Кристина Брук - Мой прекрасный негодяй

Встреча с леди Марией оставила кислый привкус в его рту. Ему казалось, что последние два дня он пил из чистого прохладного родника, лишь для того чтобы следом ему сунули в рот ложку уксуса. Желание освежить нёбо, снова увидев Хилари, было слишком сильным, чтобы не обращать на него внимания.

О да, он был раздражен и сильно не в духе. Сначала ему нужно было устроить ее дебют, а уже потом перейти к куда более захватывающей задаче – соблазнению.

Он наверняка уговорит Розамунду сопровождать Хилари в свет – Давенпорт нимало не сомневался, что добьется успеха со своей мягкосердечной кузиной. Оставалась еще одна непростая задача – уговорить опекуна девушки согласиться с предложенным планом. Однако Давенпорт был уверен, что, если он сумеет поставить Девера перед свершившимся фактом, у того не останется другого выхода, как только уступить.

Он будет просто глупцом, если не уступит. Обреченная гнить заживо в Грейндже, Хилари не представляла для него никакого интереса. Во время лондонского сезона ей представится случай составить подходящую партию, которая сделает честь ее семье, а заодно поможет братьям сбыть ее с рук. Девер мог быть человеком грубоватым, но далеко не глупым. Он легко увидит все преимущества того, что в свет девушку выведет именно Розамунда.

Прежде чем он успел что-либо сообразить, Давенпорт оказался стоящим в коридоре рядом с бывшей спальней Жаклин – куда, как он слышал, домоправительница собиралась проводить Хилари.

Бедняжка. Она так утомилась в пути. Без сомнения, сейчас она уже крепко спала.

Быстро оглянувшись по сторонам, он повернул ручку двери и проскользнул в безмолвную спальню.

Давенпорт прикрыл за собой дверь. Комната, освещенная только камином, была погружена в полумрак, и ему пришлось выждать несколько мгновений, пока его глаза привыкнут к темноте.

Его встретила тишина, нарушаемая лишь тиканьем каминных часов. Он не мог слышать ее слабое, ровное дыхание, как минувшей ночью. На какой-то миг он даже подумал, что попал не в ту комнату, но потом сообразил, что занавески вокруг постели были задернуты. Давенпорт потихоньку приблизился к кровати и приоткрыл бархатные драпировки.

Она была там, погруженная в глубокий сон. В темноте он не мог различить очертаний ее тела – только бесформенную массу постельного белья. Вся закутанная в одеяла, спящая сном праведницы…

Он знал по опыту, как крепко она спала. Прошлой ночью он поднял ее с кресла, перенес на кровать и уложил рядом с собой, чтобы развязать ее корсет. Оберегая ее скромность, он даже сделал это с закрытыми глазами, скользя пальцами под одолженной у хозяев ночной рубашкой, которую она надела.

Нельзя сказать, чтобы прикосновение к ней не доставляло ему удовольствия – он даже не удержался от некоторых «случайных» вольностей, вовсе не оправдывавшихся необходимостью снять дамский корсет. Воспоминание об этом до сих пор согревало его.

Самым трудным оказалось извлечь уже расшнурованный корсет из-под ночной рубашки. Давенпорт был уверен, что она проснется. Однако она не проснулась – что, впрочем, было неудивительно после такого долгого и утомительного дня.

Давенпорт вынул тонкую свечку из сосуда на камине и, поднеся ее к огню, зажег с ее помощью одну из свечей. Затем он поднес свечу к постели, уверенный в том, что даже стадо слонов ее не разбудит. А если даже и разбудит, что в этом дурного? Ведь им нужно было выработать свою тактику на предстоящий день. А если это, в свою очередь, приведет к чему-то более интересному, кто он такой, чтобы сетовать?

Он заметил, что она забыла заплести волосы в косу. Мягкий золотистый свет свечей подчеркивал темное золото ее разметавшихся прядей. Во сне, с умиротворенным выражением лица и слегка приоткрытыми в слабом подобии улыбки губами она выглядела восхитительно свежей и очень, очень милой.

От этого зрелища дыхание замерло в его груди.

Он хотел, чтобы она проснулась и они могли обсудить ее будущее, а также то, что произошло этим вечером в бальном зале. Кроме того, он хотел – вернее, горел желанием – разбудить ее и в метафорическом смысле слова тоже. Когда еще невинность казалась ему настолько притягательной и настолько неотразимой?

И все же не только ее невинность влекла его к ней, но и отвага, с которой она следовала за своим заветным желанием, а также ее способность видеть то, что скрывалось за его добродушным подшучиванием и внешностью повесы. И до чего же восхитительной она выглядела, озадаченная своим собственным желанием. Она, по всей вероятности, даже не понимала, что все эти вспышки внутри ее, от которых ее то и дело бросало в жар, были проявлением старой доброй плотской страсти.

Да, добропорядочная мисс Девер была способна на великую страсть. Уже сам ее характер свидетельствовал об этом. Будет жаль, если она выйдет замуж за какого-нибудь деревенского зануду, который понятия не имеет, каким образом воспламенить в ней эту страсть.

Он твердо верил в право каждой женщины на удовольствие для себя. Он уже переспал с достаточным количеством замужних дам, чтобы понять: если бы их мужья удовлетворяли их в постели, они бы не искали его общества. Что за преступление – держать их в невежестве! Большинство из них даже не знали, что потеряли.

Неожиданно он задался вопросом, правильно ли поступал, помогая Хилари в поисках мужа. Зная, как неодобрительно она относилась к нему, собственным братьям и прочим мужчинам того же сорта, он мог представить себе, что она предпочтет выбрать в супруги степенного старого трезвенника – кого-нибудь вроде Бекингема, ради всего святого!

Он моргнул. Бекингем подошел бы ей как нельзя лучше.

От этой мысли ему захотелось что-то ущипнуть – лучше всего гранитную челюсть его кузена.

Но нет. Давенпорт с облегчением вспомнил о том, что хотя граф Бекингем неизменно выполнял свой долг, заседая в палате лордов во время сессий парламента, он никогда не принимал участия в увеселениях сезона. Кроме того, Бекс скорее всего станет воротить нос от одной идеи о свадьбе с девушкой из семейства Деверов. А Давенпорт не хотел видеть ее замужем за человеком, презирающим ее семью. Это было бы еще хуже, чем брак с вышеупомянутым деревенским занудой.

Горячий воск капнул на его затянутую в перчатку руку. Он поспешно вставил свечу в подсвечник на столике рядом с кроватью.

Беспокойно забормотав, Хилари повернула лицо к свету, словно ища чего-то. Затянувшийся взмах ресниц – и вот она уже открыла глаза, прищурившись от света свечи.

– Не беспокойтесь, это я, – произнес он чуть слышно. – Давенпорт.

– Гм-м… – Она не окончательно проснулась, иначе непременно закричала бы.

Давенпорт улыбнулся про себя. Он был возбужден, как какой-нибудь прыщавый юнец, а она этого будто совсем не замечала. Перед ним была единственная женщина, способная противостоять его пресловутому очарованию. И о чем он только думал, разбудив ее посреди ночи после такого утомительного путешествия? Ему следовало знать лучше…

Жаль только, что мужской орган в его брюках не мог рассуждать столь же последовательно и логично, как и его мозг.

– Спите спокойно, – пробормотал он, слегка скривив губы.

– Ммм… – Она вздохнула и снова закрыла глаза.

Давенпорт прикрыл ее плечо одеялом и забрал свечу. Произнеся безмолвную молитву и собравшись с силами, он заставил себя отойти от кровати.

Один беглый осмотр украдкой подсказал ему, что в тускло освещенном коридоре никого не было. Он вышел из спальни, огляделся по сторонам и медленно, бесшумно прикрыл за собой дверь.

Его пальцы едва оторвались от дверной ручки, когда из-за угла в коридоре появилась Розамунда:

– Джонатан? Я так и знала!

Проклятие. Целая череда отборных ругательств промелькнула в его сознании, пока он отчаянно пытался придумать правдоподобное объяснение, как и почему здесь оказался.

Ему приходилось сталкиваться с головорезами, задирами и хулиганами, но ни один из них не внушал ему таких опасений, как выражение гнева на лице этой прекрасной беременной женщины. Ее золотистые, как гинея, локоны так и подпрыгивали, когда Розамунда направилась к нему, ее небесно-голубые глаза пылали убийственной яростью.

Давенпорт поднял руки, как бы сдаваясь.

– Рози, я сейчас все тебе объясню.

Ее рука сомкнулась вокруг его запястья. Выразительным шепотом она произнесла:

– Я хочу, чтобы эта девица сейчас же покинула мой дом.

Он накрыл ее руку своей.

– Нет, Рози, ты не понимаешь. Я даже не прикасался к ней. Она проделала долгий путь и сейчас находится в чужом доме, среди чужих людей. Я просто пришел удостовериться, не нужно ли ей что-нибудь.

– Ты вполне мог выяснить это у домоправительницы, – прошипела Розамунда, крепче сжав его ладонь. – Джентльмены не заходят в спальню к даме никогда и ни при каких обстоятельствах. Во всяком случае, в моем доме.

Она распахнула дверь в спальню, без сомнения, ожидая увидеть там отталкивающую картину. Давенпорт поднял повыше свечу, чтобы осветить темную комнату. Любой мог убедиться, что Хилари крепко спала. Нигде никаких следов жарких любовных объятий.

Вспомнив о том, что он не успел сделать, Давенпорт подошел к кровати и осторожно задернул занавески, чтобы утренний свет не разбудил девушку. Затем он отступил на шаг и, обернувшись, увидел, что Розамунда как-то странно на него смотрит.

Поднеся палец к губам, он взял кузину под руку и вывел ее из спальни.

– Она очень устала, – произнес он. – Пусть себе спит.

Снова оказавшись в коридоре и закрыв за собой дверь, Розамунда, понизив голос, произнесла:

– Я готова допустить, что этой ночью между вами ничего не произошло, но все равно мне это совсем не нравится, Джонатан. То, что ты считаешь себя вправе заходить в спальню этой девушки, говорит об одном из двух: либо она твоя любовница…

– Я же говорил тебе, что она не…

– Либо, – продолжала Розамунда, нахмурившись оттого, что ее перебили, – она добропорядочная девушка, чья честь подвергается серьезной опасности с твоей стороны. Что, если бы тебя увидела миссис Фейтфул или одна из горничных? Тебе пришлось бы жениться на девушке, и можно представить, какой из-за этого поднялся бы шум!

В груди его все как-то странно сжалось, вызвав вспышку гнева.

– Ты не всегда была такой рьяной сторонницей приличий, Рози. Помнится, ты упоминала пару-другую проделок…

– Так ведь то было с Гриффином, болван! Мы полюбили друг друга, обручились, и теперь женаты. – Она подняла вверх руки. – И когда только ты вобьешь себе в голову, что с женщинами нельзя обращаться так бездумно и эгоистично – в особенности женщинами из такой семьи?

Ее лицо приняло решительное выражение.

– Этим же утром я пошлю за лордом Девером.

Он застонал:

– Не делай этого, Рози. Только не сейчас. Не раньше, чем ты узнаешь ее поближе. Она…

– Ты, очевидно, не понимаешь, какие нравы царят в высшем свете, – произнесла Розамунда с пугающим терпением в голосе. – Если ты опозоришь девушку под моей крышей, все станут винить меня – и будут правы. – Ее глаза подозрительно увлажнились. – А я-то доверяла тебе, Джонатан. Когда ты сказал, что она не твоя пассия…

– Она не моя…

– Но ты хочешь, чтобы она стала ею! – отрезала Розамунда. – Ты бы никогда не хлопотал так из чистого альтруизма. Ни один мужчина не стал бы этого делать. – Она задумалась. – Кроме, возможно, Бекингема.

– О да. Бекс – само воплощение благородства. – Давенпорт почти прорычал эти слова, заставив Розамунду отступить. Однако его это не заботило. Она должна была его выслушать. – Я привез к тебе мисс Девер потому, что ей пришлось всю жизнь страдать от своих родственников-мужчин. Она была вынуждена зарабатывать себе на жизнь в качестве гувернантки и никогда не имела возможности насладиться лондонским сезоном, как любая другая девушка с ее положением в обществе. Академия отказала ей от места только потому, что она из семьи Деверов, и ей пришлось вернуться домой. Рози, усадьба ее братьев пахнет хуже, чем псарня, и когда мы прибыли туда, дом был полон непотребных девиц. Совершенно очевидно, что эти деревенские пропойцы и не собирались менять свой образ жизни из-за присутствия под их крышей сестры. Можешь ли ты представить себя или Сесили в подобном положении?

Она поморщилась.

– Что ж, давай, – произнес он с нескрываемой горечью, – отошли ее обратно. Хилари Девер столь же невинна и чиста, как и любая из вас, когда вы были юными дебютантками. Ей так не терпелось поскорее покинуть это место, что она согласилась взять меня в качестве сопровождающего; а ты можешь не сомневаться, что она с самого начала верно оценила мой характер. Я казался ей меньшим из двух зол.

Розамунда моргнула и немного расслабилась. Внезапно глаза ее округлились – как если бы ей в голову пришла неожиданная мысль. Этот взгляд вернул ему надежду, но лишь до тех пор, пока она не отмахнулась от своей догадки, в чем бы она ни заключалась.