Она утвердительно склонила голову, но в ее необычайно прозрачных глазах промелькнула тень сомнения.

– А что, если лошадь сбросит вас? Вы рискуете испачкать это прекрасное платье.

Она застенчиво улыбнулась:

– Я неплохой наездник, мистер Дэвин.

– Лукас.

Она приняла поводья из рук грума и подошла поближе к Дэвину, чтобы, кроме него, никто не мог услышать ее слова.

– Видите ли, – прошептала она, – в присутствии слуг «мистер Дэвин» более принятая форма обращения. Брак не освобождает нас от соблюдения правил хорошего тона. Только когда мы одни, мы можем позволить себе называть друг друга по имени, и то только тогда, когда чувствуем особенную… как бы это сказать… расположенность.

Ее щеки зарделись, и ему внезапно захотелось поцеловать ее, положить руки на ее тонкую талию и прижать к груди.

– Как вы умудряетесь жить со всеми этими правилами? – прошептал он, качая головой.

– А как вы умудряетесь жить без них? – парировала она, натягивая лайковые перчатки.

Когда он ничего не ответил, она вызывающе подняла глаза и встретила его взгляд.

– Неужели свобода настолько хороша, что стоила лишений, которые вы терпели?

– Я всегда верил в это, но теперь сомневаюсь…

Она говорила с ним так, как не говорила ни одна леди. Из всех женщин, что он встречал за свою жизнь, она единственная была напрочь лишена предрассудков и хитрости.

Он хотел, чтобы она узнала о нем побольше, узнала о его мечтах о величии, о его уверенности, что в этом мире больше доброты, чем он до сих пор видел. И поняла, в чем заключается смысл его жизни.

– Считайте, что вы не жили, если никогда не спали под звездами, мисс Уэйнрайт, хм-м… миссис Дэвин, – прошептал он, усмехнувшись иронии своих слов. – Вы жалеете меня, но я по крайней мере свободен, а вы не можете даже выйти из дома без этих дурацких перчаток.

Она наконец натянула темно-синие, длиной до локтя перчатки и начала застегивать мелкие пуговки, исподлобья поглядывая на него.

– Меня обижали и раньше, мистер Дэвин, но всякий раз незаслуженно. Не уверена, что вы справедливы. Вы едва ли можете назвать мое поведение зависимым от светских приличий.

Она улыбнулась уголками губ, и он ощутил, как в его груди стало горячо от удивительного обаяния этой благородной леди.

– Лошади готовы, мисс Уэйнрайт, – объявил слуга.

– Спасибо, Дэви. Вы можете называть меня теперь миссис Дэвин. Мистер Дэвин и я поженились сегодня утром. Вот почему нам понадобилась карета.

– О, мисс! То есть… миссис… Мои поздравления!

– Спасибо, Дэви. – Она направилась к лошадям, и Лукас быстро последовал за ней.

– Мне не больно часто приходилось ездить верхом, – предупредил он.

– Я научу вас.

Он расслабил узел ненавистного галстука, который, казалось, существовал специально для того, чтобы задушить его, и процедил сквозь зубы:

– Итак, балбес и учительница. Хорошенькая парочка из нас получилась.

– Я должна убедить брата, что вы именно тот, за кого я вас выдаю. А человек нашего круга прекрасно владеет искусством верховой езды. Ну, вот, мистер Дэвин, знакомьтесь, это Гермес, и он предназначается для вас.

– Ну и денек! Не было печали, да… – проворчал он, беря поводья из рук грума, любезность которого начинала его раздражать. – Не уроните меня, Дэви.

– Не беспокойтесь, сэр, – ответил парнишка.

Лукас ухватился за кожаные ремешки прекрасной, отделанной серебром уздечки и подумал, может ли что-то из этого великолепного снаряжения остановить лошадь, если она вздумает умчаться куда ей заблагорассудится.

– Ну, я готов, дружище. Помоги-ка мне…

Дэви подставил руки, и Лукас, упираясь ногой в его ладони, подтянулся и закинул другую ногу через седло. Юный грум подсадил его с таким усердием, что он чуть не перелетел через лошадь.

– Эй, поосторожнее, парень! – крикнул Лукас, стараясь удержаться в седле.

– Держитесь, мистер Дэвин, – сказала Кэролайн, пряча улыбку. – Это только начало!

Лошади тронулись в путь легкой иноходью. Лукас с важным видом выпрямился в седле. Он не раз видел, что именно так делали многие великолепные джентльмены, сидя на не менее великолепных лошадях, но как только грум скрылся из виду, он облегченно вздохнул и крепче ухватился за седло, ища надежной опоры. Красавец мерин покачивался под ним, создавая ощущение неуверенности, и Лукас чувствовал, что в любой момент может свалиться на землю. Когда Гермес неожиданно задрал голову и заржал, Лукас в страхе выкатил глаза.

Кэролайн снова улыбнулась, прикрыв губы затянутой в тугую перчатку ладонью.

– Вы такой белый, мистер Дэвин, совсем как Гермес. Расслабьтесь, все будет хорошо. Вы ведь сидите на лошади, а не на огнедышащем драконе.

– Вам легко говорить… это чудовище только и думает, как бы поскорее избавиться от меня.

– Ничего, ничего, мистер Дэвин, знание приходит с опытом.

– Вам хорошо…

– Я вижу, вы мало разбираетесь в лошадях.

– Но обычно я опираюсь на свою интуицию, она никогда меня не подводит. Почему, черт возьми, вы не дали мне лошадку поменьше, вроде вашей? Она пониже и бежит себе, как Христос по воде.

– Мистер Дэвин!

– Лукас, – поправил он. – Вы можете называть меня по имени, когда кругом нет слуг. Хотя кто его знает, может, они прячутся в кустах, мимо которых мы проезжаем? Черт побери, должно быть, все население Крэгмира работает на вас.

– Мистер Дэвин, – снова начала она, – я ничего не имею против вашего неумения ездить верхом, но пожалуйста, не выражайтесь так грубо.

– Я такой, какой есть! Вы знали это, когда затевали дело. Не я потащил вас к алтарю.

– Да, будьте таким, какой вы есть! Но не надо употреблять такие выражения, как «черт побери», во всяком случае, не в присутствии леди. И не стоит упоминать имя Господа всуе. Вы выглядите почти как джентльмен, теперь осталось научиться говорить соответствующим образом. Кое-кто из наших деревенских слуг, может, и простит вам недостаток хороших манер, но мой брат – никогда! И все же не бойтесь! Вы быстро научитесь. Смотрите-ка, вы уже делаете успехи! Со стороны можно подумать, что вы всю жизнь ездили верхом!

У него вырвался недоверчивый смешок, но втайне он был обрадован ее похвалой. Ему удалось немножко расслабиться, и теперь езда казалась более естественной. Почти инстинктивно сжимая седло коленями, он слегка откинулся назад и управлял лошадью, легко натягивая поводья. И вдруг это занятие показалось ему таким же привычным, как вид Джермейн-Хауса.

Возможно, он все это время в глубине души завидовал богатству и старался убедить себя, что считает его ниже своего достоинства. Лучше с презрением относиться к тому, чего не можешь иметь сам, чем тщетно желать этого.

В полном молчании они ехали через нескончаемую пустошь Крэгмира. Лукас на вид ничем не отличался от местного сквайра, который выехал осмотреть свои владения. Кэролайн сидела в дамском седле и, несмотря на его кажущееся неудобство, управляла Маргариткой с изяществом и легкостью. Они огибали болото. Холодный ветер трепал одинокие камыши.

– Это болото Мертвецов, – сказала Кэролайн, – уж пожалуйста, будьте повнимательнее, если хотите остаться в живых. Трясина тянется далеко, почти до сада за нашим домом.

Лукас разглядывал заросли вереска и болотной пушицы, которые покрывали пустошь, впитывая влагу. Они перемежались островками яркой травы, а кочки мха блестели в тумане, как серебро. Неожиданно каркнул ворон, словно подавая кому-то знак из туманной мглы, и Лукас невольно вздрогнул.

– Веселенькое местечко, – усмехнулся он. Кэролайн улыбнулась, зябко поежившись.

– В этой части Крэгмира нет ничего привлекательного, за исключением дома, который расположен рядом. Моя мать получила Фаллингейт в наследство от кузена, барона из северной Англии. Эта часть собственности была в нашей семье почти сто лет. Ее приобрели у потомков сэра Тоби Киллиама, который построил дом во время правления Генриха VIII. Мама влюбилась в Фаллингейт с первого взгляда. Отец, в свою очередь, влюбился в доход от рудников. Сохранив наш лондонский дом, он предпочитал оставаться там, но я, как только представлялась возможность, приезжала сюда. Что касается моего брата Джорджа, он тоже не любил Фаллингейт. Вот почему мне кажется несправедливым, если он унаследует имение.

– И у вас всегда существуют… как это называется, светские сезоны, кажется? То есть приемы и балы, на которых все только и делают, что чешут языки и перемывают друг другу кости, ну и тому подобное…

Она улыбнулась его определению светских раутов.

– Да, наверное, кому-то вроде вас это может казаться средоточием глупости.

– Хм-м, пожалуй.

– Если честно, то на самом деле это вовсе не так приятно, – задумчиво проговорила она, – мне тоже зачастую это кажется глупым времяпрепровождением. И я довольно небрежно относилась к моим выходам в свет. В душе я скорее провинциальная девушка, мистер Дэвин. Меня тяготит общение с лордами и леди, которые воротят от меня носы. Я рада, что распрощалась со своими надеждами сделать блестящую партию и таким образом занять прочное место среди аристократов.

Она философски улыбнулась ему, демонстрируя тихий вызов, определявший ее жизнь, несмотря на внешне мягкую манеру поведения. Кэролайн сама не знала, почему разоткровенничалась с ним. Может быть, потому, что он казался добрым человеком, который в состоянии читать в ее душе, хочет она этого или нет. Она верила в то, что он говорил о своей интуиции. Наблюдая за ним исподтишка, она заметила, что он постоянно думает, сопоставляет, присматривается. Она всегда восхищалась умными мужчинами, но, увы, они редко встречались в Лондоне, где внешние манеры и деньги значили больше, чем здравый смысл. Теперь она нашла человека, с которым могла беседовать, которому готова была открыть душу.

– А вы решительный человек, – сказала Кэролайн и нахмурилась, концентрируя внимание на дороге, которая сворачивала в небольшую долину, окруженную старыми вязами. Свежий осенний ветер шелестел редкими листьями, уцелевшими на ветках. – Почему бы вам с вашим умом не прекратить творить беззаконие и не стать полезным членом общества?

– А вы не знаете?

– Откуда мне знать? Я думаю, вы попали в преступную среду, потому что была какая-то червоточина в вашем характере. Как человек может решиться на воровство? Но вместе с тем я не вижу в вас ничего такого…

Он рассмеялся:

– О, неужто? До чего же вы наивны!

Она сердито взглянула на него и крепче сжала поводья.

– Едва ли… Я бы так не сказала.

– Поверьте, миссис Дэвин, если бы я даже был невинен, как только что выпавший снег, я никогда не сумел бы вырваться из самых грязных трущоб Лондона. Во всяком случае, ненадолго. Вы понимаете, у меня нет связей, нет рекомендаций, нет образования, нет денег. И все же не это заставило меня воровать.

Ее лошадь три раза вскидывала голову и ржала. Кэролайн всякий раз ласково поглаживала ей шею, успокаивая не только лошадь, но и себя.

– Тогда что же? Что привело вас в преступный мир? – спросила она, распрямив плечи и глядя прямо в лицо своему попутчику.

Глаза Лукаса сверкнули, и он криво усмехнулся:

– Стремление к справедливому распределению.

– Распределению чего?

– Богатства. Она улыбнулась:

– Понимаю. А вас совсем не беспокоит, что вы отнимаете у одних, чтобы передать другим и при этом не забыть про себя?

– Нет, потому что я ничего себе не оставляю.

– Тогда кому же? – Ее сердце дрогнуло при внезапной мысли, что он действительно может иметь гуманные мотивы для преступления. Тогда все встает на места. – То есть вы хотите сказать, что вы что-то вроде Робин Гуда? Украсть у богатого и отдать бедняку?

Его пристальный взгляд сверкал иронией, затем сфокусировался на дороге впереди.

– Пусть бедняки сами позаботятся о себе.

– Тогда для кого вы крадете? Лукас глубоко вздохнул:

– Для своих близких.

– И кто же дал вам право творить беззаконие только потому, что вам так нравится?

– Позвольте вам сразу возразить, я не считаю справедливым закон, по которому все принадлежит сытым богачам только потому, что они такими родились.

– Я могу сказать, мистер Дэвин, что не согласна с вашим методом решения проблемы, хотя и признаю, что такое неравенство несправедливо. Меня не раз обвиняли в том, что я чересчур либеральна. Чуть ли не поборница равноправия.

– Вы хотите сказать, что заботитесь о бедняках? Что вы думаете о каждом, даже если он влачит свое существование вне вашего поместья?

Ее сердце затрепетало, и она кашлянула.

– Могу только сказать, что вы несправедливы. Мои слуги и арендаторы расскажут вам, что я очень заботливая хозяйка.

– Это достаточно просто, когда вы живете только ради себя. Просто сочувствовать бедным и больным, когда они где-то далеко, а не перед вашими глазами, когда вам не нужно ничего для них делать.