Род Рокбурнов с годами обеднел, но его представители не утратили своей непомерной гордости.

Сэр Ричард был красив, обаятелен, любил кутежи и прочие наслаждения, а потому неудивительно, что жил не по средствам.

Когда он полюбил и взял в жены прекрасную дочь жившего по соседству сквайра, который, к несчастью, имел двух сыновей и, значит, не мог дать за дочерью приданого, родственники Рокбурна с укоризной качали головой.

Они также весьма язвительно говорили, что единственная возможность для сэра Ричарда спасти замок состоит в том, чтобы найти жену с богатым приданым.

Однако он был счастлив с юной женой, потакал всем своим прихотям, как привык это делать с колыбели, и был вполне доволен жизнью в деревне, а в Лондон ездил не так часто.

Они вместе катались на породистых лошадях.

Сэр Ричард охотился в своих обширных владениях и приглашал к себе многочисленных друзей, совсем не задумываясь о расходах на подобное гостеприимство.

И лишь когда настойчивость кредиторов достигла предела, сэр Ричард осознал: он должен что-то предпринять и, как говорила Летти, повинуясь порыву, отправился в Лондон, чтобы улучшить свое благосостояние за игорным столом.

В прошлом ему неизменно везло в картах.

Но, к несчастью, на этот раз судьба столкнула его с графом Стэнбруком.

Своими победами на скачках граф был известен всей Англии, его встречали аплодисментами на каждом ипподроме, где его лошади с завидным постоянством приходили к финишу первыми.

Казалось само собой разумеющимся, что он был близким другом и доверенным лицом принца Уэльского (ко времени упоминаемых событий он стал принцем-регентом, и его чуть насмешливо называли Принцем удовольствий).

Мариста и Энтони, как старшие дети, много знали о графе из разговоров родителей, но Летти, к счастью, была еще слишком мала, чтобы понять, о чем они говорят.

— Стэнбрук выиграл две тысячи гиней в Ньюмарке, — сказал как-то за завтраком отец, просматривая газеты. — Удачливость этого человека настораживает. В ней есть нечто странное. На прошлой неделе я услышал чью-то реплику, будто он продал душу дьяволу!

Леди Рокбурн возмутилась.

— Все-таки жестоко, милый, говорить о людях такие вещи!

— А я не так уж уверен, что это не правда, — стоял на своем сэр Ричард. — Только взгляни на отчеты: он выигрывает все скачки, все красавицы Лондона вьются вокруг него, как мотыльки вокруг пламени свечи, у него самые лучшие лошади, самые большие владения, и, разумеется, он содержит самых прелестных куртизанок, каких только можно вообразить.

— О Ричард, не при детях! — ужаснулась леди Рокбурн.

— Вы забываете, маменька, — вмешался Энтони, — что мы с Мариетой уже выросли, и если она не знает, кто такие куртизанки, то мне это отлично известно, и папенька говорит сущую правду. Я видел Стэнбрука на днях с одной из этих женщин. Она была необычайно хороша и вся сверкала алмазами, коих на ней было словно игрушек на рождественской елке!

— Я не желаю слышать об этих женщинах! — категорически заявила леди Рокбурн. — И ни Мариста, ни Летти не должны знать об их существовании.

— Вряд ли им доведется когда-нибудь побывать в их обществе, — заметил Энтони. — Да и мне тоже, пока у меня в карманах гуляет ветер.

— Это всего лишь к лучшему, — отрезала мать.

Она поспешно увела девочек из гостиной.

Как только за ними закрылась дверь, Энтони посмотрел на отца и с усмешкой сказал:

— Вы шокировали маменьку.

— Я понимаю, — ответил сэр Ричард. — И мне придется перед ней извиниться. Я говорил не подумав, но Стэнбрук у меня уже в печенках сидит.

— Наверное, мы все в чем-то ему завидуем, — предположил Энтони. — На прошлой неделе в Лондоне ходили слухи, что он сейчас лучший стрелок, что на дуэли он всегда попадает в намеченную цель, а стреляет так быстро, что не оставляет противнику ни малейшей надежды.

— У меня нет желания драться с кем-нибудь на дуэли, — заметил сэр Ричард. — Но в то же время я ничего не могу поделать со своими чувствами, надеюсь, и у Стэнбрука есть ахиллесова пята.

— Не тратьте время на поиски, папенька, — рассмеялся Энтони. — Если б у него была ахиллесова пята — или хотя бы сердце, — какая-нибудь женщина уже давно бы ее обнаружила. Говорят, он ни разу не был влюблен и меняет женщин, едва они ему надоедают, как иные меняют перчатки.

— Разговоры о нем меня утомляют. — Сэр Ричард встал из-за стола. — Лучше пойдем, я покажу тебе новую лошадь, которую купил вчера. Цена высокая, но, думаю, она этих денег стоит.

К сожалению, высокая ли, низкая ли, но цена этой лошади не была оплачена вовремя — как, собственно, и цена других лошадей.

Кроме того, в замке было множество экипажей, картин, предметов мебели и других изделий, которые поразили воображение сэра Ричарда и были приобретены им в кредит.

Получив счета, он пришел в изумление, что умудрился задолжать так много.

— Как же это меня угораздило? — вопросительно взглянул он на жену.

— Ни одна вещь сама по себе не так уж дорога, — ответила леди Рокбурн. — Просто их столько, что цена за все вместе превратилась в астрономическую сумму.

Ее голос звучал столь несчастно, что сэр Ричард обнял ее и привлек к себе.

— Я не хочу, чтобы ты беспокоилась, — утешал он ее. — Я оплачу все долги, хотя, видит Бог, пока не представляю, как это сделать.

— Может быть, нам.., продать что-нибудь? — нерешительно предложила леди Рокбурн.

— Если ты имеешь в виду картины или еще что-то из обстановки замка, я скажу — нет! — — заявил сэр Ричард не допускающим возражений тоном. — Мой отец тоже был стеснен в средствах, однако он сохранил все для меня, и я намерен сделать то же самое для Энтони.

— Но, любимый, у нас нет ничего, кроме замка и поместья.

— Я знаю, — потупился сэр Ричард. — Что-нибудь придумаю. Не тревожься.

Леди Рокбурн тем не менее тревожилась, но не смела вмешиваться в дела мужа, ибо он этого не любил, и когда сэр Ричард сказал, что уезжает в Лондон, не стала возражать.

В конюшнях появились пустые стойла; к тому же сэр Ричард занял деньги у соседа, своего близкого друга.

Только перед отъездом он сказал жене:

— Молись за меня, любимая, чтобы я вернулся с гордо поднятой головой и нам не пришлось бы всякий раз вздрагивать от страха, услышав стук в дверь.

— О Ричард, что ты задумал? — испугалась леди Рокбурн.

— Разбогатеть, мое сокровище. Когда я верну тебе твое состояние, ты непременно купишь себе самое красивое платье в Англии!

— А если ты потерпишь фиаско? — прошептала леди Рокбурн.

— Я никогда не терпел фиаско, — хвастливо ответил сэр Ричард. — Мне везло всю жизнь, но самым удачным был день, когда ты сказала, что выйдешь за меня замуж. Я люблю тебя, мое сокровище, и скорее умру, чем лишу тебя жизненных благ, к которым ты привыкла.

Он поцеловал ее и уехал, ослепительно красивый и бесшабашный, в блестящем цилиндре, сдвинутом набок.

Седина еще не коснулась его черных как смоль волос.

Мариста махала ему вслед, а когда экипаж, запряженный четверкой лошадей, исчез за поворотом, обернулась к матери и увидела, что она тихонько плачет.

— Что с вами, маменька? — поразилась Мариста.

— Твой отец храбр и уверен в себе, — ответила леди Рокбурн, — но я трусиха, Мариста, и я боюсь, что его ждет неудача.

Позднее девушка поняла: в эту минуту маменьку посетило предчувствие.

Через четыре дня отец вернулся, совсем не похожий на того улыбающегося, бесшабашного мужчину, каким он был до отъезда.

Казалось, он постарел на десятки лет, во взгляде зияла пустота, от которой делалось страшно.

Ни у кого не было сомнений, что он потерпел поражение.

Леди Рокбурн подбежала к нему и обняла.

— Что случилось? — воскликнула она.

— Я все тебе расскажу.

Голос отца показался Маристе чужим.

Было почти невозможно поверить, что одна-единственная игральная карта способна причинить такое горе.

По теории вероятности сэр Ричард должен был выиграть последнюю партию, и против пятидесяти тысяч фунтов графа Стэнбрука он поставил все, включая свой замок и земли.

Но, как выразился ловец удачи, граф был непобедим.

Он открыл туза пик и покончил с сэром Ричардом.

Его жена и дети выслушали эту новость в полном молчании, слишком потрясенные, чтобы задавать какие-то вопросы.

На следующий день семья сэра Ричарда переехала из замка в самый маленький дом поместья, Довкот-Хаус, который пустовал уже несколько лет.

Это был превосходный образчик елизаветинской архитектуры — с венецианскими окнами, небольшими комнатами со сводчатыми потолками и садом, благоухающим розами, жимолостью, лавандой и жасмином.

Но, несмотря на всю эту красоту, он, конечно же, не мог заменить любимый замок, с которым они так сроднились, что он стал их неотъемлемой частью.

Они скучали по круглой башне, откуда открывался замечательный вид на море, по огромному Баронскому банкетному залу, пристроенному несколько позже, и по прекрасным комнатам для свиты, которые отец сэра Рокбурна перестроил и заново декорировал в весьма экстравагантном стиле.

Им не хватало фамильных портретов, покрывающих стены; первые Рокбурны в большинстве своем были воинами и отличались красотой, унаследованной их потомками.

Один из Рокбурнов, написанный Ван Дейком, представлял точную копию Энтони, а сияющие глаза и прямой аристократический нос Маристы легко угадывались на портретах бабушки и дедушки и даже прабабушки и прадедушки.

И только сэр Джошуа Рейнолдс, писавший портрет леди Рокбурн, мог бы запечатлеть на полотне красоту Летти, напоминавшую всякому, кто ,ее видел, цветущую магнолию в садах замка.

В первую минуту леди Рокбурн не могла поверить, что им придется вскоре распрощаться со всем этим.

— Может, продать картины? — нерешительно спросила она.

— Я проиграл замок со всей обстановкой и землями. — Голос сэра Ричарда напоминал крик боли.

Из всего, чем он когда-то владел, он мог взять в Довкот-Хаус только личные вещи, но ничего, что досталось ему по наследству.

Только после смерти сэра Рокбурна, поразившей его близких до такой степени, что они возненавидели графа Стэнбрука и мечтали причинить ему такое же зло, какое он причинил им, Энтони украдкой пробрался в замок и принес несколько вещей — из тех, которые отец был вынужден оставить новому владельцу.

Мариста до сих пор с содроганием вспоминала о том дне, когда они осознали, что отец ушел от них безвозвратно.

В тот день было очень жарко.

Сэр Ричард спустился к завтраку в маленькую столовую, которая после большой Утренней гостиной замка казалась тесной клетушкой.

Он был мрачен и молчалив, но, поскольку в таком настроении он пребывал с тех пор, как они покинули замок, никто не подумал о чем-то чрезвычайном.

Только его жена обратила внимание, что он не притронулся к еде и оттолкнул чашку с кофе.

Он встал из-за стола со словами:

— Жарко сегодня! Пойду искупаюсь.

Сэр Рокбурн часто купался летом, и потому снова никто не удивился его желанию, — Надеюсь, вы не хотите, чтобы я пошел с вами, папенька, — сказал Энтони. — Я собирался поехать к генералу Гренджу, узнать, не изменил ли он свое решение насчет фаэтона. Цена, которую он предлагает за него, явно занижена.

— Правильно, — кивнул сэр Ричард. — Постарайся выручить как можно больше, а деньги отдай матери.

— Я буду торговаться изо всех сил, — решительно произнес Энтони.

Но отец, казалось, не слушал его.

Он обогнул стол и, наклонившись, поцеловал жену.

— Береги себя, любимая, — молвил он. — И не переутомляйся.

Она повернулась к нему.

— А ты не сиди слишком долго в воде. Мне совсем не хочется, чтобы ты простудился.

Он снова поцеловал ее и молча вышел из комнаты.

Когда дверь за ним закрылась, леди Рокбурн сказала тихо, глядя в одну точку:

— Бедный Дик! Он так несчастен, так страдает от того, что случилось, и я не знаю, как успокоить его.

— Что вы можете сделать, маменька? — пыталась утешить ее Мариста. — Разве только убедить его в том, что, где бы мы ни жили, пока мы вместе, мы будем счастливы.

— А вот я не вполне счастлива, — возразила Летти, которой в то время было всего Лишь пятнадцать. — Я ненавижу эту тесную каморку, в которой должна спать.

Я хочу, чтобы у меня была моя просторная красивая спальня в замке. А когда я вырасту, как же вы устроите бал в мою честь, если у нас нет бального зала, маменька?

Леди Рокбурн вздохнула, и Мариста увидела в ее глазах боль.

— Милая мамочка, — обняла ее дочь, — я уверена, все переменится. Быть может, папеньке улыбнется удача, и мы снова вернемся в наш замок.

Мать поцеловала ее в щеку.

— Я тоже на это надеюсь…

Ее голос пресекся, и она поспешно вышла из комнаты, чтобы дочери не увидели ее слез.

Гнетущее предчувствие сжимало сердце.