Виктория Холт - Мой враг — королева

— Могу ли я сопровождать своего мужа? — спросила я.

— Нет, Мадам, ему нужно ехать одному.

— Королева отдавала какие-то приказания относительно меня?

— Она сказала, что не желает никогда более видеть вас и даже слышать ваше имя. И должен сказать вам, мадам, что когда теперь она слышит ваше имя, она впадает в такую ярость, что, будь вы там, она сразу же послала бы вас на плаху.

Итак, случилось наихудшее. И теперь нам предстояло расхлебывать последствия.

Роберт не терял времени, он сразу же послушался королевского приказа и поехал в Майерфлор. Я поехала к семье в Дюрхэм Хауз.

Было совершенно ясно, что все мы попали в опалу, и наше имя будет опорочено. Спустя несколько дней, впрочем, королева остыла и послала Роберту уведомление, что он может оставить Майерфлор и вернуться в Уонстед, где я вскоре и присоединилась к нему.

На пути в Пеншерст нас навестила леди Мэри Сидни.

Она чувствовала, что ей нужно оставить двор, поскольку королева была настолько настроена против ее брата, и в особенности против меня, что все это сильно расстроило ее. Когда она выразила королеве сожаление, что семья Дадли более не пользуется ее расположением, и она просит на этом основании позволения удалиться в провинцию, разрешение было тотчас дано.

Елизавета отвечала, что испытала на себе столь дурное отношение каждого члена этого семейства, поэтому предпочла бы, дабы ей даже не напоминали об этой фамилии. Но она сказала, что никогда не забудет, что сделала для нее леди Мэри, и поэтому готова дать ей позволение.

Мы тихо сидели с леди Мэри вместе и разговаривали о будущем. Я была беременна и настолько сильно желала сына, что старалась не обращать внимания на бурю над моей головой. Я была совершенно уверена, что путь ко двору для меня отныне заказан и что мы с королевой враги пожизненно, ибо, как бы ни сложилась жизнь, даже если она выйдет замуж за герцога д'Анжу — втайне я знала, что это никогда не случится — я отобрала у нее любимого человека. Более того, моя вина состояла в том, что я настолько влюбила его в себя, что он пошел на страшный риск ради того, чтобы жениться на мне. Этого она никогда мне не простит. Несмотря на ее самообольщение относительно ее женского обаяния, она хорошо знала, что из двух женщин он выберет меня. Знание этого всегда будет разделять нас с нею, и она всегда будет ненавидеть меня.

Но я вышла замуж за Роберта, я носила его ребенка, а, следовательно, это я теперь нанесла пощечину королеве.

Леди Мэри полагала, что пришел конец славе и процветанию ее фамилии при дворе, и ей казалось весьма вероятным, что королева, в пику Роберту, выйдет замуж за герцога д'Анжу.

Я не была согласна с нею. Я хорошо знала королеву, а это соперничество между нами дало мне еще большее в ее понимание. Во многих поверхностных вопросах она была истерической, лишенной логики женщиной, однако в существенных проблемах она была тверда, как сталь. Не думаю, что она когда-либо могла совершить поступок, который показался бы политически недальновидным. Она подписала паспорт на въезд д'Анжу в Англию, но народ был в массе своей против союза с Францией. Единственным доводом в пользу брака было рождение наследника, однако возраст королевы ставил это под сомнение. Более того, она вызвала бы насмешки над собой, выйдя замуж за молодого человека, почти юношу.

И все же, желая развлечений и ухаживаний, а может быть, из-за того, что ей была нанесена рана поступком Роберта, она продолжала этот фарс с брачными играми. Было ли то поведением умной и осторожной женщины? Вряд ли. И все же я усматривала под внешней игрой железную руку хитрой и проницательной правительницы, которая знала, как заставить умнейших мужчин в королевстве склонять перед нею головы и служить ей всеми их талантами.

Я полагала, что отдаленность от жизни двора внесет пустоту в мою собственную жизнь, однако, сколь бы долго мы с королевой ни существовали на этом свете, между нами всегда будет связь. Связь эта может даже упрочиться от ненависти. Наконец-то я доказала ей свою значимость и важность в ее жизни. Я выиграла тогда, когда настолько прибрала Лейстера к рукам, что он пожертвовал карьерой, чтобы жениться на мне. Ничего более определенного в расстановке сил в нашем треугольнике нельзя было придумать.

Я полностью доказала, что моя фигура не была незначительной пешкой в этой тройной игре.

Мэри поехала в Пеншерст, и вскоре по ее отъезде Роберт получил распоряжение от королевы явиться к ней.

Полный дурных предчувствий, он уехал и вскоре явился обратно в Уонстед в противоречивых чувствах.

Она унижала его, назвала предателем и неблагодарным, она перечислила все, что сделала для него, не забыв еще раз напомнить, что, возвысив его, она может так же легко и сбросить вниз.

Он протестовал и сказал, что после многолетних ожиданий с его стороны он понял, что она не выйдет за него замуж и что он имеет право на семью и сыновей, которые унаследовали бы его имя и титулы. Он сказал, что желал бы служить ей всей своей жизнью, но полагает, что любой подданный имеет право наслаждаться семейной жизнью, не жертвуя при этом службой королеве и родине.

Она угрюмо выслушала его доводы и посоветовала ему держаться настороже:

— Послушайте меня, Роберт Дадли, — прокричала она ему, — вы женились на Волчице, и вы вскоре обнаружите это ценой собственной шкуры — но поздно!

Так мне присвоено было звание Волчицы. Это было ее обычаем — раздавать всем клички и имена. Роберт был назван «Глазами», Берли — душой, а Хэттон — овечкой.

Я понимала, что кличка закрепится за мной навсегда, так как в ее представлении я была хищницей, рыскающей в поисках жертв для своих диких страстей.

— Кажется, она решилась выйти за д'Анжу, — сказал Роберт.

— Клянусь, она не сделает этого.

— В ее теперешнем настроении она способна на все. Она кричала и осыпала меня проклятиями таким голосом, что он был слышен во всем дворце.

— И все же, — повторила я, — я сомневаюсь, что она выйдет за д'Анжу.

В моей семье наступил еще один кризис. Между Пенелопой и Филипом Сидни существовала молчаливая договоренность о браке. Уолтер желал этого брака и упомянул о своем желании на смертном одре в Дублине.

Но Филип Сидни был неординарным человеком. Он казался почти ангелом и ни в коей мере не желал вступления в брак; вероятно, поэтому с помолвкой все медлили.

Я получила известие от Фрэнсиса Хастингса, графа Хантингдона, который был назначен опекуном моих дочерей. Хантингдон был важной персоной, в основном из-за своего происхождения королевских кровей по матери: его предок был братом Эдварда IV, герцогом Клэренсом, поэтому он мог претендовать на трон, что, по его утверждению, ставило его выше королевы Шотландии и Кэтрин Грей.

Он был убежденным протестантом, и ходили слухи, что, поскольку Елизавета не произвела наследника, именно он после нее взойдет на престол.

Его жена Кэтрин была сестрой Роберта. Их брак был заключен в то время, когда отец Роберта стремился породнить всех своих детей с наиболее влиятельными фамилиями Англии.

Теперь он приехал ко мне и известил меня о том, что пришло время найти мужей моим дочерям и что у него есть предложение для Пенелопы.

Я указала на то, что у них есть взаимопонимание с Филипом Сидни, однако он покачал на это головой и сказал:

— Лейстер попал в опалу и, вероятно, надолго. И, кроме того, брак с членом их семьи — не лучший вариант для Пенелопы. Ею очарован Роберт Рич, и он делает ей предложение.

— Его отец недавно умер, не так ли?

— Да, и Роберт унаследовал после него его титул и значительные богатства в землях. Его имя достаточно его характеризует.

— Я должна спросить о ее мнении.

Хантингдон был нетерпелив:

— Дорогая миледи, это блестящая партия. Ваша дочь просто обязана схватиться за такую возможность.

— Я сомневаюсь в ее согласии.

— Она должна согласиться, в противном случае ей нужно приказать. Давайте будем откровенны. Она — ваша дочь, а вы не занимаете высокого положения при дворе. Будет ли Лейстер вновь фаворитом у королевы — нам не дано знать, однако королева поклялась, что вас она более видеть не желает и не примет при дворе. В таких обстоятельствах для ваших дочерей нужно быть уверенными в будущем.

Я согласилась с его логикой и сказала, что приведу доводы Пенелопе.

Лорд Хантингдон нетерпеливо пожал плечами, показывая, что мнение будущей невесты знать вовсе необязательно. Это был выгодный брак, наилучший вариант, который мог бы быть предложен Пенелопе, пока ее мать в опале, и его нужно было осуществить без промедления.

Но я знала и Пенелопу. Она не была вялым, безвольным созданием и имела право на свое мнение.

Когда же я сказала ей о визите и предложении, она проявила упрямство.

— Лорд Рич! — воскликнула она. — Я знаю о нем и не желаю выходить за него, что бы там ни говорил милорд Хантингдон. Ты знаешь, я выйду замуж за Филипа.

— Ты достигла возраста, когда нужно решать, а Филип не выражает никакого желания к браку. Хантингдон подчеркивает, что моя опала при дворе может отразиться на тебе — и тебе стоит согласиться на выгодный брак, пока он тебе предложен.

— Я все продумала, — твердо сказала Пенелопа. — Я не желаю выходить замуж за Роберта Рича.

Я не стала упорствовать, ибо знала, что упорство и уговоры лишь усилят в ней сопротивление. Возможно, со временем она свыкнется с идеей такого замужества, и оно не покажется ей таким уж неприемлемым.

По приезде герцога д'Анжу в Англию наступило большое возбуждение. Он приехал в расчете покорить сердце королевы, поэтому сделал это тайно, был сопровождаем лишь двумя слугами и пожелал представиться королеве в Гринвиче, где попросил высочайшего позволения броситься к ее ногам.

Ничто не могло восхитить ее более и, даже если влюбленность и была, ее слепое безрассудство изумило всех. Он был очень малого роста, почти карлик, и в детстве перенес тяжелую оспу, отчего его лицо было изборождено оспинами и бесцветно. Нос его на конце был раздвоен, что придавало его лицу очень странное выражение. Несмотря на высокое положение, разгульную жизнь он вкусил всласть, что также отразилось на его внешности. Он отказывался продолжать образование, поэтому его познания были весьма скудны; он был совершенно беспринципным и нерелигиозным человеком: ему было решительно все равно, быть ли протестантом или католиком, и он готов был менять религию в угоду моменту. Все, что он умел — были его куртуазные манеры и обилие лести, в особенности в изображении несуществовавшей страсти, и именно это подкупило королеву. Когда он опускался в кресло, то очень напоминал лягушку, что не ускользнуло от королевы, и с ее страстью к кличкам он вскоре и стал ее «Лягушонком».

Я весьма сожалела, что не могу наблюдать за этим фарсом: маленький французик в начале своего третьего десятка, отвратительный на вид, изобразивший пылкого влюбленного, — и величественная Елизавета, приближавшаяся к пятидесяти, изнывавшая от томления под его страстными взглядами и речами. Все это могло бы быть комично, однако последствия были далеки от смешных. И не было в стране человека, который бы не принимал близко к сердцу интересы королевы и страны и кто бы не был унижен и отягощен мыслями о будущем. Я предполагала, что самые завзятые враги Роберта в тот момент жалели, что она не вышла замуж за него и не дала стране наследника.

Роберт был обязан присутствовать при дворе, хотя он все еще пребывал в опале, и мне иногда приходило в голову, что она затеяла все это тошнотворное представление только для того, чтобы позлить его. Я слышала, что она заказала бриллиантовое украшение в виде лягушки и повсюду носила его.

В течение нескольких дней герцог всюду пребывал вместе с королевой: они гуляли в саду, смеялись, болтали и даже обнимались прилюдно; поэтому когда принц вернулся во Францию, уже все понимали, что брак — дело решенное.