Но в случае моей матери дело обстояло еще хуже. Ты, должно быть, вселил в нее такой страх, что он отпечатался в ее мозгу: ты запретил ей говорить. «Не смей говорить!» Ты приказал ей. И после стольких лет она продолжает повторять эти слова. И они дополняются описанием того, что ты проделывал с ее телом. Ты безумен.

— Замолчи! — Он снова закричал. — Это ты сошел с ума! Как смеешь ты говорить мне такие вещи? Ты ничего об этом не знаешь; ты был всего лишь ребенком.

— Но она-то не была, ведь так, отец? Она не была ребенком. Ты женился на ней, когда ей было двадцать три года. Потом она пережила с тобой пять лет издевательств, или это началось после года совместной жизни? Тогда начал проявляться твой истинный характер? На ее теле до сих пор сохранились отметины от твоих зубов, бледные, но засвидетельствованные двумя врачами.

— Я и слушать об этом не хочу! Я пойду и увижусь с ней и докажу, что она…

Теперь наступила очередь Ричарда повысить голос:

— Сделай хоть шаг, только начни расспрашивать о ее местонахождении, и я тебе обещаю, поверь мне: сделаю так, что вся эта история окажется на страницах каждой газеты в этой стране. А также в газетах Франции, Германии и Италии, где хранятся твои активы, и где ты слывешь великим бизнесменом. Я расскажу миру, кто ты есть на самом деле: мерзкий извращенец, который настолько жестоко обращался с молодой женщиной, матерью своего сына, что она сошла с ума. Обещаю тебе: только сделай шаг из этого дома, и я поступлю так, как сказал. Я сделаю так, что эта история достигнет Америки, и это еще не все. Итак, предупреждаю тебя: всю оставшуюся жизнь ты проживешь в этой клетке, в которой ты издевался над двумя женщинами.

— Да знаешь ли ты, что творишь? Я лишу тебя наследства.

Ричард презрительно рассмеялся и воскликнул:

— Лишишь меня наследства! Обязательно сделай это — с твоей стороны это будет одолжением, потому что я больше не подчиняюсь тебе, я не твоя собственность. Ведь именно таковой ты считал меня? Ты считал меня своей собственностью, как и свою несчастную жену. Что ж, в отношении меня ты ошибся. Почему — скажу тебе теперь. Да, ты мой отец, и я боялся тебя, но я никогда, слышишь — никогда! — не любил тебя. А теперь сядь и подумай об этом. Я больше тебя не боюсь, и мне даже не жалко тебя. А этот дом станет твоей тюрьмой; дом, из которого, если проявишь мудрость, ты больше никогда даже носа не высунешь. Потому что как только я узнаю, что ты это сделал, я поступлю так, как обещал, я выполню свою угрозу. И в мире не будет ни одной страны, где бы ты смог спрятать голову под твоими мешками с деньгами. И еще…

Он оглядел комнату, словно что-то искал. Его взгляд упал на китайскую вазу династии Мин, стоявшую на высокой индийской подставке из резного дерева. Он знал, что эта ваза была одним из самых значительных сокровищ отца. Много лет назад он заплатил за нее огромные деньги, обойдя других коллекционеров на аукционе в Лондоне. Тогда она обошлась ему в целое состояние, а теперь стала бесценной. Его отец настолько ценил эту вазу, что даже не разрешал Трипу смахивать с нее пыль. Он сам занимался этой вазой.

Резким движением Ричард схватил этот драгоценный предмет, поднял руки над головой, а потом с силой бросил вазу на выложенный мраморными плитами пол у камина.

Его отец налетел на него с безумным криком, но Ричард поднял руки и сжал кулаки, готовый отразить нападение.

Совершенно неожиданно этот крупный мужчина, который теперь возвышался над Ричардом, остановился. Кровь отлила от его лица, и оно стало болезненно-серым, а когда он медленно опустил руки, Ричард отвернулся от него, схватил пальто и шляпу Айрин, затолкал их в чемодан и направился к двери.

В прихожей собрались три горничные, Трип и миссис Аткинс.

Эдвард Бейндор, шатаясь, пошел обратно и упал в кресло. Там, хватая ртом воздух, он издал звук, который был знаком только Трипу. Но в комнату Трип вошел нарочито неспешной походкой. Когда же он увидел, в каком состоянии находится его хозяин, он поспешил к нему и сказал:

— Я позвоню доктору, сэр.

Услышав это, тот затряс головой и произнес единственное слово:

— Стряпчего.

Трип с удивлением посмотрел на осколки фарфора, разбросанные по полу и по коврику у камина, и подумал: «О Боже! Та ваза. Это убьет его». Но повернулся, поспешил к телефону и позвонил в контору Александра.

— Я хотел бы срочно поговорить с мистером Армстронгом, пожалуйста.

Когда он передал трубку задыхающемуся хозяину, Эдвард Мортимер Бейндор сказал:

— Приезжай сюда! Сей же час!

— Извините, мистер Бейндор, но я сейчас никак не смогу.

— Сей же час, я сказал, Армстронг, — а затем стало слышно только его затрудненное дыхание, и снова голос: — Послушай! Ты мне нужен сейчас.

— Через пятнадцать минут я должен быть на совещании. Оно очень важное. Сожалею, но сегодня я не смогу с вами встретиться. Возможно, завтра.

— Даже не смей! — Снова последовало молчание, а потом он опять заговорил: — Бросай все, и совещание тоже. Приезжай сюда сейчас же!

На другом конце положили трубку, и только тогда Эдвард Бейндор повернул голову в сторону Трипа и с трудом произнес:

— Доктора!

* * *

Было два часа дня. Мисс Фэйвэзер сидела у края письменного стола Александра и стенографировала под его диктовку письмо, когда дверь распахнулась и в комнату ворвалась прилично одетая молодая женщина, которая на ходу говорила:

— Дорогой, я только что… — При виде ее мисс Фэйвэзер быстро встала, а та сказала, — Извините, дорогой. Вы заняты.

— Я всегда занят, но не настолько, чтобы не встретиться с тобой. Проходи и присядь, ты…

Миссис Фэйвэзер не стала дожидаться конца фразы. Она забрала свой блокнот и быстро покинула комнату, с шумом закрыв за собой дверь.

— Я раздражаю ее. Вы занимались делами?

— Нет-нет. Но что ты здесь делаешь?

— Ищу своего суженого.

— Да, я тоже хотел бы знать, где он.

Джеки заговорила совсем другим тоном:

— Я начинаю слегка волноваться. Я знаю, что он пошел поговорить со своим стариком и что он договорился с Трипом о том, чтобы все его вещи отнесли в машину. Я поехала к нему на квартиру, но не смогла войти. А потом я поехала в клинику Гленды, а она, как и вы, ничего не слышала о нем с тех пор, как он ушел оттуда после девяти утра. И знаете, она говорит, что он ни разу не покидал мать на такой… ну, на такой длительный срок. Гленда слегка обеспокоена тем, что он даже не позвонил. Она позвонила Трипу, а тот сказал, что Ричард уехал на машине вместе с багажом, как и было оговорено, чуть позже одиннадцати утра.

Через мгновение Александр сказал:

— Он звонил мне, его отец. Скорее всего, это было после отъезда Ричарда. Он сказал, что желает, чтобы я тут же приехал. Ну, я понял, чего он от меня хочет. Решил изменить завещание, именно это он намерен сделать. Через пятнадцать минут позвонил Трип и сказал, что я должен привезти документы и захватить с собой клерка. Перед этим я сообщил, что у меня совещание и что сегодня не приеду, но ты же его знаешь: он говорит, а ты подчиняешься — и только так. Но на этот раз будет отнюдь не так: я сказал ему, что смогу приехать только завтра.

Джеки откинулась на спинку кресла, закрыла глаза и сказала:

— Можно, конечно, отнестись к этому проще, но, ох, я действительно беспокоюсь за Ричарда. Его просто трясло от гнева. Я попросила его, чтобы он наносил удары словами, они окажут более эффективное воздействие. Но, боюсь, может что-нибудь произойти, и дело дойдет до драки и… не знаю…

— Не нужно беспокоиться, — заговорил Александр, — потому что, как я и сказал, Трип сообщил мне, что Ричард уже уехал.

Джеки медленно сказала:

— Я видела ее вчера.

Александру не нужно было спрашивать, кого она имела в виду, он лишь поинтересовался:

— Ну, и что ты обо всем этом думаешь?

— Я… я практически перестала соображать. Я была потрясена, увидев это изнуренное лицо. Двадцать семь лет жизни в потемках, если можно так выразиться. И боязнь говорить. Возможно, страх заблокировал воспоминания о прошлом, которые, как сказала мне Гленда, теперь часто ее посещают. И она стала говорить намного четче, сочетая слова, чего она не делала раньше. Но, Боже, Боже! Какая трагедия: понапрасну растраченная жизнь! Мне хотелось плакать, глядя на нее.

— Она с тобой заговорила?

— Да, заговорила. И просто удивительно, как Ричард понимает, что она имеет в виду. Когда она протянула мне руку и сказала: «Славная», я не знала, что ответить, а Ричард, глядя на нее, произнес: «Да, правда. Она очень славная». А она кивнула и повторила его слова: «Очень славная». Когда Ричард мягко сказал ей: «Она будет твоей невесткой, мы хотим видеть тебя на нашей свадьбе», она повернулась к нему и сказала: «Скоро», а ее лицо при этом было очень грустным. Тогда он посмотрел на меня и сказал: «Да, скоро». Это было выше моих сил. Я просто выбежала из комнаты. Я поняла, что вот-вот тоже заплачу, как и он.

Голос Александра был тихим и ласковым, когда он произнес:

— Ты очень славный человечек, Джеки, а Ричарду просто повезло, что он встретил тебя.

— Мне тоже повезло, Алекс. По роду своей деятельности я бываю в разных конторах, сталкиваюсь с разными людьми, и многие из них… ну просто свиньи. Они относятся к тому типу людей, которые смотрят на женщин свысока, как на низшие существа, с которыми, соответственно, можно грубо обращаться.

— Не может быть.

— Может. Вы, существуя в своем маленьком мирке, не знаете, что происходит в большом мире. А я к двадцати годам уже умела дать отпор.

— Это правда?

— О да, правда. Так что вы говорили, Алекс? Мне повезло, что я встретила Ричарда?

В этот момент от кнопки на краю его стола донеслось жужжание, и ледяной голос сказал:

— Мистер Армстронг, вас просит к телефону мисс Армстронг.

Он поднял трубку и сказал:

— Алло.

— Он вернулся.

— О, прекрасно! И где его носило?

Последовал короткий смешок:

— Он был в двух местах. Сначала у слесаря, чтобы тот сменил замок в двери его квартиры: зная своего старика, он не исключает, что тот может послать кого-нибудь очистить ее. Ведь у него есть ключ, и это, конечно же, тоже его собственность. Второе место, — здесь она уже рассмеялась, но продолжила: — Ну, он пошел и выпил. И не одну рюмку. Нет, он не пьян, хотя его состояние и близко к этому. Но, полагаю, что ему это было необходимо после такого испытания. Хотелось бы мне, чтобы ты в этот момент был здесь. Он сразу прошел в комнату к матери, и, Алекс, я уверена, что она почти смеялась.

— А почему?

— Потому что, извинившись перед ней за продолжительное отсутствие, он сказал: «Мама, я пьяный. Я напился, потому что сегодня осуществил то, что хотел сделать в течение многих лет». Я уверена, что на самом деле она не поняла, что он имел в виду, но издала горлом звук, похожий на смех, и подняла руки к его лицу, а потом осторожно обняла его. Приятно было это видеть, Алекс. Я как-нибудь расскажу тебе подробнее.

Положив трубку на место, Александр посмотрел на Джеки и спросил:

— Ты уловила, о чем шла речь?

— Он поменял замок или что-то в этом роде, и он напился.

— Да, и это практически все, — Александр смеялся.

— Бедный Ричард! Похоже, он сделал то, что хотел. А теперь пойду, потому что хочу посмотреть, как он выглядит в пьяном виде.

Когда он провожал ее до двери, она тихо сказала:

— Я так люблю его, Алекс.

Он открыл дверь, а она потянулась к нему и поцеловала его, добавив:

— И вас я тоже люблю.

— Давай, иди! — сказал он, подталкивая ее.

И она прошла мимо стола мисс Фэйвэзер, собираясь ей улыбнуться, но та стояла к ней спиной и что-то искала в застекленном шкафу, где хранились досье.

В течение следующего получаса или около того Александр занимался документами, которые могли ему понадобиться для завтрашнего неприятного дела, поскольку ему все же придется поехать к этому проклятому старику. Согласно завещанию, не было никаких других наследников; абсолютно все он оставлял сыну, Ричарду Мортимеру Бейндору. Александр позвонил, чтобы мисс Фэйвэзер пришла в кабинет и дописала под диктовку оставшиеся письма.

Когда прошло около трех минут, а она никак не отреагировала на сигнал, означавший, что он ее ждет, он снова позвонил. А когда она снова не отреагировала на его звонок, он поднялся и, выглянув в соседнюю комнату, посмотрел в сторону письменного стола. Ее там не было. В конце коридора была комната отдыха, где персонал мог отдохнуть во время перерыва, но он не любил заходить туда. Однако едва он снова устроился за своим письменным столом, дверь открылась, и вошел Джеймс.