Михаил Колосов

www.kolosow.com




Мой ребёнок от тебя





Глава 1


– В конце концов, я мужчина!

Действительно мужчина, очень солидный и весьма привлекательный в светлом дорогом пальто сидит прямо на низеньком бетонном бордюрчике, отделяющем жиденькую газонную травку от пешеходной зоны. Пьяный наверняка. Прохожие, в основном, не замечают его, делают вид, что не замечают. Вечером на одной из центральных улиц Москвы светло как днём, и людно как днём. Кое-кто глазеет, на ходу повернув голову, пока не потеряет из виду этого чудно́го дядечку. Другие останавливаются маленькими группками на приличном расстоянии, кто-то молчит, кто-то отпускает обыкновенные для такого случая комментарии.

Ната тоже издалека его заметила, и она бы прошла мимо, если бы не… Мужчина размахнулся и со всей силой бросил что-то в толпу. Ната почувствовала тупой удар в области живота, не очень болезненный. Она мгновенно, бездумно вовсе, прижала к себе руки, и в них оказался мобильник. Очень дорогой. Айфон, кажется, или айпод. У Наты нет такого, она не разбирается. Если бы не поймала – разбился бы вдребезги об асфальт. А мужчина выкрикивает со всё большим надрывом, обращаясь явно не к присутствующим:

– Вот так! Понятно? И не собираюсь ждать у окошка сутки напролёт! Это мне́ должно быть некогда! Понятно?

В общем, всем, кто его сейчас слышал, было понятно, только вряд ли именно то, что в действительности переживает этот бедняга.

Наташа робко приблизилась (а что оставалось делать?), протянула ему телефон, при этом чувствуя себя ужасно неловко. Залепетала, смущаясь как девочка:

– Вот. Не разбился. В меня попал.

Мужчина взглянул на неё снизу вверх, как будто вдруг очнулся. Протрезвел мгновенно, или всё-таки не был пьяным?

– Благодарю вас. Сильно зашиб? Извините.

– Нет. Ничего. Вроде бы, плашмя ударил, не углом, чудо, что я его подхватить успела.

Несколько времени они молча смотрели в глаза друг другу. Ната уже собралась уйти, когда он попросил:

– Помоги подняться мне.

– Давайте.

– Извини, что так… нет, нет, ты просто встань покрепче, а я на тебя обопрусь.

– Вам нехорошо?

– Да, подруга, паршиво.

– Может быть, врача вызвать?

Он сардонически рассмеялся, спиртным пахнуло всё-таки.

– Если только психиатра.

Они пошли потихоньку рядом. Окружающие пялились всё меньше и меньше. В конце концов, Ната и её нечаянный спутник совершенно слились с общим людским потоком.

– Я из семьи ушёл, понимаешь? Думал, любовь настоящая, единственная на всю жизнь, ради которой можно всё бросить. Да что там семья – с женой уже давно не ладили, дети не мои, так и так ушёл бы рано или поздно. Но я бизнес сюда перевёл из Лондона, идиот. – Ната совсем притихла, обескураженная таким потоком откровенности. – До абсурда доходит. Позабыт-позаброшен. Разве я не понимаю, что значит жить своим делом, гореть на работе и тому подобное, но когда… – Он осекся. – Слушай, пошли, посидим где-нибудь? Я на сегодня мужчина свободный. И вообще, может быть, насовсем освобожусь. Ты, я понимаю, тоже не замужем.

– Так очевидно?

– Извини, но да, видно по тебе.


***

Будильник прозвенел в шесть часов. Я не думала, что люди подобные Виктору, встают в такую рань. Он пошевелился, дотронулся до меня, промямлил сонно:

– Ты дома?

Я поняла, что это не ко мне относится и промолчала.

– Дуешься? – Немного более твердо продолжил Виктор. И тут он очнулся, от того ли, что провёл рукой по моему бедру и распознал подмену, или просто, вспомнив вечерние события. Он вздохнул, не скрывая разочарования. Красноречивый вздох этот ясно говорил: «А, это ты. Я забыл совсем. Дорого дал бы, если б на твоём месте сейчас оказалась та, кого я люблю». Я не менее красноречиво (надеюсь) встала, собрала свои вещи в охапку и отправилась в ванную.

Вот всё и кончено. Или наоборот? Тут всё и началось? Теперь я не девственница. Не старая дева больше. Хихикнула нервно. Больше не дева? Больше не старая? Конечно, нелепость в тридцать семь лет впервые познать мужчину.

Он после этого сразу отрубился. А мне пришлось себя заставлять; отгонять навязчивые мысли, сомнения, сожаления. Видимо получилось, раз будильник прервал мой сон. Тот самый из обычного набора. Их три всего, тех, что снятся постоянно, известны наизусть и изредка одаривают небольшими вариациями. Сегодня снилось, что пышно празднуют юбилей, день рождения маминой подруги. Меня приглашают присоединиться к группе танцующих. Вопреки натуре своей, соглашаюсь. Танец очень странный, но фигуры несложные и мне легко удаётся подстроиться. В процессе все разбиваются на пары, мне достаётся незнакомая пожилая женщина; и вдруг она точно ушат воды на голову мне выливает – заявляет безапелляционно: по изгибу спины, только что мною продемонстрированному, сразу можно догадаться, что я… Конечно же, во сне я понимаю её с полуслова, я – ещё девственница. Начинаю оправдываться. Она моё смущение принимает как должное. Плясать мы прекращаем, так как в моём состоянии это ж просто неприлично. Начинается задушевный разговор. Новая подруга судит и рядит, как помочь несчастью, способы предлагая самые невероятные, естественно, это ж сон. Потом мы вместе едем куда-то на автобусе. На моём, которым я ежедневно на-работу-с-работы добираюсь. А тётечка пожилая трансформировалась уже. В того молодого доктора, что все мои мысли занимает в последнее время. Милый мальчик! Солнышко моё! Ангельчик! Душечка моя. Ох, опять я сбилась на устаревшие выражения. Признаюсь, душещипательная, сентиментальная литература XIX века – моя слабость. Не могу отказать себе в удовольствии поплакать над прозой Пушкина. Над Достоевским, или тем же Станюковичем. Последний, кстати, не пощадил таких как я, под орех разделал. Есть, сообщает он читателю, незамужние девицы в возрасте между тридцатью и сорока, которые никак на взаимную любовь претендовать не могут. И, дескать, склонны они к болезненной любви, полуматеринской, полубезумной к молодым мужчинам. Вот носится в одном рассказе одна такая со своим молоденьким родственником, как с писаной торбой, млеет от его взглядов и случайных прикосновений, а он её бессовестно использует в своих корыстных целях. В общем, так всё преподносится, что ничего кроме гадливости к девам этим читатель не может испытать. А я, выходит, живое воплощение литературного образа. Современный вариант. Неприятно сознавать, но факт налицо. Минуточку, господа хорошие! Теперь ведь всё иначе может повернуться. Даром, что ли, я пережила эту не слишком приятную и даже унизительную «процедуру». Изменений особых не чувствуется ни в самоощущении ни в образе мыслей, но, может быть, не сразу. Вдруг, постепенно сползёт с меня синий чулок, и силы появятся изменить что-то в жизни, прямо скажем, неудачной.

Освежившись под душем, я преодолела природную брезгливость, изо всех сил стараясь не принюхиваться, тщательно обтёрлась несвежим банным полотенцем – другого не нашлось. Потом оделась полностью, там же, в ванной. Подумала немного, выдавила на палец зубную пасту, сымитировала чистку зубов. Заодно приготовила прощальную речь. Вышла, набрав в грудь побольше воздуху, но говорить не пришлось ничего – мой соблазнитель громко храпит. Ну, это и к лучшему. Если с замком справлюсь, то вполне удобно уйти по-английски. Где нахожусь, и как отсюда до работы добраться, я ещё вчера прикинула. Парадоксально рано сработавший будильник и краткие сборы освобождают массу времени. При желании я и позавтракать успею, в каком-нибудь «Макдоналдсе» по дороге, а можно и домой заехать, переодеться. Желания вот только нет. Вообще настроение так себе, даже подташнивает. Надо бы маме позвонить. Но тоже не хочется. Да она и спит ещё, наверное. Со смертью отца это связано, или просто с возрастом появилась у неё привычка вставать очень рано, почти среди ночи, в четыре, пять часов, хлопотать по дому, а утром, попозже, ложиться досыпать. Скорее всего, она спит. А то бы сама уже давно позвонила. Как же, ведь Наточка дома не ночевала. Я уж не помню, когда в последний раз оставалась на ночь у кого-нибудь из знакомых. Это и понятно – у всех теперь свои семьи, своя взрослая жизнь. Я одна задержалась в девичестве. Живя в родительском доме, соблюдая по привычке те же ритуалы, что и в юности, совсем не чувствуешь себя взрослой. Наоборот – чем старше становлюсь, тем больше в зависимость от матери попадаю. На какое-то время мне довольно изящно удалось вырваться из плена гиперопеки. Помог медицинский колледж. Мне едва пятнадцать исполнилось, когда я туда поступила. В то время и речи быть не могло не то что о ночёвках вне дома, но и о поздних прогулках, одиноких поездках на другой конец города и прочих проявлениях самостоятельности. Родители меня, единственную дочку, из-под своего надзора ни на шаг не отпускали. И так, уверена, продолжалось бы до сих пор, если бы на втором курсе не началась медицинская практика с её ночными дежурствами. Такая причина отсутствия дома вызвала родительское уважение и полное приятие. Они и слова поперёк не сказали, я даже удивилась. А потом и они привыкли, и я, не будь дурой, стала пользоваться сперва роскошным этим предлогом, а там уж и их привычкой. Все убедились, что «ночные похождения» никак на мне не отражаются. Да и что там за похождения-то были – походы на рок-концерты, прогулки до утра, кухонные посиделки под гитару, никакого криминала. Настолько всё невинно, что вот, до сих пор умудрилась в девках остаться. Вообще, то время, учёбы в коллеже, я с большой теплотой вспоминаю. Это лучшее время всей моей жизни. Не детство, а именно та, ранняя юность. Новые друзья, невероятная свобода, новые возможности, безграничная жизненная перспектива. Теперь, по прошествии времени ясно, что надежды были ложными, перспективы не реализованы, и вообще иллюзии развеялись довольно быстро.

В колледже учили нас прекрасно. Все преподаватели – специалисты высшего класса. И влюблена я была в медицину безумно. Многие советовали готовиться в институт, учиться дальше, на врача. Но я категорически заявляла, что хочу быть именно медсестрой. Что средний медработник к больному ближе, и все назначения именно медсестра выполняет, стало быть, она и лечит. На распределении попросилась в реанимацию, как казалось, на самую что ни на есть передовую. Но проработать по специальности, которую я так любила, мне пришлось чуть больше года, всего-навсего. Тяжело заболел отец. Мама настояла на том, чтобы я оставила работу и полностью посвятила себя уходу за ним. Дескать, не зря же они растили меня, учили. Я почти не сопротивлялась. Откровенно говоря, в течении года, самого первого года моей настоящей работы постепенно пришло разочарование. На новом месте приняли меня отнюдь не дружелюбно. Что явилось неприятным сюрпризом. Во время учебной практики нас так лелеяли и опекали, а тут на тебе. К новым коллегам, оказалось, гораздо хуже относятся, чем к практиканткам. Да я и сама, вместо того, чтобы проявить себя, утвердиться как-то – сробела, закрылась внутренне, сделалась нелюдимой, угрюмой и диковатой. Коллеги в свою очередь поняли так, что правильно себя повели и продолжили в том же духе. Под конец своей короткой карьеры я часто стала возвращаться домой в слезах. В общем, так сложилось, с работы я ушла. Папа восемь лет проболел. Всё это время я была его неотлучной персональной сиделкой. Мама всегда подбадривала меня словами типа «считай, это твоя частная практика». По окончании «частной практики» оказалось, что диплом медсестры уже недействителен – стаж потерян. Памятуя о своём неудачном дебюте, я не особенно расстроилась, закончила бухгалтерские курсы… О господи! Чуть остановку не проехала. Хорошо хоть вовремя опомнилась. А то, как раз, вот эти две станции так устроены – чтобы в обратную сторону ехать, нужно на другую платформу по лестнице перебираться. Эх, молодость, молодость. Ни к чему все эти воспоминания. Время вспять не повернёшь. Ненаглядный мой! Увижу ли тебя сегодня? Сердце замирает от одной только мысли. Никогда я раньше не была влюблена, даже благословенная юность обошлась без этого. Просто думала, что не способна. Думала ещё, что чувства эти, в фильмах и романах изображённые – легенда, идеальное представление о том, как могло бы быть. В первый раз, когда он мимо прошёл, и всё внутри у меня словно перевернулось, испугалась прямо до ужаса. Не думать, не думать о нём приказывала себе. Потом, как будто от себя самой скрываясь, потихоньку стала предаваться сладким грёзам о милом мальчике. Теперь же думаю о нём постоянно. И больно мне и сладко от этих мыслей. Разумеется, на взаимность даже не надеюсь – Станюкович ведь нам всё разъяснил, да и вообще не тот случай.

До работы добралась слишком рано. Нужно было всё-таки позавтракать. К несчастью, к счастью ли, я не курю, не завела такой привычки, вернее вовремя от неё отказалась. А то, по модному нынче выражению, стояла бы сейчас, нервно курила в сторонке возле проходной. Ненавижу эту работу, прямо ноги туда не несут. Если бы не глупая влюблённость моя… Как там у Кузмина? «Когда тебя в первый раз я встретил, не помнит бедная память»? Да, что-то в этом роде. Моя же бедная память помнит всё. Каждый жест его, каждый взгляд, пусть и не на меня направленный, каждое мимическое движение. В тот самый первый раз я умирала от скуки, казнила себя за дурацкий романтизм. За то, что так до сих пор не научилась ни сама приспосабливаться к обстоятельствам, ни обстоятельства под себя приспосабливать. И всё ошибки, ошибки. Одна нелепей другой. Снова думала о том, что лучше бы осталась в бухгалтерии. Я, ведь, бухгалтерским делом спервоначалу увлеклась не меньше, чем медициной. И программы компьютерные понравилось изучать и в документации разбираться, и результата добиваться приятно было. Как сотрудника меня ценили, но не сдружилась ни с кем; в привычку уже вошла диковатость. Приходила домой, читала для отдыха, телевизор смотрела и вполне была довольна своей тихой бесцветной жизнью. Медицинские сериалы сбили меня с панталыку. Ностальгия стала одолевать. Как-то странно казалось, неправильно, что не вышло из меня медички. Всё чаще и навязчивей посещала мысль о возвращении в первую свою профессию. Я стала ездить по больницам, заходить в отделы кадров и к главным медсёстрам со старым своим дипломом и с одним вопросом: нельзя ли мне как-то восстановиться. Везде отвечали, что помочь ничем не могут. И я уже почти смирилась, когда одна знакомая посоветовала в частную клинику обратиться, там не так, мол, строго. Потом-то выяснилось, что она имела в виду какую-нибудь мелкую полулегальную лавочку, а я её не поняла, и, услыхав по радио рекламу нового онкологического центра, суперсовременного филиала заграничной клиники, отправилась прямиком туда.