Юлия Резник - Мой папа — супергерой

— Чего же тогда?

В ноги ткнулась котячья голова. Мат наклонился и подхватил Яшку на руки, удивляясь, с чего это он такой ласковый.

— Того, что она четыре часа провела во власти этого урода Букреева. Я ее пять лет стерег, а ты… за пять недель все похерил.

Матвей напрягся. Сглотнул. Он уже знал, что Оксану задержали как раз по его приказу. Это было спонтанное решение. И естественно, что оно спутало все карты ведущим самого Букреева силовикам.

— Что вы имеете в виду?

— Ты вообще ни черта не знаешь о её прошлом, ведь так? — не то, чтобы сильно удивился гость.

— Выходит, — стиснул зубы Матвей.

Бедин снова опрокинул рюмку и, тяжело опираясь на стол, встал. Отвернулся к окну. Сунул руки в карманы.

— Он над ней издевался. Десять лет издевался. Бил, угрожал и… да, что только ни делал.

Матвей окаменел. Сжал руки так, что сидящий на коленях Яшка взвыл и удрал, как только Мат разжал пальцы. В висках пульсировало. Ярость и лютая ненависть отравили кровь.

— Почему она мне не сказала?

— Ты у меня спрашиваешь? — Бедин отвел взгляд от окна и вопросительно вздернул бровь. Выругался. Снова отвернулся. — Думаю… стеснялась. Она вообще очень забитая была, когда я помог ей избавиться от этого урода.

— Вот почему их разводили через суд, — прохрипел Веселый, отбрасывая упавшие на лоб волосы.

— О да. Он до последнего противился разводу. Червяк!

Матвей растер лицо. Опустил низко голову, а потом вскочил от запоздалого осознания:

— Сегодня… Он ее как-то… что-то… — он не мог закончить свой вопрос. Слова застревали в горле и душили, душили, душили… Отнимали его кислород.

— Оксана говорит, что физически он её не касался. Наверное, рассчитывал поразвлечься, когда все уйдут…

Матвей вздрогнул. Снова осел на стул. Налил водки.

— Я убью его, — прошептал, когда горло разжалось, — я своими руками убью эту мразь.

— Не выйдет. Он взят под арест. Час назад суд дал добро.

Она лежала на диване в полутемной, освещаемой лишь одним светильником комнате и разглядывала потолок. Рядом мурлыкал Яшка. Оксана почесывала кота за ухом и как-то отстраненно, будто это происходило не с ней, размышляла о том, что у неё, после расставания с Веселым, остался лишь кот. И ничего больше. С чем пришла — с тем ушла. В этом смысле большинству женщин везло намного больше. У них оставались дети… У нее же — лишь опыт неудавшихся отношений. И боль, которая теперь вряд ли утихнет.

На потолке качнулись тени. Скрипнуло кресло. Оксана скосила взгляд. Бедин сидел совсем рядом и не сводил с нее обеспокоенных глаз. То и дело у него звонил телефон, он вскакивал. Что-то кому-то бесконечно долго объяснял, доказывал, сыпал распоряжениями. А ей… ей тишины хотелось.

— Поезжай домой, Жор. Я правда в норме, — в который раз за вечер прошептала Оксана.

Сидящий напротив мужчина хмыкнул. Устало откинул голову на спинку кресла. Она была так ему благодарна, что это вряд ли можно было описать словами, но… Сейчас Оксане хотелось побыть одной. Ей вообще казалось, что еще немного, и она просто развалится, распадется на части, на мелкие никому ненужные фрагменты. И ей совсем не хотелось, чтобы это случилось у Бедина на глазах.

Забыться… Забиться в щель, как раненое животное. И чтобы никто не трогал. Не бередил там, где кровоточит и болит. Ведь даже утешение сейчас было лишним напоминанием о собственной доверчивости и… никчемности. Не сглупи она так — ничего бы этого не потребовалось. Оксана закрыла глаза. В голове не укладывалось. Он врал? Всё это время, деля с ней постель, дом, быт, ребенка… он врал? Почему? Ради чего? За что?

— Я тут останусь! — стоял на своем Георгий.

— И сделаешь только хуже.

— Почему? — стиснул челюсти.

— Да потому, что мне стыдно! И неловко… и… больно. И нет сил думать еще и о том, как я поступила с тобой!

— А ты и не думай! — фыркнул Бедин. Обхватил ладонью шею и сделал несколько наклонов головы, разминая затекшие позвонки. — Это не имеет значения.

— Кого ты обманываешь, Жора? — устало прошептала Оксана.

— Так, знаешь, что? Об этом мы потом поговорим. А сейчас я просто хочу быть рядом, потому что…

— Не надо… Прошу! Не говори ничего.

Георгий выдохнул. Она была права! Она была права, мать его! Не время сейчас. И не место… Но ведь он тоже был не железным. И это кипело, бурлило в нем… Непроизнесенные слова обжигали внутренности и горло… Рвались с языка. И пусть Бедин понимал, не мог не понимать, что как прежде уже не будет, он не мог не попытаться вернуть, хоть что-то… Потому что без этого… он не жил. Так, существовал вполсилы.

Впрочем, зря Оксана себя донимала. Если так разобраться, в случившемся не было ее вины. Она целиком и полностью на нем лежала. Слишком долго тянул. Слишком долго откладывал те решения, которые требовали бы каких-то поступков. Вот и расплачивался теперь…

Расплачивался…

Георгий встал. Прошелся по комнате. Как же нечеловечески он устал! После того, как ему позвонили и сказали, что Оксана была задержана, он не присел ни на минуту. Что-то делал, куда-то звонил, а сам с ума сходил от понимания того, что она снова в руках бывшего мужа. Один Бог знает, почему этот придурок решил, что если они с Оксаной расстались, то она утратила его покровительство. Может быть, судил по себе. По своей собственной мелкой душонке… Как бы то ни было, но факт оставался фактом. Букреев тут же воспользовался ситуацией. Наверняка желая отомстить Оксане за вольности и за все свои мнимые унижения. Садист… Больной на всю голову ублюдок.

Неприятно давило сердце. Георгий вышел из комнаты, чтобы Оксана не заметила, что он принимает лекарства. Да, он не молодел…И некоторые ситуации давались ему… да, что там? С трудом давались.

Закинул таблетки в рот, запил водой из-под крана. Уставился в майскую ночь. Никогда бы не подумал, что может вот так зациклиться на какой-нибудь женщине. Георгий никогда не был бабником, но, в силу самых разных обстоятельств, и праведником не был. Жене он изменял и до Оксаны. Она для него не стала первой… Но по какой-то насмешке судьбы стала последней. Сама того не планируя, влезла ему под кожу и теперь уж навсегда там осталась. Девчонка совсем. Красивая… Глубокая… Как под него скроенная…

Во рту горчило. То ли от выпитой у Веселого водки, то ли от лекарств, то ли от того, что внутри этой горечи образовался переизбыток, и теперь она поднималась вверх…

Ладно! Раз она хочет остаться одна, он, пожалуй, не станет настаивать на своем присутствии. Пусть побудет наедине с собственными мыслями. Ей это не помешает. Георгий еще раз приложился к стакану и, залпом допив воду, вернулся в комнату. Коснулся волос, наслаждаясь шелковистостью и прохладой её цвета жженого сахара локонов.

— Я пойду. Но утром вернусь. Этим ребятам нужны будут твои показания. Я едва выгрыз у них эту ночь, чтобы ты хоть немного пришла в себя. Но они бьют копытом.

— Спасибо…

— Брось… Не надо. Это… в общем, не за что меня благодарить.

— Ты не прав, Жора. Если бы не ты…

Она не договорила, да этого и не требовалось. Каждый их них понимал, что подставить ее было очень и очень просто. Другое дело, что точно так же, как Оксане не хотелось его жалости, ему самому не нужны были её благодарности. Они Бедину, если честно, костью поперек горла стояли. С тех самых пор, как он узнал, что кроме благодарности Оксана к нему вообще больше ничего и не испытывала.

Дурак! Как он мог так заблуждаться? Почему не видел очевидного, или… просто не хотел видеть?

— Так, все. Не думай об этом. Ничего бы не случилось. Тебя бы… этот твой спас. Даже от тюрьмы бы отмазал. Умеешь ты, Оксаночка, мужиков до цугундера доводить.

— Поверить не могу, что ты его защищаешь. Он же… использовал меня, Жора! Он меня использовал! — голос Оксаны сорвался. Будто стесняясь собственной слабости, она прикрыла ладошкой рот и отвела виноватый взгляд в сторону. Ее аккуратные пальцы дрожали. И каждый нерв, каждая жилка в его теле дрожали тоже.

На самом деле Георгий не защищал Веселого. У него к нему было много претензий. Слишком много, для того чтобы выступать адвокатом у этого парня. Он и Матвею об этом сказал. О том, что облегчать ему жизнь не станет. И в сторону не отойдет.

Нет, Георгий был реалистом. И понимал, что его шансы невелики. Но… если этот шанс был, хотя бы один на миллион был… кем он будет, если его упустит? Как она будет…

— В общем, будь готова к восьми.

— Как к восьми? К восьми мне уже надо быть на работе.

— Ну, какая работа, Оксана, когда такие дела творятся?

— Постой… — Оксана села на диване и свесила ноги. — Я что… отстранена? Или…

— Нет, конечно!

— Тогда я не понимаю…

— Просто отдохни. Возьми, если надо, больничный, пока все не уляжется…

— Больничный? Нет… Я не могу! Да меня ведь увели на глазах у всей школы! У детей! Ты хотя бы представляешь, что они надумают, если я не приду на работу? Тут и так сплетен будет на три года вперед. Я не могу позволить втоптать мое имя в грязь! Я ни в чем… абсолютно ни в чем не виновата… — Оксана всхлипнула и зло прикусила губу, но слезы отступать не желали. Они наполняли ее глаза и срывались крупными хрустальными каплямина щеки, оставляя на них серебристый след.

— Девочка моя… Тише-тише…

— Он погубил меня… Погубил карьеру! Кто теперь мне доверит детей?! Никто! — рыдала Оксана. — Как я вообще объясню родителям… детям произошедшее?

— Никак… Ты ничего не обязана объяснять. Хочешь… хочешь, я сам проведу общешкольное собрание? Пригласим кого-нибудь от МВД… есть же у них специалист, отвечающий за связи с общественностью — вот пусть все и объясняет!

Оксана сглотнула слезы. Вытерла ладонью нос и сделала робкий шаг к нему. А он и рад. Раскрыл объятья, осторожно прижал к собственному телу ее… такое знакомое. Кажется, он каждый сантиметр в нем знал, каждую родинку. И запах этот родной, въевшийся в подкорку. Такой манящий. Георгию приходилось контролировать себя, чтобы не наброситься, не сжать посильнее, так, как хотелось. Сдерживать собственную дикость. Жадность. Голод… Примитивное желание заклеймить. Пометить собой…

— Все будет хорошо. Теперь все будет хорошо, — прошептал, касаясь губами волос. А она не верила, кажется, и еще горше плакала. Захлебываясь и давясь слезами. Цепляясь тонкими аккуратными пальчиками за его уже изрядно измятую футболку. Разрывая его сердце на части.

Он ушел, только когда Оксана уснула. Установил на её телефоне будильник, стараясь игнорировать фото заставки, на которой она вместе с другим была. Задержался взглядом на мелкой, тоже присутствующей на той фотографии, и тихо выругался. С мужиком он еще мог тягаться. С ребенком же… Черт!

Как Оксана доработала тот учебный год, на чем держалась — знало одно только небо. Чего ей стоило объяснение с Лилей Веселой, и новая встреча с её отцом… Все одно к одному на нее наваливалось, так что казалось, уже не выдержит. Упадет! Но выстояла. Пережила экзамены и выпускной, шушуканье за спиной, вызов на ковер в отдел образования и объяснение с родителями. Во многом ей помогал Георгий. В противном случае, она могла и не справиться, но он помог. Заткнул рты завистникам и недоброжелателям, успокоил родителей. Несколько раз подчеркнул, что она сама при первом же подозрении обратилась в правоохранительные органы и сделала все, чтобы защитить их детей. А там уж действовала в интересах следствия. Но, что самое главное, в интересах учеников.

Впрочем, шумиха не утихала. И хотя имя Оксаны в связи с этим дело всплывало уже не так часто, расслабиться она не могла. Ей казалось, что её бетонной плитой придавливало все ниже и ниже к земле.

— Оксана!

Каждый раз она каменела, когда он к ней приближался. Умирала сотней смертей, как будто загнанная в какой-то порочный круг…

— Да, Матвей Владимирович, вы что-то хотела?

Она старалась на него не смотреть. А все равно заметила и изменившуюся прическу, и то, что он сбрил бороду… Похудел. И вообще как-то осунулся. Оксана бы даже могла ему посочувствовать, если бы ей самой не было так хреново.

— Да… Я…

— Папа хотел сказать, что у меня день рождения, и мы вас приглашаем, — раздался еще один голос. Оксана вздрогнула. Она так старательно отворачивалась, что совсем упустила момент появления Лили. Совсем…

Злость полоснула по сердцу. Отрезвляя…

— Первого июля, так?

— Да, — улыбнулась Лилечка, пытливо глядя в ее глаза. Оксана зажмурилась. Боль стала нестерпимой, хотя порой ей казалось, что этого просто не может быть.

— Извини, милая. Но, к сожалению, меня не будет в городе в этот день.