Барбара Картленд - Мольба о милосердии

Мариста потерянно ждала, что он будет настаивать, но граф, помолчав немного, произнес:

— Мне хватит ума понять, Мариста, что мой визит неуместен, однако я надеюсь увидеть вас завтра у себя на приеме или, может быть, даже раньше.

Он приподнял цилиндр, а Мариста сделала реверанс.

Она стояла на пороге, пока граф шел к экипажу, а затем уехал.

Он не помахал ей на прощание, как она предполагала, и у нее сложилось впечатление, что граф сердится на нее.

— А что еще я могла сказать? — воскликнула девушка в отчаянии.

Когда Мариста проходила через холл, она услышала в гостиной голоса.

Энтони разговаривал с мистером Толмаршем, и до нее отчетливо донеслись слова брата:

— — В детстве я любил вскакивать по ночам из постели и удирать. Чтобы выбраться из замка, способов было сколько угодно.

— Какие же? — спросил мистер Толмарш.

Энтони помолчал.

Конечно, он имел в виду потайные ходы, однако нельзя было рассказывать о них чужаку, поэтому он ответил:

— Проще всего было выскочить в низкое окно в норманнской башне — она расположена почти на краю утеса. За ставнями никто не следил, и никому не было дела, что на них сломан замок.

Энтони рассмеялся.

— Я часто дрожал от страха, что в темноте упаду с утеса и утону!

Дальше Мариста слушать не стала и пошла на кухню.

Ханна возилась у печи.

Сюртук мистера Толмарша и другая одежда были сложены на стуле в дальнем углу.

— Я уже вернулась, Ханна, — сообщила Мариста. — Летти проснулась?

— Проснулась и убежала! — ворчливо ответила Ханна.

— Убежала? Куда?

— И вы еще спрашиваете? — фыркнула старая горничная. — Тот юный джентльмен явился сюда, даже не дал ей позавтракать, и она упорхнула, предупредив, что к ленчу ее не будет.

Мариста вздохнула: Летти не стоило бы так вести себя с лордом Лэмптоном.

Но вскоре решила, что это даже к лучшему — можно отложить объяснение насчет мистера Толмарша, а если их познакомить днем, она и не заподозрит, что он явился в дом ночью.

— Хочешь, я помогу тебе, Ханна?

Мариста переживала, что старушка пребывает в дурном настроении.

— Если хотите помочь, развесьте эту мокрую одежду во дворе, — велела Ханна. — От нее столько пара, что запотели окна. Ей еще сохнуть и сохнуть. Не знаю, когда можно будет ее надеть.

— На улице жарко, — сказала Мариста, — и ветерок. Я повешу ее на веревку, и она скоро просохнет.

Она сгребла со стула одежду и понесла все во двор, где была натянута веревка для сушки белья.

Вещи Энтони Мариста развесила без труда, но сюртук мистера Толмарша был очень тяжелый.

Поэтому она решила расстелить его, на низкой кирпичной стенке, отгораживающей цветник.

Во время этой процедуры послышался удар чего-то твердого о кирпич, и она испугалась: если в одном из карманов было что-то хрупкое, то это что-то разбилось.

Боясь, как бы это не оказались часы или еще что-нибудь не менее дорогое, Мариста пошарила в карманах сюртука, но пальцы ее нащупали пустоту.

Она развернула сюртук, чтобы посмотреть, нет ли в нем внутреннего кармана и обнаружила на подкладке неаккуратно зашитую дыру.

Такими стежками мог шить только мужчина, и Мариста предположила, что зашивал дыру, вероятно, сам мистер Толмарш.

Пощупав сюртук, она обнаружила, что за подкладкой что-то есть.

Не задумываясь, хорошо или дурно она поступает, девушка потянула за нитку и, когда стежок разошелся, 1 сунула руку в дыру.

Пальцы ее нащупали нечто металлическое.

Предмет, который она вынула из-за подкладки, оказался не часами, как она опасалась, а длинным кинжалом, напоминающим, если верить рассказам отца, итальянский стилет.

На лезвие был насажен кусочек пробки, обернутый бумагой.

Должно быть, мистер Толмарш хранил этот стилет на случай, если бы ему пришлось защищать свою жизнь.

Пока Мариста рассматривала его, фантазия у нее разыгралась, и она представила, что стилет был тайно пронесен в тюрьму, где томилась семья мистера Толмарша., Вероятно, чтобы бежать, ему пришлось убить охранника.

Потом он спустился по тюремной стене и начал свое долгое, опасное путешествие из Франции в Англию.

Унесенная воображением в заоблачные дали, Мариста стояла, глядя на сверкающий на солнце стилет, пока наконец не осознала, что вторглась в чужую тайну, а этого делать нельзя.

Если положить стилет в карман, а позже, когда сюртук высохнет, переложить на прежнее место и зашить разрез, мистер Толмарш ни о чем не догадается.

Мариста принялась пристраивать клочок бумаги на лезвие и вдруг увидела — на нем что-то написано.

Одно имя бросилось ей в глаза, и она машинально прочла все остальное:

Принц-регент

Виконт Палмврстон

Виконт Мелвилл

Граф Стэнбрук

Понимая, что этот список не предназначался для ее глаз, она торопливо обернула листком клинок и положила стилет в карман сюртука.

Затем получше расправила сюртук на кирпичах и вернулась в дом.

Поднявшись в спальню, Мариста сняла шляпку, сменила платье, в котором ходила в церковь, на другое, попроще, и задумалась: зачем мистеру Толмаршу понадобился перечень столь важных персон?

Она усмехнулась: если это его английские друзья, с которыми он хочет встретиться, вернувшись из плена, то он метит высоко.

Потом Мариста спустилась на кухню — помочь накрыть на стол.

Ханна приготовила тушеного кролика, а на гарнир отварила картошку и молодой горошек.

Относя тарелки в гостиную, Мариста подумала, что для двух взрослых мужчин одного кролика явно мало, и, может быть, даже к лучшему, что Летти осталась на ленч в замке.

Вскоре ее мысли как-то незаметно переключились на графа.

Ему может не понравиться, что сестра явилась в замок не по его приглашению, а просто потому, что об этом ее попросил лорд Лэмптон. , «Он и так меня сердится, а теперь будет сердиться еще больше», — подумала она и сама удивилась, почему ощущение, что граф недоволен, тяжелым камнем лежит на сердце, лишая ее аппетита.

Что касается Энтони и мистера Толмарша, — то они съели все, что было на столе.

По-видимому, их гостю не хватало только вина, к которому, на взгляд Маристы, он успел привыкнуть во Франции даже в тюрьме.

Впрочем, мистер Толмарш ничего не сказал, но с явным пренебрежением выпил воды — единственный напиток, который могла предложить ему Мариста.

На сладкое был крыжовенный пирог, но, естественно, сливок к нему не подавали.

Они не могли даже позволить себе купить достаточно молока — не то что во времена их обитания в замке, где молоко держали на холоде в большой круглой чаше.

Энтони, казалось, это ничуть не волнует, и Мариста решила, видимо, из-за вчерашних вкусностей, которыми угощал граф, сегодня ее не радует то, что еще недавно казалось роскошью.

— Что ты собираешься делать днем? — спросила она брата.

— Спать, — ответил он зевая.

— Я хотел бы, чтобы вы еще рассказали мне о замке, — сказал мистер Толмарш. — Это весьма интересно.

— У меня глаза закрываются! — проронил Энтони. — А если мы собираемся ехать завтра в Лондон, то я и вам советую отдохнуть, чтобы набраться сил для тамошних развлечений.

Воцарилось молчание.

— Завтра я не могу, — наконец соизволил ответить мистер Толмарш. — Может быть, послезавтра, но все зависит от того, как сложатся обстоятельства.

Мариста вытаращила глаза, давая таким образом брату понять, что хранить в тайне присутствие мистера Толмарша не просто трудно, но и неудобно с финансовой точки зрения.

Хотя Энтони снабдил их деньгами, тратить их следовало крайне экономно.

Но он смотрел не на сестру, а на Эдварда Толмарша.

— Мне нужно в Лондон, — упрямо повторил он, — и я вряд ли могу оставить вас в обществе моих сестер.

— В таком случае я, разумеется, постараюсь поехать с вами, — заверил его мистер Толмарш.

Маристе едва удалось скрыть вздох облегчения.

Энтони встал из-за стола и направился к лестнице.

Обычно он, когда хотел отдохнуть днем, ложился на диван в гостиной, но сегодня, чтобы не мешать гостю, отправился к себе в спальню.

Мистер Толмарш посмотрел на Маристу.

— Не найдется ли у вас несколько минут, мисс Рокбурн, чтобы объяснить мне тот чертеж замка, который я изучаю. Он довольно сложный, и я не все понимаю.

— Вы интересуетесь норманнскими замками?

— Раньше я не видел ни одного, — признался мистер Толмарш, — тем более такого красивого, как тот, где вы когда-то жили.

— Рада, что он вам понравился.

Мариста улыбнулась ему, но мистер Толмарш уже не смотрел на нее, а листал книгу, которую принес с собой.

Девушка заметила, он держал ее на коленях, словно боялся, что она исчезнет, если он расстанется с ней хотя бы ненадолго.

В эту минуту она усмотрела в его облике что-то отталкивающее, но что именно, не смогла бы сказать.

И, разумеется, ей не хотелось общаться с ним, а уж тем более вместе с ним изучать чертеж.

Уподобляясь Летти, она с некоторым вызовом произнесла:

— Простите" но, боюсь, вам придется подождать, когда проснется Энтони. У меня слишком много дел, я не могу их бросить ради беседы.

Не дожидаясь, пока мистер Толмарш начнет ее уговаривать, она собрала со стола грязные тарелки и понесла их на кухню.

После, того как помогла Ханне вымыть посуду. Мариста не стала возвращаться к себе в комнату, а спустилась к морю.

Она редко ходила на берег — там все необычайно остро напоминало ей об отце.

Даже сейчас она то и дело бросала взгляд на море, словно надеялась каким-то чудом увидеть среди волн голову отца, плывущего к берегу.

— О, папенька, — сказала она вслух, — если б только вы были живы сейчас! Быть может, познакомившись с графом ближе, вы смогли бы заключить с ним какое-то соглашение, и наше положение не оказалось бы таким ужасным и шатким!

Чуть позже Мариста вспомнила, что утром граф был очень любезен, пока она не рассердила его, и в ней почему-то окрепла уверенность, что он не выгонит их из Довкот-Хауса.

«Как жаль, что отец не поговорил с ним, когда мы только съехали, — подумала она, — не сказал ему о нашем отчаянном положении».

Впрочем, она понимала, что отец ни под каким видом не стал бы вести переговоры с графом после того унижения, которое ему уже пришлось пережить.

Гордость Рокбурнов заставила его умереть, лишь бы не просить графа о милости.

— Во мне тоже есть эта гордость, — пробормотала Мариста себе под нос, — но мне приходится думать не только о себе, но еще и о Летти с Энтони.

Она шла и молилась о том, чтобы граф позволил им оставаться в доме и, быть может, помог Энтони, хотя она плохо представляла себе, как найти более приемлемую работу, чем сейчас.

Вероятно, ему покажется зазорным быть в долгу перед графом, но она уж как-нибудь сумеет уговорить брата.

Потом она вспомнила, ради чего Энтони собирается в Лондон, и снова встревожилась.

А вдруг лорд Дэшфорд взъярится и вызовет Энтони на дуэль?

Думая обо всем этом, Мариста испытала желание подобно своему отцу убежать от забот и никогда не возвращаться.

* * *

Когда Энтони спустился к чаю, на столе стоял тот же самый кувшинчик с медом, что и за завтраком, и остатки хлеба.

Впрочем, Ханна напекла булочек, и Энтони с мистером Толмаршем съели их с удовольствием.

Летти до сих пор не вернулась.

Мариста пошла на кухню и спросила у Ханны, что они будут есть вечером.

— Овощной суп и маленький омлет. Больше ничего нет, и обсуждать меню бесполезно.

— Может, мне сходить на ферму и купить еще яиц? — предложила Мариста.

— Гостям следует довольствоваться тем, что им предлагают, — назидательно промолвила Ханна. — Если джентльмену не нравится наша еда, он знает, что делать.

— Не очень-то гостеприимно, Ханна, — возразила Мариста.

— Мастер Энтони должен думать головой, прежде чем звать к нам гостей без предупреждения, — отрезала Ханна. — Я знаю, он добыл для нас денег, и не хочу думать о том, как они ему достались, но воскресенье есть воскресенье, и я не стану делать покупок в праздник даже ради самого короля Англии!

Мариста едва не рассмеялась, но вовремя приняла серьезный вид, чтобы не обидеть старушку.

— А сейчас я иду в церковь! — твердо заявила Ханна. — Если б мисс Летти была здесь, я взяла бы ее с собой. Но раз ее нет, пойду одна.

Она решительно надела простую черную шляпку, накинула на плечи шаль, взяла с комода черные перчатки и молитвенник.

Она не произнесла больше ни слова, но дверь за ней захлопнулась с пушечным грохотом.

Мариста понимала, что Ханна огорчена из-за ночных приключений Энтони и поведения Летти.

Она настолько сроднилась с семейством Рокбурнов, что воспринимала их неприятности как свои, и сейчас Ханна инстинктивно ненавидела мистера Толмарша со всей силой, на какую только была способна.