! Не думать о собственной ненужности, о пьянках и драках родителей, о катящейся по наклонной сестре… Он нашел лучший способ забыться — секс. Неплохой вариант. Уж точно лучше, чем самому опуститься, или забраться в петлю.

Богдан дал себе клятву, что вырвется из этого порочного круга: что никогда не повторит судьбу родителей; не оправдает надежды дерьмопедагогов и психологов, культивирующих его комплексы и заочно записавших в неудачники; что он зубами выгрызет себе другую жизнь, и… просто сделал это.

К моменту окончания школы Богдан зарабатывал уже, наверное, больше, чем все его учителя, вместе взятые, а уж о его перспективах кто только не говорил! Он-то и на выпускной пошел лишь только затем, чтобы показать этим уродам — вот он я — Богдан Связерский. Будущая звезда НХЛ.

Нажравшийся в говно папаша, правда, чуть было все не испортил, но к тому моменту Богдан уже научился давать ему сдачи. А чего он не умел — так это закрывать душу от нападок родителей. После каждого такого скандала или драки ему требовалось несколько дней, чтобы прийти в себя. Тогда он верил, что где-то внутри их заспиртованных тел еще теплится любовь к сыну… Но в день его восемнадцатилетия и этой надежды не стало.

Богдан всего лишь принес им продукты и торт. Мог бы не беспокоиться. Он давным-давно жил один. Но… не беспокоиться не получалось. С огромным пакетом наперевес он открыл обшарпанную дверь и вошел в квартиру. Сестра спала на продавленном старом диване. Откуда он только взялся — и полугода еще не прошло с тех пор, как он купил родителям новую мебель.

— Явился… — прокомментировал приход сына уже с утра вмазанный отец.

— Я продуктов принес. И торт.

Надеяться на то, что родители вспомнят о его дне рождения, было бессмысленно. Да они и не вспомнили.

— А бутылку? Бутылку где дел? Вот здесь стояла…

— Не брал я ничего.

— Эта, что ли, сучка выжрала?

Отец пнул сестру ногой.

— Эй. Хватит… — вступился Богдан.

— А ты заткнись, щенок! Тебя не спрашивали…

Ну, и началось… Впрочем, отец был не в том состоянии, чтобы причинить Богдану реальный вред. Хотя ребрам все же досталось. Он мог ничего не рассказывать Ритке. Сказать, что на тренировке приложился, да что угодно соврать. Вот только надоело ему притворяться. И надоело таскать это в себе… Хотелось выговориться, продезинфицировать душу. Она все о нем знала, и почему-то перед ней ему никогда не было стыдно. В общем, в подробности он не вдавался, чтобы не испортить вечер, да она и так все поняла… В любви призналась, дурочка, а он пропал. Накинулся на ее губы. В темноте, окутавшей недострой, Богдан ни черта не видел. Но он отлично помнил, как Ритка смотрелась… Ладненько так. Вкусно. Он вообще другой типаж предпочитал, но в тот момент выбирать ему не приходилось, да и не хотел он другого. Совсем не хотел! В это место на крыше, облюбованное им еще ребенком, он мог привести только Риту. Потому что только она бы его поняла… И только она его любила. Просто так. Не за то, кем он стал.

Нужно было притормозить… Дать себе выдохнуть, потому что чувства переполняли. Богдан притянул синий надувной матрас, открыл шампанское. Кислятина такая — жуть. Включил фонарик, потому что ни черта не было видно, а ему почему-то хотелось на Ритку смотреть. Скоро ведь уедет, и все… А она такая красивая! Почему только раньше не замечал? И кожу фарфоровую, идеальную, и пухлые губы, и по-настоящему шикарную грудь. Он Риту еще со времен садика в пампушки записал, но от ее лишних сантиметров теперь ничего не осталось. Она стала счастливой обладательницей идеально женственных форм. Подхлестнутое злостью желание вспыхнуло и заструилось по венам. Он сдерживал себя из последних сил, осторожно лаская ее точеные ножки. А потом почувствовал, как она застыла. И будто в прорубь окунулся. Совсем спятил! Это же Ритка… Его Ритка! Куда он полез?!

— Извини. Я забыл, что ты зеленая совсем… — и не хотел ведь обидеть, но она, похоже, обиделась.

— Мне восемнадцать! Точно так же, как и тебе! С днем рождения, кстати…

— Да… Тебя тоже.

— И если ты сейчас подумал, что я хочу тебя продинамить, вернись, пожалуйста, потому что это не так.

Богдан не мог поверить своим ушам. Она правда предлагала то, что предлагала?

— Нет?

— Нет… Просто… это впервые, и я немного боюсь.

Даже сейчас Связерский не мог бы сказать, какого черта тогда случилось… А в тот момент его будто под дых шибануло. Кислород замер в легких. Сердце опустилось в живот и затрепетало вместе с… Ну, вы понимаете.

Его никто не любил. А она не просто любила. Она отдавала ему, Богдану Связерскому, самое ценное, что у нее было. Беззаветно ему отдавала. В тот раз именно он к ней потянулся. Как собачонка, с которой всегда Ритку сравнивал. Быть с ней, быть частью ее — стало жизненно необходимо. У него руки дрожали! В первый раз даже не дрожали, а тут… Накрыло.

— Рита…

Ее тоже колотило, как при простуде. А он ничего не мог с этим поделать. Ничего не хотелось, на ласки не оставалось сил. Он бестолково водил руками по ее телу и целовал, целовал… целовал! Не помня себя, стянул с нее трусики. Прошел дрожащими пальцами. Как все случилось — не помнил. Только ее тоненький всхлип.

— Тише-тише… Сейчас… сейчас станет лучше, Ритка…

Но он знал, что ни черта не стало! Не справился он… Все испортил! Вмиг забыл, чему научился за последние четыре года активной сексуальной жизни.

— Молодой человек… Молодой человек! Мы приехали!

Воспоминания отступили не сразу. Богдан тряхнул головой, плохо соображая, полез в карман за бумажником. Расплатился. Невольно бросил взгляд на окно в спальне Риты. Конечно, в нем было темно. Открыв дверь, Связерский взял в холодильнике банку Спрайта и вышел в патио. Он снял эту виллу в последний момент, когда Рита согласилась отпустить с ним сына. Испания стала их компромиссом. В США Рита сына не отпустила, и Богдану пришлось искать что-то подходящее поближе, в Европе. Раньше бы ему не понравился этот напитанный историей дом — он предпочитал все современное, как и он сам, не имеющее корней и истока. Но в разгар лета на побережье осталось не так уж и много свободных вилл. Выбирать не приходилось.

А вот Маргарите этот дом явно понравился. Она вписывалась сюда как нельзя лучше. В этом своем воздушном голубом сарафане, готовящая завтрак для большой и наверняка дружной семьи. Это было так просто представить…

Богдан немного отвлекся, чтобы открыть шипучку, а когда снова поднял взгляд, замер, завороженный открывшейся ему картиной.


Глава 6


Измайлова избегала его весь день. Нет, она не демонстрировала своего пренебрежения и не делала вид, что его здесь нет. Марго вообще вела себя довольно ровно, а ведь Богдан уже приготовился держать оборону. Довольно закономерная готовность, учитывая то, что с тех пор, как он впервые ей позвонил, Рита еще ни разу не разговаривала с ним нормально. Впрочем — кто ж спорит? — она имела на это полное право.