Джулия Берд - Мой прекрасный лорд

Она подняла на него глаза, напряженно хмурясь. Он уже снял повязку и теперь выглядел как всегда, но что-то новое появилось в выражении его лица.

– Вряд ли таким словам обучают молодых парней, когда их учат срезать чужие кошельки…

Он вытащил фляжку из заднего кармана и, отклонив голову, сделал несколько глотков.

– Тогда, возможно, я научился этому у миссис Пламшоу? Вы снова чем-то встревожены, Кэро. И напрасно. Мы женаты. И только это имеет теперь значение.

Снова спрятав фляжку в карман, он отошел от камина. Обняв ее за талию, Лукас привлек Кэролайн к себе так близко, что она могла чувствовать, как поднимается его грудь, и каждый вздох согревал ее щеки. Он нагнулся и коснулся губами ее шеи, пробуждая желание короткими чувственными поцелуями.

Она застонала и прижалась к нему всем телом.

– Кэро, – пробормотал он, ища ее губы. – Кэро, ты такая красивая! Совершенно очаровательная!

Слова прозвучали как колокольчик тревоги, на какой-то момент отрезвив ее. Она напряглась, затем оттолкнула его обеими руками, шепча в ответ на его удивленный взгляд:

– Не говори то, во что сам не веришь. Он покачал головой:

– Но я прекрасно знаю, о чем говорю.

– Как? Как ты можешь знать? Я вовсе не красива. В тот первый раз, когда мы занимались любовью, ты признался, что именно красота влечет к себе, хотя и не удерживает надолго.

Он снова покачал головой:

– Ты не понимаешь меня. Ты красавица в моих глазах, потому что ты – это ты. Кэро, тело всего лишь отражение души. Я занимаюсь любовью с твоим телом, но твоя душа дарит мне радость. Тело имеет предел, тогда как душа бесконечна.

Она отвернулась, оставляя некоторое расстояние между ними. Разговор о душе заставил ее вспомнить о лорде Гамильтоне. Она оглянулась на портрет, но тут же сообразила, что просила Генри повесить его в библиотеке.

– Ты нервничаешь из-за приезда брата? – с сочувствием спросил он. – Я могу помочь тебе расслабиться.

Взяв с камина бутылку вина, он наполнил бокал и протянул его Кэролайн.

– Возможно, ты прав, я нервничаю. Все кажется… другим. И я не понимаю почему.

– Да, Кэролайн, все изменилось. Я неожиданно так много вспомнил. – Лукас потер переносицу и поморщился.

Она заметила его нерешительность и шагнула к нему.

– Ты болен? Наверное, тебе лучше присесть?

– Нет. Эта проклятая головная боль приходит и уходит. Воспоминания продолжают возникать в моем сознании до тех пор, пока боль не становится невыносимой.

Она взглянула на него с любопытством:

– Что за воспоминания?

– Только что я вспомнил, как был ребенком. – От далекого видения его лицо словно озарилось изнутри, и он вдруг показался ей моложе. Он подошел к окну и, глядя на луну, продолжил: – Сам не знаю почему, но мне вдруг вспомнилось, как отец поправлял меня, то есть мою речь. Мужчину судят не потому, что он говорит, не раз указывал он, а потому, как он говорит.

– Твой отец? – нахмурилась она. – Ты имеешь в виду Робина Роджера?

Лукас повернулся к ней, и она увидела, как вспыхнули его глаза, когда нахлынула очередная волна воспоминаний.

– Нет, не Робин. Кто-то еще… Я помню, как он представлял меня королю. Я никогда не видел, чтобы отец говорил, столь тщательно подбирая слова, как в тот раз. Он нервничал. Когда я забыл поклониться, он подтолкнул меня в спину. Когда я исправил ошибку и ответил на вопросы короля, да к тому же был вознагражден довольной улыбкой его величества, отец с гордостью хлопнул меня по спине и купил мне леденец на палочке. – Лукас рассмеялся. – Пожалуй, это было самое лучшее из всего дня.

Он вдруг стал серьезным и посмотрел на Кэролайн с растерянностью, которой она никогда в нем не замечала.

– Как это может быть, Кэро? Я помню отца, которого никогда не знал.

Кэролайн подошла к нему осторожно, чтобы не спугнуть его воспоминания.

– Ты говорил с королем? И кто же это был? Генрих? – Она едва могла дышать. Баррет Гамильтон жил во время правления Генриха VIII. – Ты с ним встречался, Лукас?

Его печаль как рукой сняло, и радость промелькнула в глубине глаз.

– Не глупи, Кэрол. Генрих VIII умер несколько столетий назад.

Она покраснела.

– Ты прав, действительно глупое предположение. Конечно, ты не мог встречаться с Генрихом VIII. – Но она все еще хотела знать. Разве это не странно, что Лукас имел возможность встречаться с каким-то королем. – Может быть, король Георг?

Он пожал плечами:

– Я думаю, что так оно и было. По правде говоря, я точно не помню. Воспоминания отнюдь не моя сильная сторона. И эта чудовищная головная боль… Я, наверное, еще не совсем оправился после удара.

Когда он тяжело опустился на подоконник и потер голову, он показался ей таким беспомощным, что, отставив свой бокал, она обняла его за плечи и поцеловала впалую щеку. Он похудел с тех пор, как она впервые его увидела. Странно, здесь он наверняка ел гораздо больше, чем в тюрьме.

– Мой бедный Лукас! Тебе так много пришлось пережить, и все из-за меня.

Он привлек ее поближе и положил щеку ей на грудь.

– Так это же хорошо! Пусть воспоминания приходят, если они приходят… Все, что меня беспокоит, все, что реально, – это ты, Кэрол.

Она погладила его по голове, стараясь не задеть швы. Прикосновение рождало ощущение, что они снова близки. Если они перестанут разговаривать и будут только молча прикасаться друг к другу, смогут ли они снова прийти к той полной близости, что захватила их ночью?

– Пойдем спать, Лукас, – прошептала она. – Завтра тяжелый день. Нам предстоит встреча с моим братом и его женой, а это непростая задача.

Он поднял голову.

– Я больше не боюсь их. Им не удастся меня запугать. Она улыбнулась:

– Я не представляю, чтобы кто-то мог испугать тебя. Его черные глаза лукаво блеснули.

– Никто и никогда. – Он встал и, обняв ее за шею, притянул к себе, целуя сначала губы, потом глаза, нос, брови, приговаривая при этом: – Я люблю тебя. Я никогда не перестану тебя любить. Люблю, люблю… буду любить всегда…

Она дрожала, всем своим существом желая верить ему.

Он целовал ее в губы, его руки касались ее шеи, потом спустились ниже и, проникнув в прорезь рубашки, наконец нашли ее грудь. Когда горячие ладони коснулись сосков, она, едва сдерживая стон, обняла его, приникнув к нему всем телом, и наслаждение захлестнуло ее жгучей волной, превращая в ничто все возможные попытки сопротивления. Губы Лукаса касались ее груди, и она таяла от его поцелуев.

Опустившись на колени, он целовал ее плоский живот, его губы нашли нежную полоску белоснежной, как алебастр, кожи, которая никогда не видела солнечного света.

– Ты прекрасна, – бормотал он, подняв вверх глаза и глядя на нее, словно она была недосягаемой богиней с Олимпа. Его похвала сначала смутила ее, но потом она попробовала посмотреть на себя его глазами. Возможно, он прав? Неужели она действительно прекрасна? В его руках она и вправду чувствовала себя богиней. Она никогда прежде не была такой сильной, такой уверенной и такой свободной. Мужчина преклонялся перед ней, и впереди его ждала награда.

– Ты сделаешь со мной это! – прошептала она.

И как только она это сказала, надобность в дальнейших словах отпала. Его рука легла на ее обнаженное бедро, лаская кожу, которая, казалось, была нежнее шелка. Он не остановился на этом. Они стояли, тесно обнявшись посреди комнаты. Стояли довольно долго, пока он исследовал самые тайные уголки ее тела, перемежая ласки поцелуями. И она отбросила прочь все сомнения, все препоны… и когда из ее губ вырвался сладостный стон, он поднял ее на руки и понес к постели.

Он положил ее на постель, и как только сам коснулся головой подушки, окно резко распахнулось. Холодный ветер закружил по комнате, поднимая бумаги с рабочего стола, стуча в стекла.

– Баррет! – донесся страдальческий вопль. Кэролайн ахнула и привстала, вглядываясь в темноту.

– Ты слышал?

– Ветер?

– Нет. Голос. – Ее била дрожь.

– Я ничего не слышал. – Он ласково погладил ее по щеке. – Ты дрожишь.

Лукас встал и закрыл окно.

Но когда он вернулся, она уже забыла о голосе. Ей было сейчас не до страхов, она стремилась поскорее завладеть Лукасом и шла к этому с настойчивостью, которая, казалось, зрела века. Любая жертва ничто, лишь бы иметь его…

Сняв с себя все, отбросив раздумья и сожаления, дрожащая от вожделения, Кэролайн нетерпеливо наблюдала, как Лукас сбрасывал с себя одежду. Каждая последующая вещь, которую он срывал с себя, открывала то, что она хранила в своей памяти с их первой ночи любви: сильные мускулы, блестящая гладкая кожа и неприкрытое желание. Наконец он опустился на постель, и в ту же секунду она ощутила его тяжесть. Они растворились друг в друге, каждый выступ, каждый изгиб их тел слились в тесных объятиях, их ласки были столь же нежны, как и искусны… Он овладел ею со всей страстью, которую только можно вообразить. Она отдавалась ему с бесстыдством и одержимостью, испытывая наслаждение, казавшееся нереальным.

И в тот момент, когда он достиг вершины блаженства, с его губ сорвался пронзительный крик:

– Рейчел! Боже милостивый, Рейчел!

На следующее утро перед приходом гостей Теодор собрал всех в библиотеке на встречу с Джереми Гренвиллом. Добродушный, энергичный, безупречно одетый адвокат лет тридцати с небольшим, казалось, наслаждался тайными, но скучными деталями своей профессии. Пока он рассказывал о своей практике в окрестностях Девона, собравшиеся потихоньку начали позевывать.

Теодор попросил Гренвилла составить приложение к брачному договору. Гренвилл отхлебнул чай и оглядел всех, стараясь произвести на присутствующих впечатление хваткого профессионала. Кэролайн стояла посреди библиотеки, едва замечая собравшихся. Она смотрела на Лукаса, который в дальнем конце длинной комнаты перелистывал книгу. Нахмурившись, он серьезно всматривался в страницы, делая вид, что читает, хотя она знала, что это не так.

Господи, как же она любит его! Проживи она хоть тысячу лет, вряд ли сможет испытать то, что пережила сегодня ночью. Наверное, она чувствует себя столь близкой к нему просто потому, что почти потеряла его, но в эту ночь их души слились воедино. Тела их соединились и, казалось, став совершенно бесплотными, парили, подхваченные мощной силой божественного экстаза.

Сумасшествие так думать, но как иначе она могла объяснить их необычайную близость? Все ее мысли и заботы были о Лукасе. Издали глядя на него, она вновь заметила, как он исхудал. Он плохо ест. Но она ощущала еще кое-что, в чем не хотела признаваться даже себе самой.

Теперь она совершенно уверилась, что в Лукаса вселился призрак лорда Гамильтона. Последние сомнения развеялись как дым, когда он назвал ее Рейчел. Сейчас она терялась в догадках, кто любил ее – Лукас или Баррет? Во всяком случае, ее это не волнует, она любит Лукаса и полна решимости помочь ему обрести свою прежнюю индивидуальность.

В библиотеке тихо жужжали голоса, а Кэролайн пристально всматривалась в портрет, раздумывая, как помочь Лукасу. Как избавить его от призрака, а того, в свою очередь, вернуть на место?

– Кэрол, где ты витаешь? – окликнул ее Теодор.

Она заморгала, повернулась и увидела, что все озадаченно смотрят на нее.

– Что-нибудь не так? – мягко спросила Аманда.

– Извините, я… я задумалась. Так что вы хотите обсудить?

– Я попросил мистера Гренвилла подготовить кое-какие дополнительные бумаги, – сказал Теодор. – Поскольку Лукас теперь планирует остаться, ему придется подписать их. Я хочу все уладить до приезда Джорджа. Он попросит показать брачный контракт, я намерен отказать ему. Но я не смогу сделать это с чистой совестью, пока не буду уверен, что как следует позаботился о твоем будущем, Кэрол.

– О чем вы беспокоитесь? – спросила она, присоединяясь к остальным собравшимся за большим столом красного дерева. – Я думала, все в порядке.

– Когда я составлял основной документ, – объяснил Теодор, – то предполагал, что Лукас уедет. И не включил в договор условий на тот случай, если он останется, что теперь неизбежно произойдет.

Адвокат поднялся и выпрямился, почти такой же тонкий, как гусиное перо, которое он держал в руке.

– Миссис Дэвин, полагаю, вы найдете, что документы в порядке. Единственное, что мне нужно, – это подпись вашего мужа.

– Какова цель этого документа? Гренвилл откашлялся.

– Мэм, он гарантирует вам контроль над вашей собственностью в том случае, если мистер Дэвин решит остаться в Фаллингейте. Другими словами, он не сможет распоряжаться им, как пожелает.

Это прозвучало достаточно честно, но Кэролайн показалось, что в хитросплетениях юридических терминов таится тяжелая дубинка, которая беспощадно ударит по Лукасу, если он нарушит условия договора.