— Он должен быть доволен, что ты такая плодовитая.

— Уверяю тебя, я не разделяю его удовлетворения.

— Филип, кажется, находит, что ты ничего не потеряла в привлекательности.

— Приятно, конечно, когда тебя воспевают в стихах, но Филипу, похоже, этого вполне достаточно.

— А что думает Фрэнсис об этих стихах к другой женщине?

— Она не возражает. И он начал уделять ей некоторое внимание с тех пор, как Фрэнсис разрешилась дочерью, которую она так верноподданнически назвала Елизаветой в честь нашей королевы. Ее Величество была заинтересована.

Таким образом, мы с дочерью сидели и болтали и время проходило для нас весело.

Эссекс послушался материнского призыва и приехал. Как я была горда, представляя его отчиму! Им и в самом деле стоило гордиться. Каждый раз, видя его, я поражалась его красоте: у него была смуглая, как и у меня, кожа, густые волосы, которые были более темного оттенка, чем мои, и большие темные глаза, унаследованные от Болейнов. Он был очень высок и слегка сутулился, вероятно, оттого, что ему часто приходилось глядеть на людей сверху вниз. У него были красивые деликатные руки, и то, что он не носил никаких украшений, привлекало к ним внимание. Его венецианские панталоны — пышные сверху и зауженные у колена — были из лучшего бархата, однако сшиты не по последней французской моде, как носили все придворные и Лейстер.

Плащ Эссекса, я помню, был расшит золотым кружевом, но какая разница, как он был одет? Он во всем бы выглядел исключительно эффектно. Он носил одежду с равнодушием, которое изобличало его природную элегантность. Я с восторгом вспоминаю его решимость не быть причисленным к королевским фаворитам.

В сущности, он не скрывал своего презрения к мужчине, который позволял кому-либо пренебрежительно и оскорбительно обходиться со своей женой, пусть даже и королеве.

Он подозревал о намерениях Лейстера, а я уже знала их в полной мере. Я давно обнаружила в муже желание дружбы с моим любимцем, но теперь, после опубликования «Трактата о деяниях», я находила иные мотивы, скрытые Лейстером за родственным интересом. Он насаждал всюду своих родственников, и они начинали крутиться вокруг него и служить его интересам.

Я была слегка обижена. Я не желала, чтобы моего сына использовали. Возможно, у меня уже появились какие-то предчувствия. Но я сама подавила свои страхи. Мне было любопытно, как примет его королева и сможет ли Лейстер заставить юного Роба плясать под свою дудку.

Перед приездом Лейстера я сказала своему сыну, что тот желает с ним поговорить. Эссекс прямо и резко отвечал, что не интересуется проблемами двора.

— Но ты должен быть любезен с членами семьи, — упрекнула я.

— Мне не нравится сложившееся положение, — отвечал он. — Лейстер проводит все дни при дворе, зная, что королева никогда не примет тебя.

— У него есть другие обязанности, и он не занимается там чепухой. У него много постов в правительстве.

Он был упрям:

— Если тебя не принимают при дворе, он должен был бы отказаться бывать там.

— Роб! Но это же королева.

— Все равно. Лейстер в первую очередь должен быть предан тебе. Меня бы оскорбило, если бы при мне тебя унижали.

— О, Роб, милый, как я обожаю тебя за твое безрассудство! Но он не сможет ничего сделать. Пожалуйста, пойми. Королева ненавидит меня за то, что я вышла за него замуж. Она настроена разлучить нас. Ты должен понять, что для него было бы губительно не подчиниться ей.

— Если бы я был на его месте… — пробормотал Роб, сжимая кулаки, и этот жест заставил меня засмеяться счастливо и нежно! Как прекрасно иметь такого защитника!

— Ты слишком долго жил в провинции, — сказала я. — Лейстер обязан королеве именем и состоянием… будешь обязан и ты.

— Я?! Тебе никогда не удастся сделать из меня придворного. Я предпочитаю достойную жизнь в провинции. Я научился ей в поместье Берли. Но видеть, как старый мудрый советник трепещет под командой женщины! Увольте, это не для меня. Я предпочитаю свободу и независимость. Я проживу жизнь так, как я хочу.

— Не сомневаюсь, мой сын. Но пойми же, наконец, что твоя мать желает тебе только наилучшего в жизни!

Он обернулся ко мне и обнял. Любовь к нему захлестнула меня.

Приехал Лейстер, шарм и добропорядочность были воплощены в нем.

— Как я рад видеть тебя! — закричал он. — Я хочу с тобой получше познакомиться! Ты теперь совсем мужчина. Ты ведь мой пасынок, а родственники должны держаться вместе!

— Совершенно согласен, — резко сказал Эссекс. — И это непростительно, когда муж при дворе, а жену там даже не принимают.

Я была поражена: я знала, что Эссекс всегда действует импульсивно, но разве он ничего не знает о могуществе Лейстера? Было неосторожностью оскорблять его. Или сын не читал «Трактат о деяниях»? Я не верила, что Лейстер нанесет вред моему сыну, однако становиться врагом его было опасно.

— Ты не знаешь характера королевы, Роб, — сказала я.

— И не желаю узнавать, — парировал он. Я видела, что уговорить его будет трудно.

Как всегда, я была восхищена тактом Лейстера. Неудивительно было, что он сохранил свое положение при дворе. Он снисходительно улыбнулся, не подавая виду, что этот юнец, который ничего не знал о жизни при дворе, раздражает его. Он был терпелив и мягок, и полагаю, Эссекс был этим немного обескуражен. Я видела, как меняется его мнение под вежливыми, любезными доводами Лейстера, который слушал речь моего сына внимательно и терпеливо. Я восхищалась Лейстером, как и прежде, и, глядя на двух этих мужчин, думала, как я счастлива, что они занимают место в моей жизни. Имя Лейстера внушало страх и благоговение всей стране, а имя Эссекса… возможно, однажды и с ним будет то же.

И я вновь чувствовала себя победительницей. Лейстер мог плясать под Ее дудку только оттого, что она — королева. Но я была жена. Я была женщина, которую он любил. И, ко всему, у меня был чудесный сын. Лейстер и Эссекс. Чего еще могла пожелать любая женщина?

Думаю, теперь Эссекс в растерянности недоумевал, где же тот злодей из «Трактата», и уже в своей импульсивной манере решил, что этот трактат — бред, клевета. И, наблюдая за ними, я думала о том, какие же они разные — мой муж и мой сын, два графа… Лейстер: умный, тонкий, осторожный и Эссекс: горячий, безрассудный на словах и в действиях.

Хорошо зная их натуры, я не находила удивительным, что в весьма короткое время Лейстер уговорил Эссекса поехать с ним к королеве.

Конечно, я было обижена, что не смогла присутствовать на этой презентации. Тогда бы я увидела, как ястребиные глаза королевы рассматривают моего сына, и наслаждалась бы произведенным эффектом.

Но мне пришлось выслушать новости из чужих уст.

Их рассказала мне Пенелопа.

— Конечно, мы все волновались: ведь в первую очередь она должна была вспомнить, что он — твой сын.

— И она все еще так же ненавидит меня?

Пенелопа не ответила. Она не хотела огорчать меня.

— Был момент, когда она, казалось, пребывала в растерянности. Лейстер, весь воплощенное очарование, сказал: «Мадам, я бы просил оказать мне милость и позволить представить Вам моего приемного сына, графа Эссекса». Она взглянула на него и промолчала. Я думала, что сейчас она разразится тирадой, но этого не случилось.

— Тирадой… против Волчицы.

— Затем вошел Эссекс. Он высок, а ко всему еще и высокомерен на вид… и эта сутулость ему вполне к лицу. Я знаю его отношение к женщинам: мягкое, обходительное… по крайней мере, мы с вами знаем, миледи, что женщины ему нравятся. А королева — женщина. И между ними будто искра промелькнула. Я и прежде видела это — между нею и ее будущими фаворитами. Она протянула руку, и он поцеловал ее. Она улыбнулась, проговорив: «Твой отец был преданным слугой… я сожалею о его смерти. Слишком рано…», усадила его возле себя и стала расспрашивать его о провинции.

— А он? Был ли он любезен с нею?

— Он был очарован ею. Ты же знаешь ее. Можно ненавидеть ее за минуту до встречи, тайно…

— Это и должно держаться в тайне, — добавила я.

— …конечно, если ты умен. Но даже ненавидя ее, при встрече с нею нельзя не признать ее величия. Эссекс также почувствовал это. Его высокомерие слетело с него. Он будто влюбился в нее. Этого она и ждет от всех мужчин, но Эссекс не будет притворяться, как прочие, ты знаешь его. Так что с ним это было на самом деле.

Я сказала:

— Итак, твой брат, похоже, попал в интимный круг королевы.

— Может быть, — задумчиво произнесла Пенелопа. — Он слишком юн, но, чем старше становится королева, тем более она предпочитает молодых.

— Но это в самом деле странно. Ведь он — сын женщины, которую она ненавидит более всего на свете.

— Он слишком красив, и это поможет ему преодолеть многие обстоятельства, — ответила Пенелопа. — Однако это в ее манере.

Я почувствовала, как холодный ужас охватывает меня. Она отберет у меня и сына. Знает ли она, как сильно я люблю его?

Но он не станет покорно подчиняться, как Лейстер. Он будет защищать меня. Он не позволит оскорбить моего имени, и в его присутствии она не сможет больше называть меня кличкой.

Следуя указаниям Лейстера, Эссекс произвел хорошее впечатление на королеву, и теперь она повернется от дерзкого Рейли к моему сыну. Он был отличен от других, и она не могла этого не заметить: молодой, открытый, честный.

О, сын мой любимый, думала я, неужели я сама позволила Лейстеру завлечь тебя в Ее паутину?

Погруженная в свои думы и дела, отстраненная от двора, я все же ясно понимала, что происходит в стране, а над нею собирались тучи.

В течение многих лет я слышала про угрозы со стороны королевы Шотландии и испанцев. Я уже привыкла к этим фактам жизни. Это, думаю я, относилось и к большинству народа, однако в умах королевы и Роберта эти угрозы были реальны и близки.

Ссылка моя разъедала мне сердце, в особенности оттого, что теперь и Эссекс был там, при дворе. Я не желала благосклонности королевы, я просто желала быть там, видеть все самой и принимать участие в этой блестящей, бурной жизни. Я уже не была удовлетворена своим выездом, своими домами, которые были лучше, чем у королевы, когда я узнавала о событиях при дворе лишь от других. Ее месть мне попала в самое уязвимое место: она была болезненна.

Лейстер часто говорил о королеве Шотландской. Он старался одновременно и заслужить ее доверие, и избежать ее. «Пока она жива, — сказал он, — не будет мира ни для меня, ни для Елизаветы». Он боялся, что однажды один из заговоров в пользу Марии удастся, и приверженцы Елизаветы будут, мягко говоря, непопулярны у новой королевы. И он будет среди тех, кого уберут от власти. А когда он будет лишен и власти, и богатства, — ему прямой путь в Тауэр. Оттуда он выберется лишь в случае своей казни.

Однажды мы лежали в постели и разговаривали. Он расслабился, забыл об осторожности и сказал, что посоветовал Елизавете удушить Марию или, еще лучше, отравить.

— Есть яды, — продолжал он, — которые почти не оставляют следов. Было бы благом для страны, если бы Марии здесь не было. Пока она есть — всегда будет существовать опасность. Один из заговоров, несмотря на наши усилия, может оказаться успешным.

«Яд! — подумала я. — Он не оставляет следов… или не оставляет по прошествии времени до начала расследования».

Да, меня преследовали факты из «Трактата».

Я иногда представляла, как королева говорит Роберту наедине:

— Ты слишком поспешил с женитьбой, Роберт. Если бы ты был терпелив, я бы вышла за тебя замуж.

Она могла бы сделать это. Она могла свободно теперь говорить о браке с мужчиной, который заведомо не свободен. Я видела, как она упрекает его:

— Женившись на Волчице, ты потерял корону, Роберт. Если бы не она, я бы вышла теперь за тебя. Я бы сделала тебя королем. Как эффектно выглядела бы корона на твоих седеющих кудрях.

И тогда я не могла не думать об Эми Робсарт.

Когда я проезжала Корнбери, я увидела Камнор Плэйс. Я не стала останавливаться там: это вызвало бы слухи. Но мне хотелось взглянуть на лестницу, с которой якобы упала Эми. Она снилась мне, эта лестница, и иногда, когда мне предстояло спуститься по длинному пролету, я инстинктивно оглядывалась через плечо.

Я уже упоминала о всегдашней угрозе, исходящей от испанцев и королевы Шотландской. В это время ходили тревожные слухи, что Филип Испанский строит большую флотилию кораблей, с которой он намерен атаковать Англию. Англия срочно взялась за свои доки; деятели вроде Дрейка, Рейли, Говарда Эффингэмского и Фробишера жужжали над королевой, будто шмели, с настойчивыми советами готовиться к войне с испанцами.

Лейстер сказал, что он ждет, как однажды испанцы пойдут войной, вот почему королева считала нидерландскую кампанию столь важной.