Я могла понять ее, так как знала, что для нас значат восхищение и любовь молодых мужчин. Я продолжила свои отношения с Кристофером Блаунтом, который вернулся из Нидерландов более умудренным, более властным и любвеобильным, чем уезжал туда, но все эти качества импонировали мне. Я позволяла ему владеть собой, и мы продолжили наши любовные отношения, которые представляли для меня романтику и интерес уже тем, что необходимо было скрываться.

Я опасалась за него в случае, если наш роман раскроет Лейстер, того же опасался и он, однако это только придало страсти нашим отношениям.

Тем временем Эссекс все более вызывал зависть мужчин двора, и в особенности Уолтера Рейли, который чувствовал, что его обошли. Рейли был старше Эссекса и много умнее. Он льстил королеве, но мог сказать и правду тогда, когда находил это выгодным. В придачу к цветущему внешнему виду, который немедленно привлек королеву, он обладал еще и многими талантами и проницательностью. Она называла его «моя Вода», и это ласковое прозвище было показателем ее любви к нему.

Старые фавориты также оставались при дворе и также томились завистью. Бедный Хэттон, как и Роберт, стремительно старел, то же можно было отнести и к Хинеджу, но в силу ее преданности им за то, что когда-то они служили ей, она оставила их при себе. Она была почти так же преданна им, как и Роберту, за исключением того, что знали все при дворе: никто и никогда не мог занять в ее сердце места, принадлежавшего Лейстеру, любовнику ее юности — ему она была верна всегда.

Эссекс и дочери приносили мне небольшие придворные анекдоты, которые я очень любила. Пенелопа была в восторге, что ее брат — фаворит королевы, и заверяла меня, что вскоре он настоит на том, чтобы я была принята.

— Я не желала бы вернуться на таких условиях, — сказала я.

— Миледи, вам следовало бы согласиться на любые условия, — возразила Пенелопа. — Вам никогда уже не доверят важного поста, но я не вижу причины, почему бы вам не быть при дворе как графине Лейстер.

— Удивляюсь, как она любит обнародовать свою ревность, — произнесла я.

— Она расцветает на ревности, — сказала Пенелопа. — Хэттон подарил ей оправленное в золото ведерочко и черпак с припиской, что она может в любой момент пользоваться водой, что находится под рукой, намекая на Рейли, конечно. Представляешь, что она ответила Хэттону? Что он может быть уверен: вода никогда не зальет ее берегов, поскольку он сам знает, насколько ей дорог ее барашек. Она любит, когда борются за ее расположение. Это помогает ей забыть отражение в зеркале, которое так злит ее, потому что не льстит, как ее фавориты.

Я спросила Пенелопу, как складывается ее жизнь и она, пожав плечами, отвечала только, что вечно беременна и однажды, пожалуй, скажет лорду Ричу, что более не намерена становиться беременной, так как дала ему достаточно детей.

Ее частые беременности не состарили ее и не ухудшили ее здоровья, она была все так же свежа и прекрасна, как всегда, и мне временами хотелось посвятить ее в свой роман с Кристофером.

Она рассказывала, что Рейли — первейший соперник Эссекса и нужно предупредить нашего Роберта, чтобы он не был слишком откровенен с королевой и пользовался своим прямодушием лишь тогда, когда это бывало ей приятно и когда она испрашивала прямого ответа.

— Мы пойдем в таком случае против его натуры, — сказала я, — это то, чего он никогда не сделает.

Мы говорили об Эссексе с большой любовью, ибо Пенелопа так же была преданна брату, как и я — сыну. Мы обе очень гордились им.

— Но Рейли умен настолько, — добавила она, — насколько наш Робин никогда не будет. Он постоянно ищет своей выгоды, выпрашивая у королевы каких-то благ. Однажды она спросила его, когда он перестанет, наконец, быть нищим. Он довольно резко ответил, что только тогда, когда она перестанет быть благодетельницей. Она засмеялась от всей души. Ты же знаешь, как она любит остроумие. От Робина этого ждать тщетно. Одного я боюсь: он может переоценить свою привлекательность. И тогда случится беда.

Я ответила, что ничего страшного нет, ибо, когда ее фавориты переступают дозволенную черту, она прощает их. Есть пример Лейстера.

— Но другого Лейстера нет и не будет, — трезво сказала Пенелопа.

И я знала, она права.

Я все более влюблялась в Кристофера. Я находила его интересным, но теперь он уже не так благоговел передо мной, обнаружив, что я нуждаюсь в нем столь же, сколько и он — во мне.

Он рассказывал мне о своей семье, благородных кровей, но почти нищей. Его дед, лорд Маунтджой, прокутил все состояние, а отец забрал у семьи последнее, пытаясь отыскать философский камень. Уильям, старший брат Кристофера, не имел уважения к деньгам и прокучивал все, что имел, и даже более, так что от состояния семьи ничего не осталось.

Надеждой был средний брат Чарльз. Чарльз объявил о намерении служить при дворе и поправить положение дел семьи. Я интересовалась семейной сагой лишь из-за Кристофера, но когда его брат Чарльз стал упоминаться как соперник моего сына, я навострила уши.

Блаунты были все красивы, и Чарльз взял добрую долю этого семейного достояния. Он состоял в компании, с которой обычно обедала королева. Она разглядывала за обедом молодых людей, изредка заговаривая с кем-либо из них, и Чарльз сразу же привлек ее внимание. Королева спросила, кто этот красивый незнакомец, а когда ей ответили, что о нем ничего не известно, приказала выяснить.

Чарльз, видя на себе взгляд королевы, вспыхнул, что совершенно очаровало ее, а когда она узнала, что он — сын лорда Маунтджоя, она послала за ним. Она несколько минут разговаривала с понравившимся ей молодым человеком и спросила о его отце. Затем она сказала:

— Не премините прийти ко двору, и я придумаю, как вам помочь.

Все присутствовавшие при разговоре молча улыбнулись: еще один красавчик!

Конечно, он последовал приглашению Елизаветы и сразу стал фаворитом королевы, и не только из-за своей внешности: он был хорошо начитан, в особенности, по части истории, и это восхищало Елизавету. А так как он был слегка замкнут и не тратил деньги направо и налево — попросту из-за того, что их у него не было — то королева сочла это оригинальностью и стала выдвигать его в небольшом кругу своих фаворитов.

Однажды, когда он победил в шахматном турнире, королева не могла скрыть своей радости за него и подарила ему в знак одобрения золотую, с богатым орнаментом фигурку шахматной королевы. Он был столь горд этим, что приказал своим слугам пришить ее к своему рукаву, и ходил, показывая всем этот знак королевского благорасположения.

Это бросилось в глаза моему сыну, и он пожелал узнать, что все это означает. Ему сказали, что за день до того королева таким образом отметила победу молодого Блаунта в шахматном турнире. Недостатком моего сына была ревность, и он исполнился ярости, узнав о расположенности королевы в пользу другого.

— Кажется, у нас при дворе каждый дурак может стать фаворитом, — высокомерно сказал он, а так как эти слова были сказаны в присутствии нескольких людей, то Чарльзу Блаунту ничего не оставалось, как вызвать обидчика на дуэль.

Я была страшно расстроена, когда узнала об этом, и так же расстроен был Кристофер. Это он принес мне эту весть, и на глазах его были слезы.

— Ваш сын и мой брат будут драться, — сказал он. Дуэли иногда кончались смертью, и это повергло меня в ужас. Я послала к сыну с мольбой прийти ко мне безотлагательно. Он приехал, но когда узнал, чего я от него хочу, стал раздражаться.

— Мой дорогой Роб, — говорила я, — тебя могут убить.

Он пожал плечами, а я продолжала:

— А что, если ты убьешь этого молодого человека?

— Невелика будет потеря, — сказал он.

— Ты будешь потом сожалеть.

— Он лицемерно пытается завоевать расположение королевы.

— Если ты собираешься драться с каждым человеком, который делает это, у тебя не будет много шансов на выживание. Роб, умоляю — будь осторожен.

— Если я пообещаю тебе, это удовлетворит тебя?

— Нет, — закричала я. — Я удовлетворюсь только тогда, когда ты возьмешь свой вызов обратно. — Я пыталась привести доводы. — Королева будет очень недовольна, — сказала я.

— Это ее вина, она дала ему ту игрушку.

— Но почему бы нет? Ей понравилось, как он играет.

— Милая моя мать, я уже принял вызов. И довольно.

— Мой дорогой, оставь это сумасшествие.

Внезапно он стал нежен.

— Слишком поздно, — сказал он. — Не бойся. У него нет шанса.

— Его младший брат — наш стремянной. Бедный Кристофер так расстроен. Ах, Роб, разве ты не видишь мою тревогу? Если с тобой что-нибудь случится…

Он поцеловал меня, и его выражение лица было столь нежно, что любовь к нему захлестнула меня. Так трудно было противостоять его очарованию: он заверял меня, что любит, что всегда будет любить, что сделает все, что в его силах, для моего блага, но остановить дуэль он не может. Его честь будет задета: вызов принят.

Мне ничего не оставалось, как только горячо молиться, чтобы он был невредим.

Приехала Пенелопа:

— Роб собирается драться на дуэли с сыном Маунтджоя. Надо остановить его.

— Но как? — закричала я. — Я пыталась. О, Пенелопа, я так боюсь. Я молила его, но он не желает отказываться от дуэли.

— Никто не сможет уговорить его. Но ты должна его понять: он зашел слишком далеко, и теперь невозможно отказаться. Это ужасно. Чарльз Блаунт — красивый мужчина, такой, как Роб, но в ином плане. Роб никогда не простит ему этого, но не следовало проявлять свою ревность так открыто. Королева ненавидит дуэли и будет в ярости, если кто из ее фаворитов пострадает.

— Моя дорогая, я знаю ее лучше, чем ты. Это все ее вина: она хочет, чтобы мужчины боролись за ее милость. — Я сжала кулаки. — Если что-то случится, я обвиню ее. Я буду готова убить ее.

— Ш-ш-ш! — Пенелопа оглянулась через плечо. — Будь осторожна. Она и так тебя ненавидит. Если кто-то услышит, Бог знает, что последует.

Я отвернулась. Я знала, что умолять моего сына более бесполезно.

Дуэль состоялась в Мэрилебоун Парк. Она окончилась поражением для моего сына и, может быть, к его же благу. У Чарльза Блаунта было много здравого смысла, и он не имел намерения ни убивать моего сына, ни умирать. Он знал, что тогда попадет в опалу. Он окончил дуэль наилучшим способом: ранил моего сына слегка в бедро и разоружил его. Сам он остался невредимым.

Так окончилась дуэль, но она имела далеко идущие последствия.

Она должна была кое-чему научить Эссекса, но, увы — не научила.

Когда королеве стало известно об этом, она была очень зла и хотела проучить обоих, но, зная характер Эссекса и поняв причину дуэли, она одобрила поведение Чарльза Блаунта.

Ее комментарий был таков:

— Кто-то рано или поздно научит Эссекса хорошим манерам, иначе с ним не справиться.

То был знак, что королева не одобряет высокомерия моего сына и что ему должно исправиться, чего он, конечно, не сделал.

Я пыталась предупредить его, сказать ему, как опасно полагаться на ее привязанность: один день она будет ласкать и одобрять, в другой — ты станешь ее злейшим врагом, ибо ее настроение меняется, как ветер.

— Я знаю ее, — кричала я. — Немногие знают ее так, как я. Я была близка к ней… А теперь… ссылка, запрет. Я почувствовала на себе ее злобу, ее ненависть…

Он горячо заявил, что во всем виноват Лейстер.

— Клянусь, мама, — сказал Роб, — однажды я сделаю для тебя то, что должен был бы сделать Лейстер. Я сделаю так, чтобы она приняла тебя и с должным уважением, которого ты заслуживаешь.

Я не верила, но мне хотелось иметь такого защитника.

Чарльз Блаунт каждый день заходил справиться о его здоровье и прислал врача, в которого очень верил. И, пока зажили раны моего сына, бывшие враги стали друзьями.

Пенелопа, также заходившая ухаживать за братом, сказала, что Чарльз — славный малый, и благодаря этому случаю мы с Кристофером стали еще более близки. Его любовь к брату, его тревога за меня, ибо он понимал мои страхи и чувства к сыну, усилили связь между нами. Он перестал быть мальчиком, и мы вместе с ним чувствовали облегчение, что все закончилось много лучше, чем предполагали.

Случай с дуэлью скоро был забыт, но, оглядываясь назад, я воспринимаю его как важную веху в нашей жизни.

Год кончался, а угрозы со стороны Испании продолжались. Королева, как говорил Лейстер, постоянно предпринимала попытки отвести от страны угрозу, которой она успешно избегала несколько лет, но теперь эта угроза стояла у дверей. Люди типа Дрейка делали набеги на испанские порты и уничтожали их: это называлось «опалить бороду испанскому королю». Все это не могло уничтожить Армаду, относительно которой даже самые оптимисты говорили, что она сильнейшая в мире. В стране царил траур: многие английские моряки попали в плен, а некоторые — в лапы Инквизиции. Рассказы о пытках были столь ужасны, что Англия негодовала. Все знали, что в испанских галеонах везут не только оружие, но и орудия пыток, которыми, как поклялись испанцы, они обратят в свою веру все народы.