Когда она рассказала об этом Джудит, та пришла в ужас.

— Ты не можешь так думать всерьез, — прошептала она, когда однажды утром они мыли в реке деревянные миски.

Те, кто за ними следил, находились неподалеку, а из-за шума воды приходилось говорить громче.

Дебора покраснела.

— Я вполне серьезно. Он не такой плохой, как я думала.

— Ради Бога, Дебора! Согласна, он привлекателен, как индеец, но он жестокий дикарь! Ты забыла, что команчи силой привезли нас сюда.

— Джудит, он мог овладеть мной, но не сделал этого, потому что я попросила.

— Попросила? — Джудит округлила глаза. — И он понял тебя? Ведь эти дикари не понимают по-английски!

— Возможно, кое-что понимают. Но очень мало. Иначе говорили бы с нами на английском. Для собственного удобства. — Дебора криво усмехнулась. — Даже Подсолнух расстраивается.

— Тебе, я вижу, очень нравится эта девочка, — укоризненно произнесла Джудит.

— Да, нравится. Она милая, жизнерадостная, веселая. Будь она бледнолицей…

— Но она — не бледнолицая, — раздраженно возразила Джудит.

— Нет, не бледнолицая, — вздохнула Дебора.

— Надеюсь, ты не настолько очарована этими дикарями, что раздумала отсюда бежать, — помолчав, сказала Джудит.

— Нет, не настолько. Кстати, у меня есть план.

— Рассказывай! — нетерпеливо сказала Джудит.

Дебора огляделась. Женщины стирали и болтали.

Подсолнух сидела на камне, вымачивая тростник, чтобы стал более гибким. Казалось, девочка полностью поглощена своим занятием.

— Лошадей держат на лугу сразу за лагерем. Я видела, когда ходила за ягодами. Ты знаешь это место?

Джудит кивнула:

— Да, я тоже их видела, когда ходила за хворостом. Она плеснула водой на расцарапанные руки.

— Еще я заметила, что многие мужчины держат лошадей стреноженными рядом со своими жилищами.

— Думаю, только любимых лошадей.

Дебора помолчала. Это было так. Даже у Ястреба была любимая лошадь — огромный серый жеребец с черными гривой и хвостом и с мускулистой грудью. Она видела, как он чистил его щеткой, говорил с ним, кормил прямо с рук.

— Но только ночью. Другие свободно пасутся.

— Да, я видела. Их очень много.

— И наверняка заметила, что они бегают свободно, на них есть только ремень, за который их ловят. Поймать бы двух лошадей и ускакать отсюда.

— Но как это сделать? С нас глаз не спускают. Твой обожатель следит за каждым твоим шагом, а в его отсутствие это делает девочка.

— Мы должны быть готовы в любой момент, как только представится возможность.

Дебора заметила, что Подсолнух передвинулась поближе к ним.

Она отошла от кузины и сделала вид, будто поглощена своим занятием. Мгновение спустя Дебора зашептала так, чтобы ее могла услышать Джудит.

— Собери как можно больше вещей для дальней дороги. Спрячь их. Будь готова. Я тоже сделаю, что смогу. Думаю, нам не придется долго ждать.

Джудит откинула упавшие на глаза волосы и взглянула на Дебору:

— Я буду готова. А теперь нам лучше разойтись. Женщины медленно направились к деревне, неся в корзинах выстиранное белье. Джудит шла впереди, согнувшись под тяжелой поклажей. Дебора ничем не могла ей помочь. Знала бы она язык команчей, упросила бы Ястреба купить кузину. Жизнь не щадила Джудит, она вся была в синяках.

Вдруг Дебора услышала громкий крик, подняла глаза и увидела, что на кузину налетел какой-то высокий индеец. Джудит пыталась сопротивляться, но команчи схватил ее за волосы. Наблюдавшие за этой сценой, громко смеялись. Дебора устремилась вперед, но Подсолнух схватила ее за руку и помотала головой.

— Я должна ей помочь! — огрызнулась Дебора, оттолкнув руку девочки.

Но тут дорогу ей преградила полная женщина, глаза ее угрожающе блестели.

— Пропустите, — спокойно произнесла Дебора. Женщина не пошевельнулась.

Подсолнух ей что-то сказала. Когда Деборе снова удалось посмотреть в сторону Джудит, кузина пропала. Мужчины, который напал на нее, и след простыл.

Мгновение спустя женщина-команчи ушла, а Подсолнух дернула Дебору за рукав. Она знаками пыталась успокоить ее, но не смогла. Дебора чувствовала себя совершенно беспомощной.

Она могла лишь молиться за Джудит.

Когда они вернулись в деревню, Подсолнух принесла из типи большой рулон хлопчатобумажной ткани, встала на колени и положила его Деборе на руки. Она избегала взгляда Деборы, когда объясняла, что от нее требуется. Дебора поняла, что должна сшить платье. Ткань была мягкой, Дебора продела нитку в длинную иглу и взялась за дело. Стежки были маленькими, швы аккуратными. Шить ее научили в детстве, но ей и во сне не могло присниться, что она будет этим заниматься в деревне команчей.

Почти всю неделю Дебора провела за шитьем, хотя Подсолнух время от времени выносила игру, в которую играли с помощью палок и одеяла. Дебора поняла, в чем смысл игры. Надо успеть первым дотронуться до шила — инструмента, использовавшегося для того, чтобы колоть то место, где прячется жирный зверь, а прятался он повсюду вокруг одеяла. Места были размечены, а палочки кидали, чтобы установить количество полученных очков. Деборе понадобилось почти три дня, чтобы освоить правила. Она пребывала в мрачном настроении, что очень веселило остальных игроков. Но тяжелее всего Деборе было ночью. Она часто чувствовала на себе взгляд Ястреба. Он не избегал ее, но и не искал с ней встреч. И все же она знала, что он не оставил ее в покое. Он просто ждал.

В тот вечер Дебора с Подсолнухом сидели возле типи Ястреба. Дебора заметила, что в центре деревни собираются мужчины. Там что-то происходило. Мужчины были возбуждены, громко смеялись, болтали.

Ястреб стоял немного в стороне, лицо его оставалось непроницаемым и неподвижным, словно вырезанным из камня. В свете костра оно казалось Деборе особенно красивым. Неужели она потеряла голову, как говорит Джудит. Но как она могла полюбить команчи? Ведь он насильно увез ее из родного дома, сделал пленницей, обреченной на мучения, он — враг. Однако Дебора так не думала, хотя понимала, что он никогда не войдет в ее мир, а его мир останется для нее чужим.

Желание бежать усиливалось с каждым днем. Надо успеть, пока Ястреб не овладел ею. Его пылавший огнем взгляд говорил о том, что этот день уже близок, что он больше не будет ждать.

Возбуждение в деревне росло. Команчи потрясали оружием, лошади гарцевали, вздымая облака пыли. Дебора уловила несколько уже понятных ей слов.

Kwuhupu. Nabitukuru. Sikusaru. Этих слов было достаточно, чтобы она содрогнулась. Пленники. Война. Воровство. Команчи собирались совершить очередной набег. Опять пострадают ни в чем не повинные люди. А она ничем им не может помочь.

Ощущая горе, Дебора встала. Подсолнух взглянула на нее с беспокойством.

— Ni?yusukaitu? — проговорила девочка.

Дебора беспомощно уставилась на нее. Та тоже встала, на ее симпатичном круглом личике было выражение обеспокоенности.

Как будто в растерянности, Подсолнух дотронулась до руки Деборы успокаивающим жестом и пробормотала что-то, что Дебора не расслышала.

— Я… я сожалею, — произнесла Дебора, — я не понимаю.

Она пожала плечами, чтобы объяснить свои слова, а потом снова взглянула мимо Подсолнуха на мужчин. Кто-то из них начал бить в барабан, ритм заставил мужчин пуститься в пляс.

Они выкрикивали что-то и завывали, произнося нараспев непонятные слова. Сутулый старик в маске бизона вышел из-за типи и запел высоким голосом, все умолкли и стали прислушиваться. Дебора вздрогнула. Старик размахивал большой трещоткой, сделанной из тыквы, и еще одной, сделанной из шкуры и кости. Его грудь была обнажена, гамаши закрывали костлявые ноги.

На гамаши были нашиты звериные головы, змеиные трещотки, шкуры и когти.

Она заметила, что команчи относились к нему с большим уважением, даже благоговением. Сделав круг в середине деревни, он замолчал и поднял косматую голову. Его голос, доносившийся из покрытого волосами черепа бизона, звучал зловеще. Произнесенные им слова произвели на собравшихся, сильное впечатление. Раздались одобрительные возгласы, но тут же наступила тишина.

Подсолнух, стоявшая рядом с Деборой, что-то испуганно произнесла, но Дебора не поняла. Что, интересно, сказал старик? Может, он их чем-то напугал?

Она поискала взглядом Ястреба и увидела, что он как-то странно на нее смотрит, а губы его плотно сжаты.

Тут она заметила, что на нее с любопытством смотрят еще несколько команчей. С любопытством и неприязнью. Даже враждебностью.

Она отступила на шаг и заметила, что Подсолнух отошла от нее и жестом зовет за собой. Дебора с гордо поднятой головой неторопливо последовала за девочкой. Она заметила, что старик что-то сказал, наверняка про нее.

— Kima, — быстро прошептала Подсолнух. Дебора прибавила шагу.

Добравшись до типии, обе почувствовали явное облегчение.

— Tsaa, — с улыбкой произнесла Подсолнух.

— Tsaa. Хорошо.

Деборе удалось изобразить легкую улыбку, но она продолжала следить за происходящим в лагере. На лице Подсолнуха отразилась тревога. Что-то явно случилось. Раньше Дебора не чувствовала такой враждебности. Что говорил старик в маске? Подсолнух принесла из типи недошитое платье и бросила Деборе на руки.

— Да, мне надо чем-нибудь заняться, отвлечься от происходящего, — взволнованно произнесла Дебора.

Теперь все взгляды были устремлены на Ястреба. В том числе и взгляд его отца. Белый Орел хотел знать, как сын отреагирует на слова старика. Ястреб был раздражен. Чего от него ждут? Что он будет все отрицать? Нет. Этого он не сделает.

Дебора — его пленница, его бледнолицая женщина, а сам он пока не ощущал себя здесь своим. Во многом благодаря ее влиянию. Это унижало и пугало Ястреба. Дебора и представить себе не могла, что оказывает на него такое воздействие. Почувствует ли он когда-нибудь себя членом племени?

Он хоть и вернулся, сердце его было не здесь. Он вернулся с намерением жить так, как живут они, стать их частью. Он не смог. Но его сердце не принадлежало и тому миру. Watsitu Pihi, старик, общавшийся с духами, назвал его Потерянным Сердцем. Старик прав. Но Ястреб не собирался признаваться в этом.

А теперь шаман заявил, что бледнолицая женщина, которую Ястреб держит у себя, принесет его племени несчастье. Ястреб и верил, и не верил в это.

Может быть, сама Дебора не принесет неприятностей, но то, что он чувствует по отношению к ней, — может.

Ястреб повернулся, когда увидел, что отец, Белый Орел, сидевший перед своим жилищем, встает и поднимает руку, прося тишины.

— Печально слышать твои слова, старый мудрец, — мрачно произнес он. — Ты говоришь, будто мой сын навлечет на нас беду.

Старик выступил вперед, его тощая грудь вздымалась от напряжения. Ястреб знал, что скажет шаман.

— Меня предостерегли боги. Твой сын не сражается вместе с другими воинами. Он сражается с самим собой, а не сражается с врагом.

Шаман тихонько качнул трещоткой.

— Человек не может жить в двух мирах. Это приносит смерть одному и горе другому.

Теперь вперед выступил Ястреб. И все взгляды обратились на него.

— Я сражаюсь, когда считаю это нужным, — спокойно сказал он. — Я не ребенок, чтобы выполнять желания других.

— Но ты не участвуешь в набегах наших воинов, — заметил шаман, — если только они не направляются в Инде или за Kwana kuhtsu paa. Разве это не так?

Ястреб помолчал. Это было так. Он не участвовал в набегах на бледнолицых. Отправлялся лишь в места, располагавшиеся за Рио-Гранде.

— Сейчас не время сражаться с бледнолицыми. Их слишком много. Ты не забыл, что произошло с теми, кто вышел за пределы резервации, обозначенные бледнолицыми? — угрюмо проговорил Белый Орел.

— Они повели себя, как дураки, — ответил один из команчей. — Бледнолицые солдаты застигли их врасплох.

Белый Орел оглядел толпу, покачивая головой. Было очевидно, что большинству молодых воинов не терпелось поучаствовать в сражении.

— Умереть не стыдно, стыдно умирать с голоду и выполнять предписания бледнолицых. Вы этого хотите? Мужчина должен жить, как мужчина, а не как собака.

— Когда бледнолицый обращается с нами, как с очередным препятствием на своем пути, мы из воинов превращаемся в преступников. Давайте наберемся терпения и подождем, что будет.

— Что, еще одно нарушенное соглашение? Приходят охотники, убивают бизонов, бросают их туши в прерии, — раздался еще один гневный голос.

— Они не уважают Великого Духа, давшего нам бизонов для еды. Нарушают свои обещания. И наш долг — убивать тех, кто отбирает у нас то, что по праву принадлежит нам.

Ястреб молча наблюдал за тем, как Белый Орел проигрывает битву. Молодежь была готова драться.

— А как же насчет наших убитых воинов? — воскликнул высокий команчи, весь покрытый шрамами.

— Всего лишь две луны назад синие мундиры напали на охотившихся юношей. Юноши ничего не сделали, но их убили. Разве можно такое терпеть?